Заговор князей

– Плевать на него!

– Еще не время! Останови их!

Борис уступает.

– Ты прав, брат…

Они выходят вовремя.

Посреди двора шестеро москвичей под командой Татищева пытаются тащить к повозке князя Лыко. Князь могуч и силен, он прекрасный борец, и ему удается сбросить повисших на нем людей, но они снова яростно бросаются на него, как свора собак на затравленного зверя, – и хотя их шестеро, а он один, лишь с огромным трудом удается повалить его, однако тут дюжина стражников Бориса с обнаженными саблями и десяток воинов Андрея с пиками наперевес подбегают к ним.

– Брать живыми! – кричит князь Борис.

И вот москвичи схвачены и обезоружены.

Борис подходит к Татищеву, которого крепко держат двое стражников.

– Прости князь, – выплевывает выбитый зуб Татищев. – Я получил приказ и должен был его выполнить. Я сделал все, что мог.

– Это верно, – подтвердил Борис, – и любого другого я велел бы тотчас посадить на кол за такую дерзость. Только из почтения к великому князю, моему старшему брату и государю я отпускаю тебя и твоих людей живыми. Не забудь напомнить ему об этом, когда будешь передавать мой ответ.

Борис приказал отпустить москвичей, и вот они с Андреем снова одни в горнице.

– Надо что‑то делать, – говорит Андрей. – Так дальше быть не может.

– Надо, – соглашается Борис.

– Я‑то как раз и приехал, чтобы поговорить об этом. Послушай. Мне передали тайную весть – в Новгороде готовится восстание. Они приглашают меня на княжение.

– Это несерьезно. Иван бросит туда свое огромное войско и город, как всегда, сдастся.

– А если кто‑то отвлечет это войско совсем в другую сторону?

– Кто и в какую?

– Хан Ахмат – на юг. Москва давно не возит дань в орду. Ахмат в бешенстве.

– Да, но мы не можем иметь ничего общего с врагами всего русского народа.… Вот иное дело – король Казимир… – задумчиво говорит Борис, – Отец завещал обращаться к нему за помощью, если Иван начнет притеснять нас…

– Конечно! – подхватил Андрей. – Ахмат с юга, король с запада, а если еще вдруг Ливония зашевелится.… Тогда Ивану без нас – никуда. Вот тут‑то мы ему и припомним все обиды. И либо он выполнит все наши справедливые требования, либо…

– Ну что ж… Придумано неплохо.… Только король сейчас в Польше…

– Он должен скоро вернуться. Литвины очень его торопят.… Срок‑то давно прошел…[1].

Ларя, присутствующий на церемонии, подал Филиппу мешочек из красного бархата с кожаными, затяжными шнурками.

– Ларя сообщит, когда государь изволит принять тебя, – сказал на прощанье Патрикеев.

Филипп, сияя от счастья, еще раз поклонился и вышел.

– Ну, как? – с нетерпением воскликнул ожидающий его с лошадьми Данилка, – Получили?

– Вот он! – Гордо сказал Филипп и вынул из мешочка рубль.

– Ух, ты! – восхитился Данилка, – Я еще никогда такого не видал.

– Я тоже, – признался Филипп.

– Ну, так что – на торг за конями?

– Нет, сейчас уже не успеем, – Филипп глянул на небо, жмурясь от солнца, – Скоро полдень – нас Алеша ждать будет.

Алеша снова был в образе девочки‑подростка.

– Привет вам от Василия Ивановича! – весело сказал он. – Только что был у него.

– За привет спасибо, но ты главное дело говори – нашел ты этого Власа Большихина?

– Найти‑то нашел, да только не хочет он ни в какую возвращаться, потому как боится, что повесят его в войске за трусость и дезертирство. И он прав – стоит ему показаться на глаза сотнику Дубине и тот его если и не повесит, то засечет до смерти – точно.

– Гм, что же делать? – наморщил лоб Филипп.

– Я только что спрашивал совета у Василия Ивановича, но он сказал так: «Раз здесь Филипп, я за свою судьбу спокоен! Слушайся его во всем, а он придумает, что надо делать!»

– Так он сказал? – поразился Филипп.

– Да, это его подлинные слова!

– Йо‑ххо! – Слегка растерялся Филипп. – Нет я, конечно, это… Я конечно могу, да только… я это… как его… О! – Я ведь совсем не знаю Новгорода – как утопающий за соломинку, ухватился Филипп за первый же аргумент, который пришел ему в голову.

– Я уже хорошо изучил город – невозмутимо сказал Алеша, – и могу провести вас куда угодно даже с закрытыми глазами!

– Вы же так ловко поймали Оболенского, – вставил Данилка. – Сами тогда говорили – мол, Медведев бы лучше не придумал!

– А ты чего в разговор встреваешь, когда хозяин тебя не спрашивает? – рассердился Филипп. – А ну давай сюда остатки денег, что нам Образец дал!

Данилка смущенно вынул мешочек и показал, что он пуст:

– Давно уже нету, а как вы хотите? Коней и сбрую покупали? Покупали. Кушать надо было? Надо. А вы, между прочим, два раза сами целого барана съели и один раз – теленка! Так что – нет денег – вышли все.

Филипп угрюмо посмотрел на него.

– Так. Ну‑ка слезай с коня.

– Зачем? – испугался Данилка.

– Слезай, говорю! – прикрикнул Филипп, и Данилку из седла, как ветром выдуло.

Филипп взял коня под уздцы и сказал Данилке:

– А теперь ступай домой, в шатер, и жди меня там – да чтоб носу никуда не высовывал, понял?

– Понял, понял, только не кричите так, а то люди сбегутся! И к тому же…

Данилка хотел еще что‑то добавить, но Филипп поднял коня на дыбы и щелкнул нагайкой.

Данилка мгновенно исчез за углом.

– А теперь, – сказал Филипп Алеше, – веди меня к сотнику Дубине!

… – Уважаемый господин сотник, – поклонился уже переодетый в свое мужское платье Алеша, – Позволь представить тебе дворянина московского Филиппа Алексеева сына Бартенева, соседа, близкого друга и шурина Василия Медведева. – он поднялся на цыпочки и шепнул сотнику на ухо. – Очень богатый!

– Восхищен! – воскликнул Дубина, – Мне бы десять воинов такого роста и сложения – цены сотне бы той не было! Чем могу служить?

– Позволь мне выразить взаимное восхищение твоей мудростью и воинской славой, о которой Василий целыми вечерами рассказывал нам на Угре.

Дубина зарделся от удовольствия и хотел что‑то сказать, но Филипп продолжал:

– И позволь мне в знак симпатии и по случаю нашего знакомства сделать тебе маленький скромный подарок, – он протянул Дубине повод коня, на котором еще недавно сидел Данилка.

– Мне? – поразился Дубина. – Такого коня? Нет, что ты, что ты, я не могу принять такой дорогой подарок, – возразил он, охотно принимая уздечку из рук Филиппа.

– Э‑э‑э, пустяки, – небрежно сказал Филипп, – у меня этих коней больше чем у тебя воинов!

И громко расхохотавшись своей шутке, так хлопнул Дубину по спине, что тот чуть не упал.

– Благодарю за поистине царский подарок, – растрогался Дубина. – Я всегда любил Медведева и как только увидел его, сразу сказал всем – попомните мое слово, этот парень далеко пойдет!

– Чтоб мне с коня упасть, это точно сказано! – воскликнул Филипп. – Да вот только, кто‑то остановить его хочет! Ты ведь знаешь, что он сейчас под стражей.

– Да‑да, конечно и если бы я мог что‑нибудь для него сделать…

– Йо‑ххо! – перебил Филипп. – Клянусь тарпаном – можешь.

– А что же я могу? – слегка растерялся Дубина.

– Послушай меня! – воскликнул Филипп. – Я тебе сейчас все объясню!

… Через час Филипп и Алеша тихонько стучали условным стуком в дверь тихого дома, притаившегося в самом конце маленькой Северной улицы.

Им открыла молодая беременная женщина и, испуганно крестясь, уставилась на Алешу:

– Свят! Свят! Свят! – Что это с тобой? Ты зачем в мужское переоделась?

– Извини, Пелагея, – сказал Алеша, – это до сих пор я переодетым был, а на самом деле я Алексей, человек того самого Василия Медведева.

– Да‑да я тебя вспомнил – вышел в прихожую Влас, – ты был вместе с ним и еще один молодой парень, кажется, его ранило…

– Все верно, это Ивашко, он и сейчас еще не оправился от той раны.

– Ну что ж, заходите, коль пришли, – в горницу прошу.

Алеша рассказал Власу о Филиппе, и Филипп обратился к Власу:

– А теперь выслушай меня внимательно, парень. Василий Медведев – человек честный и справедливый. Я говорю так не потому, что он мне друг и шурин. Я говорю так, потому что это могут подтвердить десятки живых людей и даже десятки мертвых, если бы они смогли говорить. Ты – единственный из людей сотника Дубины, что напали на Василия тогда, на купеческом дворе. Ты сам видел, какой Медведев воин, – он не против десяти, он недавно против пятидесяти один стоял и победил. Если бы Василий был таким, каким его теперь хотят представить, ты никогда бы не ушел оттуда живым… Согласись, что ему ничего не стоило тебя убить, но он этого не сделал.