Страница 46 из 66
Кармен быстро окинула взглядом Рикенхарпа. Он, было, удивился, но меск нес его дальше:
— …все они правы, но потому же, почему правы, они и ошибаются. Здесь каждый пытается тебе что-нибудь впарить. Тысячи ярких огней и мобилей соблазняют тебя отдать им энергию… в форме денег. Люди сюда по большому счету приезжают за покупками или затем, чтобы в последний момент удержаться от покупки. Напряг между желанием купить и сопротивлением ему прикалывает. С чего, например, я тут прусь? Меня гладят по яйцам, а я держу все в себе. Врубилась? Тут прешься, но не кончаешь, а то зря только просрешь деньги, подхватишь сифон, или тебя ограбят, или всучат херовые таблетки, или еще чего… Я имею в виду — все, что тут продается, — бессмысленное говно. Но сегодня мне трудно сопротивляться… — он пропустил: «Потому, что я под кайфом», — я более восприимчив к подсознательным призывам, вшитым в дизайн символов, в кинетическую возню, а от гребаных мерцающих лампочек втыкаешь, как древний компьютер, в двоичном мышлении: вкл-выкл, вкл-выкл, свет-тьма — неонки, они действуют не хуже спиральной подвески гипнотизера из старого кино. Эти здешние расцветки, яркость вывесок, частота пульсации, частота включения-выключения лампочек — все сконструировано с учетом законов психологии, а конструкторы даже не знают, чем пользуются: эти двусмысленные цвета, выделения желез, возбуждающая химия прямо в центр удовольствия в мозгу… как проплаченные скабрезности от шлюхи… как видеоигры… Я имею в виду…
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — проговорила Кармен, с отчаяния покупая картонный стакан пива. — У тебя, должно быть, горло пересохло после этого монолога. Вот возьми. — Она сунула пенящийся стакан прямо ему под нос.
— Что-то я заболтался, извини.
Рикенхарп в три глотка ополовинил стакан, перевел дыхание и допил остаток. Горло на секунду превратилось в отдельно взятый рай. Волна спокойствия умиротворила его, но вскоре испарилась под воздействием голубого меска. Ну да, его врубило.
— Да ладно, я с удовольствием слушаю, — пояснила Кармен. — Но ты можешь выболтать что-нибудь, а я не уверена, что нас не сканируют.
Рикенхарп сконфуженно кивнул, и все проследовали дальше. Он скомкал стакан в руке и на ходу принялся методично рвать его на части.
Рикенхарп наслаждался окружающими оттенками, смешанным светом — тот лился на головы прохожих, обращая поток причесок и головных уборов в живую ленту яркой полосатой ткани, преображал автомобили в разноцветные движущиеся айсберги.
«Возьмем слово „аляповатое“, — думал Рикенхарп, — и кинем его сырым в бак, наполненный словом „очарование“. Подержим там некоторое время, пусть кислоты „очарования“ обесцветят „аляповатое“, так что на поверхности появится нечто вроде нефтяной радуги. Промокнем эту радугу марлей, выжмем ее в колбу, сильно разбавим маслом мультяшной невинности и экстрактом чистого субъективизма. А теперь пропустим сквозь колбу — и сквозь все остальные колбы неоновых рекламных бус над бульваром Свободной зоны — ток».
Перед ними простирался туннель из цветных огней, сходившийся в калейдоскоп: изогнутые фасады домов справа и слева блистали дюжиной разнообразных реклам. Чувственный однотонный поток неоновой инфоленты через расчетливо неравномерные промежутки прерывался яркими торговыми знаками а-ля Таймс-Сквер: «КЭНОН», «АТАРИ», «НАЙК», «КОКА-КОЛА», «УОРНЕР АМЕКС», «СЕЙКО», «СОНИ», «НАСА ХИМКО», «БРАЗИЛИАН ЭКСПОРТС», «ЭКСОН» и «НЕССИО». И лишь по одному признаку можно было догадаться о том, что идет война: две рекламы — «ФАБРИЦИО» и «АЛЛИНН», итальянской и французской компаний, — зияли темнотой, пав жертвой советской блокады.
Они миновали магазин телемаек, откуда выходили туристы, на груди которых сменяли друг друга фрагменты видео: сверхтонкие чипы, вшитые в ткань, проигрывали клип на выбор.
Лоточники тысячи рас торговали бета-сладостями, приправленными бета-эндорфинами; выращенными тут же, в Свободной зоне, моллюсками в темпуре и на шампурах; порнографическими брелоками-голокубами; мгновенными фотокарточками «вас и вашей жены» (ой, или это ваш бойфренд?)… Несмотря на близость Африки, темнокожих тут почти не было: Админ Свободной зоны считал их потенциальной угрозой безопасности. Туристы приезжали в основном из Японии, Канады, Бразилии на волне бразильского бума, Южной Кореи, Китая, арабских стран, Израиля… и еще немного из Америки. Совсем мало из Америки — спасибо депрессии.
Душно было, как в теплице, как в весело подсвеченной парилке. В горячем, смешанном с разнообразными дымами воздухе колыхались неоновые огни, расплывались и меняли цвет реклама, ролики на телемайках и светящиеся побрякушки. Высоко над головой, между неплотно пригнанными элементами пазла из рекламных щитов и видеоэкранов домов удовольствий, демонстрирующих откровенные клипы, просвечивало темно-синее ночное небо. На уровне улицы же границы хаоса по обе стороны очерчивались дверными проемами, потоком входящих и выходящих из супермаркетов, курительных салонов, сувенирных лавок, театриков и тинглерных галерей.
Вокруг, словно рифовые рыбки, сновали дилеры: прильнут, изучающе куснут и плывут далее. «Пэвэ, есть харроший пэвэ». ПВ — прямое включение, запрещенный церебростимулятор центра удовольствия. А также наркотики, кокаин, курительные смеси, стимы и седативы; около половины дилеров были аферистами, толкавшими соду и псевдостимы. Дилеры так и липли к Рикенхарпу и Кармен, поскольку те походили на наркоманов, а Кармен к тому же носила сниффер. Вообще, голубой меск и устройства для его потребления были под запретом, как и многие другие полезные вещи, игнорируемые копами в Свободной зоне. Ты мог носить сниффер и вещество, договор был таков: не пользуй в открытую, отойди куда-нибудь в укромное место.
На улице откровенно клеились шлюхи обеих полов. Считалось, что проституция в Свободной зоне регулируется Админом, но нелегальных профессионалок терпели до тех пор, пока они были немногочисленны и кто-нибудь заносил деньги в службу безопасности.
Проплывающая мимо толпа постоянно демонстрировала разнообразие человеческой природы. Вот появился нишевой сутенер, толкая впереди себя двух подростков, спотыкающихся в похожем на смирительную рубашку жестком бондаже из черной резины, — мальчика и девочку. Их лица скрывали такие же резиновые маски, алюминиевые рейки держали рот распахнутым, что, вероятно, должно было выглядеть соблазнительно, но Рикенхарпу дети более всего напоминали жертв безумного стоматолога.
Улицы были усыпаны сотрудниками службы безопасности Свободной зоны, похожими в своей пуленепробиваемой форме на бейсбольных рефери: лица — за решетками шлемов, оружие — в кобуре на кодовом замке, четырехзначную комбинацию которого они, по словам очевидцев, были обучены набирать за одну секунду.
Чаще всего они просто стояли и болтали по рации в шлемофоне, но сейчас двое привязались к уличному наперсточнику — сморщенному чернокожему коротышке, у которого не было денег на бакшиш, — толкали его туда-сюда между собой, подкалывая друг друга через громкоговорители, так что их голоса заглушали дискотню из ближайших музыкальных лавочек.
— ЧТО ТЫ, БЛЯДЬ, ЗАБЫЛ В МОЕМ КВАРТАЛЕ, ГОВНЮК? ЭЙ, БИЛЛ, НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАБЫЛ В МОЕМ КВАРТАЛЕ?
— БЛЯ, Я НЕ В КУРСАХ, ЧТО ОН ЗАБЫЛ В ТВОЕМ КВАРТАЛЕ.
— МЕНЯ ТОШНИТ ОТ ЭТОГО НАЕБАЛОВА С НАПЕРСТКАМИ.
Один из них так разошелся, что огрел парня усиленной сервомоторами рукой и наперсточник рухнул без чувств, как закончивший вращение волчок.
— ВАЛЯЕТСЯ ПРЯМО НА БУЛЬВАРЕ, ВИДАЛ ТАКОЕ?
— ВИЖУ, ДЖИМ, И МЕНЯ ТОШНИТ.
Жлобы оттащили парнишку за ногу к ромбовидной уличной стойке и засунули его в капсулу, которую запечатали, прилепив к ее жесткой пластиковой оболочке второпях нацарапанный рапорт. А потом спустили капсулу в пневмоприемник; тот всосал ее, чтобы доставить в тюрьму Свободной зоны.
— Похоже, тут людей в мусоропровод спускают, — сказала Кармен, когда они миновали копов.
Рикенхарп внимательно посмотрел на нее.
— Ты совсем не волновалась, когда мы шли мимо копов. Значит, не они, да?