Страница 57 из 76
Это был первый таран в небе Китая и второй в истории советской авиации. На год раньше, в Испании, Евгений Николаевич Степанов таранил фашистского аса.
Многие добровольцы восхищались Кравченко, его хладнокровием, которое ошеломляло противника. Он всегда атаковал на больших скоростях, круто виражировал, изматывал противника вынужденными перегрузками на вертикалях, применял такие маневры, что и в голове не укладывалось, как он это смог сделать. На маневрах выигрывал секунды, позволяющие захватить выгоднейшее положение в воздухе для атаки. Он умел заставить себя замереть в момент стрельбы, не оглянуться, больше ни о чем не думать. Японцы терялись перед его неожиданными действиями. Кравченко завоевал уважение самых бывалых истребителей. Все забыли, что этот смельчак, виртуоз воздушного боя, еще недавно был новичком.
С утра шел дождь, медленно ползли тучи, но на сигнальной мачте вдруг взвился флаг. Неужели в такую погоду появятся японцы? Но все кинулись к самолетам.
Капитан Губенко со своим звеном первым поднялся в воздух. За ним звено Григория Кравченко. И в этот момент из-за туч выскользнуло шесть вражеских машин. Григорий заметил, как Губенко длинной очередью пробил самолет врага.
— Молодец, Антон!
Еще две группы вражеских самолетов, общей численностью около тридцати машин, вывалились из облаков. Григорий сделал свечку и, совершив бешеный бросок, оказался позади самураев. Звено «ласточек» следовало за ним. Трассы огня пересеклись на головном японце. Самолет задымился и пошел к земле. Но Григорий вдруг увидел, что самолеты противника заходят в хвост. Его «ласточка» оказалась на прицелах пятерки самураев… А вот еще один… Нет, это Антон Губенко снова пришел на выручку. «Спасибо», родной!» — обрадовался Григорий.
Мгновение — и Губенко уже наседал на хвост самураям. «Пятерка», спасаясь, рассыпалась. Губенко выручил Григория, но сам попал под яростный огонь. Теперь уже Кравченко ринулся на помощь. Но было поздно. Выбросившись из самолета, Губенко долго не раскрывал парашюта, падал вниз. Три самурая открыли по нему огонь. Кравченко бросился на них. Кружа над другом, охраняя его, стрелял из пулеметов, не давая врагам приблизиться.
Когда Губенко оказался на земле, Кравченко ринулся к облакам и увидел, как совсем рядом мелькнули две «ласточки» из его звена. Он сделал им знак идти на аэродром: кончалось горючее. Но в следующий миг совсем близко Кравченко увидел три вражеских бомбардировщика под охраной четырех истребителей. Звено завязало бой. Григорий бросился на ближайший истребитель, с разгона зашел ему в хвост, нажал на гашетки. Но пулеметы молчали. Патронов не было. «Все равно я не выпущу», — думал Кравченко. По-губенковски навис над вражеским истребителем и стал прижимать его к земле. Несколько раз противник пытался вырваться вперед на предельной скорости, но Григорий настигал его.
Японец растерялся, настолько грозен был вид нависшего над ним истребителя. И тут Кравченко увидел, что мотор вражеского истребителя задымился от перегрева. «Не отставать. Еще немного. Еще!»
Самурай попробовал извернуться, но Кравченко едва не обрубил ему хвост. Самолет врага рванулся вниз и врезался в землю. В баках «ласточки» иссякли последние капли бензина, мотор заглох. Но Григорий удачно посадил самолет вблизи аэродрома. К этому времени санитарная машина привезла и Антона Губенко.
Они стояли рядом под дождем и смотрели на небо.
— Великолепная погода для авиации, — сказал Кравченко.
— Редко бывает такой чудесный денек, — ответил Губенко.
А жизнь шла своим чередом. Бои сменялись напряженной учебой. Всем летчикам были выданы записные книжки. Благовещенский требовал, чтобы после вылета каждый пилот подробно описывал свое участие в бою: что видел, результаты атак, расход боеприпасов, оценка действий товарищей и противника, замечания по тактике действий, претензии к организации и т. д. Обычно командир не начинал разбора боевого вылета, не убедившись, что все проанализировали бой, сделали соответствующие записи.
Это помогало каждому увидеть бой глазами товарищей, лучше изучить сильные и слабые стороны своих действий. Взыскательность за промахи была строгой. Говорили без утайки, потому что от действий каждого в бою зависела жизнь самого летчика и его друзей.
Выступления Григория Пантелеевича на таких разборах были глубоки и справедливы. И хотя его всегда увлекал своим напряжением и остротой воздушный бой, он его помнил в подробностях. Кравченко подмечал новое в тактике противника, умел просто объяснить свои действия, научить.
— Хочешь поразить противника — обхитри его на маневрах, вышел на ударную позицию — не торопись, имей самообладание, замри на прицеле. Стрельба — последний аккорд атаки, так выполни его с блеском!
Вскоре Григорий Пантелеевич уже командовал отрядом. И вновь на мачте синий флаг. Обнаружены японские самолеты. Встретили их в воздухе. Завязался бой. Японцы потеряли в нем почти половину своих машин. Три из них сбил Кравченко, но не уберегся и сам. Три японских летчика обрушились на него, подожгли самолет. Кравченко выбросился из кабины. Внизу озеро, левее горы. Регулируя стропами, спустился на воду. Озеро оказалось неглубоким, вода доходила до груди. Он почувствовал, что подвернул ногу в ступне. К Григорию подплыл пожилой китаец, стал угрожающе махать шестом, приняв летчика за японца, но, увидев, что это русский, посадил Кравченко в лодку. На берегу их встретила толпа рыбаков.
— Джапан, джапан! — кричали они и со злобой смотрели на летчика.
— Какой джапан, русский я, — и показал им шелковый кусок с красными печатями. Подействовало. Оказалось, что Кравченко не может идти — острая боль в голеностопном суставе. Старик китаец ощупал ногу и неожиданно сильно дернул ее. Стало легче.
Рыбаки помогли высушить одежду, напоили чаем. Поселок, где был телефон, находился в 20 километрах от озера. Хотя боль в ноге постепенно утихала, но Кравченко идти не мог. Рыбаки нашли старый паланкин и на нем донесли летчика до поселка, откуда Григорий Пантелеевич позвонил в штаб.
Вскоре на машине приехал комиссар Рытов. Он разыскал Григория в рыбацкой хижине. Кравченко сидел на циновке и что-то жестами объяснял собравшимся китайцам. Разговор был дружеский, настроение у всех отличное.
Жители поселка вышли проводить летчиков, низко кланялись в знак уважения, жали руку. «Ка-чен-ко, рус. Хау! Хын хау!» — (Кравченко, русский. Хорошо! Очень хорошо!) — говорили они.
Уже в машине Рытов сказал:
— Ну и мастер ты, Григорий Пантелеевич, сходиться с людьми. Тебе бы политработником быть!
— Могу и политработником. Только мне и летчиком неплохо! — рассмеялся Григорий.
В Ухани началась подготовка к эвакуации. Бомбежки участились, бои шли почти каждый день.
Стояла ранняя осень. «Ласточки» кружились на высоте 6000 метров, охраняя аэродром. Командование получило сведения, что японцы задумали новый налет. На аэродроме все настороженно ждали.
Вдруг Кравченко заметил, как от пышного облака отделились блестящие точки. Бомбардировщики! На полной скорости, заходя им в тыл, Григорий Пантелеевич повел отряд в атаку.
Бомбардировщики шли к аэродрому. Заметив «ласточек», японцы открыли огонь из кормовых пулеметов. Отряд не отвечал, пока не приблизился. Затем истребители разом обрушили огневой шквал на крайний левый самолет. Он вспыхнул и рухнул на землю. Однако остальные бомбардировщики по-прежнему шли к цели. Они летели плотным строем. Впереди флагман, в его охране два самолета. Чуть поодаль, слева, еще два, справа — три. Неожиданно для всех Кравченко свечой взвился вверх и появился над флагманом. Потом ринулся вниз, вверх и «пристроился» к хвосту самурая. Все увидели: летит в строю японцев «ласточка». Стрельба японцев прекратилась. Иначе неминуемо поразишь своего флагмана.
Никогда еще не случалось в воздухе подобного! Кравченко, не теряя времени, точно рассчитал прицел и открыл огонь из пулеметов. Громадный корабль закачался. Пламя скользнуло по металлу, взорвались бензобаки. Полыхающий самолет полетел к земле. Кравченко топором пошел вниз, потом взвился ввысь, пристроился к своим и вместе с остальными истребителями открыл огонь по японцам. Сбили еще два самолета, остальные рассеялись.