Страница 31 из 56
Она теперь царица. Случилось сие нежданно и негаданно не только для нее, но и для всех ближних к царю людей. Когда весть об этом разнеслась по Кремлю, начался великий переполох. Послали за великой старицей Марфой. Однако мать не смогла отговорить сына, а бояр он и слушать не захотел. Пришлось братьям Салтыковым, Борису и Михаилу, первым людям близ государя, скрепя сердце звать Хлоповых в царские хоромы. Встретили их там неласково, часа два протомили в Передних сенях, надеясь, что государь образумится и изменит свое решение. Хлоповы стояли ни живы ни мертвы в ожидании государева указа. Наконец их позвали в Переднюю избу, куда вышел государь Михаил Федорович и самолично возвестил трепещущим дворянам, что он произволил взять для сочетания законным браком Марью Хлопову и чтобы они, ее родичи, отныне были при великом государе близко и служили бы ему честно и верно. При этих словах Иван и Гаврила Хлоповы со всей своей родней повалились в ноги великому государю и благодарили за неизреченное жалованье. Говорил, впрочем, один только Гаврила, потому что отец невесты, Иван Хлопов, от страха и треволнений словно лишился рассудка.
Марье установили чины по царскому чину, то есть честь и бережение к ней держали как к самой царице, и дворовые люди крест ей целовали на верность. И на Москве, и во всех городах теперь за нее возносили молитвы, поминая на ектеньях ее имя сразу за именем государя вся Руси. Правда, поминали не Марью. По старинному обычаю ее нарекли другим, царским именем. Марью назвали Анастасией в честь Анастасии Романовой, первой супруги царя Ивана Грозного. Государь Михаил Федорович не желал разлучаться со своей невестой, может быть, опасаясь, что чужие козни расстроят свадьбу, назначенную через два месяца. По его настоянию невесту взяли в «Верх», то есть в царские хоромы.
От затейливых хором Расстриги, в которых Марья укрывалась от голодных жолнеров, ничего не осталось. Хоромы Лжедмитрия постигла участь палат Бориса Годунова, ранее снесенных Самозванцем. Были разобраны также брусяные хоромы царя Василия Шуйского. Каждый новый хозяин Кремля стремился сровнять с землей память о своем предшественнике. По обычаю царицы и жены знатных людей жили на своей женской половине, а кому позволяли средства, тот строил супруге отдельные палаты. Марье отвели терем рядом с государевыми хоромами. Старинный терем слыл светлым чердаком царицы Настатьи Романовны. В этом тереме провел последние месяцы своей жизни царь Иван Васильевич, тоскуя по своей первой и самой любимой супруге. Имя царя продолжало внушать такой страх, что светлый чердак уцелел даже в самую отчаянную разруху. Теперь Марию тоже звали царицей Анастасией, и светлый чердак стал ее домом. Чердак стоял на белокаменной сводчатой подклети, сложенной зодчим Алевизом Фрязином. Был он невелик – сени, передняя палата и две комнаты. В старинных хоромах все дышало Иваном Грозным. Пожилые девицы-боярышни зловещим шепотом рассказывали, будто по ночам царь приходит на чердак, заглядывает в самые дальние углы и зовет свою супругу.
Тимофей Хлопов, который приходился Марье стрыем великим, мог бы много порассказать о последних минутах царя. Но едва родня, собиравшаяся в Коломне, начинала расспросы, Тимофей замыкался в себе. Лишь однажды после многодневного возлияния выдавил с обидой, что аглицкий торговый человек Ерема Горсей налгал на царевых слуг, будто они удавили Ивана Васильевича, когда он лежал без памяти. Какое удавили! К государеву телу притронуться не смели, глаза ему прикрыть никто не решался. Когда дали знать о его кончине большим боярам, они не поверили. Шептались, будто царь только притворяется недужным, дабы выведать сокровенные чаяния своих ближних. Он уже пускался на подобные хитрости, а потом вставал со смертного одра и жестоко казнил легковерных. «Токмо Борис Годунов сразу понял, что великий государь уже не поднимется. Столько лет не отходил от государя ни на шаг, а как пристал ему час отдать Богу душу, скрылся незаметно из опочивальни. Бросил нас, верных слуг, наедине с хладным государевым телом!» – сетовал Тимофей Хлопов.
Удостоверившись в смерти Ивана Васильевича, бояре возликовали и надели праздничные одежды, отмечая как бы день своего освобождения, ибо каждый из них в любое время мог стать жертвой подозрительности царя. Лишь англичане не радовались вместе со всеми, ибо царь дал неслыханные льготы их Московской торговой компании. Когда управляющий Московской компанией Горсей, встревоженный шумом в Кремле, приехал осведомиться о здоровье его величества, думный дьяк Щелканов злорадно бросил ему в лицо: «Помер твой аглицкий царь!». Вот англичанин и выдумал невесть что в отместку.
Марье становилось не по себе, когда она вспоминала, что на ее постели лежало хладное тело царя Иоанна Васильевича Грозного. Скажем, Машке Милюковой от таких мыслей было ни холодно ни жарко. Она спокойно засыпала на кошме у царицыной постели, а вот Марье было тяжко. Ночью мучили дурные сны, и казалось, что чья-то тень бродит по опочивальне.
Марья вынула раму, в которую были вставлены кусочки слюды, расписанные яркими травами. Роспись была учинена не столько для красоты, сколько для того, чтобы царица могла наблюдать из окошка за всем происходящим на дворе, а саму царицу со двора никто не мог видеть. В спертый воздух опочивальни ворвалась струя свежего ветра. Двор, по которому днем безостановочно сновала челядь, был непривычно безлюден. Марья глядела на Большие государевы хоромы напротив светлого чердака. Государевы хоромы состояли из отдельных построек, соединенных теплыми сенями, крылечками и верхними переходами. Передняя изба, столовая палата, крестовая палата, государева комната, опочивальня стояли на подклетях, в которых жила челядь и хранились государевы вещи. Над палатами возвышались терема, светелки и вышки, увенчанные шатрами, бочонками, прорезными гребнями и маковицами. Шатры, крытые гонтом, как деревянной чешуей, были выкрашены зеленой краской. На шпилях вращались прапорцы, напоминавшие флюгера на варшавских черепичных крышах.
Шатер над крыльцом, ведшим в Передние сени, имел маковицу, покрытую сусальным золотом. Глядя на золоченую маковицу, сияющую в первых лучах солнца, Марья прошептала детскую считалку:
Во время осадного сидения она доводила кроткого Мишу до слез, придумывая, что выйдет замуж за королевича. Вскоре ей предстоит венчаться с царем. Жених любит ее и старается во всем угодить своей невесте. Вот прислал часы со слоном из Грановитой палаты. Вчера прислал живую диковину – попугая. Марья подошла к золоченной клетке, висевшей на векше напротив боевых часов. Зеленый попугай чистил крючковатым клювом свои перья, топорща крылья и переступая ногами по жердочке. Заморских птиц привозили в подарок царям и патриархам. Недавно аглицкий посол князь Иван Ульянов поклонился государю двумя птицами – попугаями индийскими. Своего старого попугая Миша послал невесте.
Сказывали, что этой птице много-много лет. Будто бы она потешала великую княгиню Софью Фоминичну, племянницу последнего цареградского царя. Попугаи обладали чудесной особенностью говорить по-человечески. Но изумрудный красавец то ли от лени, то ли от глупости выучил всего лишь одно слово, правда, самое важное.
– Ну-ка, покажи свое умение, – с улыбкой попросила Марья.
Попугай приосанился, расправил крылья, поднял крючковатый клюв и пронзительно крикнул:
– Ж-р-р-рать!!! Ж-р-р-рать!!! Ж-р-р-рать!
Его требовательный картавый крик прокатился по светлому чердаку и разбудил путную ключницу, спавшую в передней палате. Она просунула голову в опочивальню, увидела царицу у золоченной клетки и бросилась в сени тормошить постельниц, храпевших по углам.
– Вставайте, поганки! Государыня Анастасия Ивановна изволила проснуться!
Началась обычная утренняя суматоха. Постельницы, комнатные бабы, дуры-шутихи, уродивые, девочки-сиротинки и калмычки – все метались как угорелые. Общими усилиями принесли воду, налили ее в серебряный рукомойник, сделанный когда-то для царя Ивана Васильевича. На рукомойнике чеканены дивные образины, стоянец рукомойника тоже испещрен фигурами. Лохань при рукомойнике серебряная с чеканными изображениями рыб и раков.