Дверь обратно

Огонь, вспыхнув вначале робким светлячком, затем, увидев рядом изрядно подсохший хворост, радостно накинулся на него, давясь от жадности и раскидывая горстями искры счастья. Но, побесчинствовав так минутку-другую, успокоился, поняв, что других претендентов на этот сладкий сушнячок нет. И стал гореть ровным, без истерик, пламенем.

Подкинув в костерок еще дровишек, сваленных здесь же в углу, я уложила Славика на лавку, другой отгородила его от огня, поправила растрепавшиеся одежонки и, перекинувшись опять в лисицу (в трусах, знаете ли, и при костре не жарко!), легла, обернувшись хвостом, между малышом и огнем. Я решила, что вначале слегка передохну, а потом отправлюсь на поиски воды и еды.

Намучившийся ребенок спал неспокойно, постоянно вскакивая. Вместе с ним вскакивала и я, топорща уши. Потом, видимо окончательно согревшись, Славик задышал ровно и глубоко, больше не просыпаясь. Я решила, что это крайне благоприятный момент, чтоб отлучиться. Перекинулась быстренько, подкинула еще дровишек, выскочила, закрыла дверь и опять стала лисой. С каждым разом, надо отметить, процесс оборачивания шел у меня все быстрее и быстрее. ДНК уже просто соприкасались друг с другом, и — вуаля!

Бежать по ночному лесу было легко и приятно. Ветер лишь слегка шевелил мою вновь приобретенную шубку, а холод, столкнувшись с такой преградой, и вовсе умывал руки еще на подходе. Мощь тугих мускулов несказанно меня радовала. Я даже рискнула перепрыгнуть куст орешника, который мне-человеку наверняка доходил бы до пояса. Но молодое гибкое тело зверя с легкостью перемахнуло через него, плавно опустившись на все четыре лапы.

И не успела я этому обстоятельству обрадоваться, как ощутила под лапами какое-то трепыхание. Заяц! А я (хорош хищник!) его даже и не унюхала. Если б не дурь в башке, и вовсе б не заметила. Серый отчаянно вырывался из моих рефлекторно вцепившихся в него лап. Сцапать-то я его сцапала, а вот что с ним делать дальше, и не знала. Но тут уж природа-мать решила все за меня, как я его… я даже и не поняла! Неся добычу за уши в избушку и терзаясь угрызениями совести, я старалась думать о законе джунглей. Оставался, конечно, вопрос, как его разделывать голыми руками, но с мыслью: «Бог не выдаст, свинья не съест» — я решила раньше времени не паниковать.

Вдруг ухо уловило где-то неподалеку журчание воды, и тут же запахло мокрой землей и камнями. Я деловито пошуршала туда. Из земли бил родничок. Бросив зайца (а куда он сейчас со свернутой-то шеей денется?), я от души напилась воды, запомнила направление, чтобы вернуться поутру с какой-нибудь емкостью, и, схватив опять добычу в рот, потрусила к малышу.

В избушке все так же ровно горел огонь, а вот найденыша не было нигде! Костеря себя последними словами за всяческие проволочки и задержки, я, обливаясь холодным потом при мысли о том, как такой малыш в темном, холодном, страшном лесу один, взяла след. Уйти маленький поросенок успел далеко, так как бежала я уже минут пятнадцать, а ребенка все не было видно. Одно успокаивало: насколько хватало моего обостренного нюха, хищниками здесь и не пахло. Еще минут через пять впереди мелькнуло белое пятно рубашечки, и я прибавила ходу, перестав принюхиваться. Но ребенок тоже бежал быстро и на мои крики не реагировал. Я еще поднажала. И вдруг запах пропал!

Я по инерции пробежала еще пару шагов, и тут моя голова взорвалась кровавыми звездами. На какое-то время я потеряла способность ориентироваться в пространстве. В ушах стоял звон. Рот наполнился кровью. Похоже, я прикусила язык. Ощущение было такое, будто сошлась в лобовую с локомотивом и, конечно же, проиграла. Осторожно встав на подрагивающие лапы, я сделала крохотный шажочек. Нос уперся в невидимую преграду. Я тщательно принюхалась — не пахло ничем необычным. Все те же лесные запахи, разве что мускусного присутствия животных здесь было гораздо меньше, чем в остальном лесу. Подумав, я побежала вдоль преграды, проверяя ее наличие хвостом. Где-то через полчаса я вернулась на то же место. Невидимая стена опоясывала что-то по кругу. Славиком же пахло только здесь. Было полное ощущение, что он вошел внутрь огороженной территории и обратно не выходил.

Я подумала, что стену, вероятно, можно преодолеть через верх, и быстро перекинулась в человека. Подняла руку и… не встретила никакого сопротивления. Пошарила руками вокруг себя, но не ощутила никакой преграды. Что за черт! Я осторожненько шагнула — все нормально. Сделала еще несколько шагов — никаких перемен! Покричала, опять безуспешно, Славика. Куда идти дальше, я не знала. Делать нечего, надо перекидываться опять в лису, чтобы воспользоваться звериным нюхом. И только я попыталась это сделать, как мое тело скрутило дикой судорогой и откинуло на несколько метров назад. Отдышавшись, я встала на лапы и опять уткнулась носом в ту же преграду. Вздохнув и приняв вновь человеческий облик, я пошла вперед. Похоже, по какой-то причине преграда не впускает животных, на человека же запрет пока не распространялся.

Искать ребенка без звериного обоняния оказалось весьма непросто. Держа в уме приблизительную площадь огороженного пространства, я пошла широким зигзагом, время от времени окликая малыша. Ночная стыль постепенно отступала перед летним утром, но без одежды было все равно невесело. Деревья переплелись ветками и корнями в почти непроходимые джунгли. Густые бороды мха и лишайников свисали так низко, что приходилось поминутно отодвигать их руками. Крапива, вымахавшая почти до пояса, немилосердно жалила голые коленки. Минут через десять я окончательно потеряла направление. Пару раз, для проверки, я начинала тихонечко перекидываться, но судороги явно говорили, что я еще внутри зоны. Кричать громко уже не получалось, похоже, я совершенно сорвала голос. В горле как будто прочно засел репейный ком. Голод практически не ощущался, а вот пить хотелось дико.

Уж как я в этих дебрях наткнулась на избушку — не знаю. Внешне она очень напоминала лачужку Атея, только еще более древнюю. Крыша основательно просела, щелястая дверь болталась на одной петле. Стены же выглядели такими изъязвленными гнилью, что казалось, достаточно одного тычка, чтобы они осыпались водопадом трухи. Существенная же разница была только одна — это строение стояло на высоких столбах, на вид таких же гнилых, как и стены, по колено утонувших во все той же вездесущей крапиве. Да и ступеньки, ведущие к входу в этот лесной теремок, выглядели нисколько не лучше остального строения. Я, рискуя в любую секунду скатиться вниз, на карачках влезла туда.

Сквозь дырки в крыше сюда пробивался слабый свет. Небольшое пространство было почти полностью занято печью.

Это была огромная, когда-то, похоже, беленная махина с огромным жерлом топки. Рядом в уголке притулились многочисленные ухваты, кочерги и прочая печная утварь, сверху обнаружилось чучело большой совы. Выглядела она совсем новой, не запыленной. Я тронула ее пальцем. Сова открыла огромные желтые глаза и, громко ухнув, улетела через дверь. Странно, я пока блуждала здесь, птиц не было видно. И поэтому, честно говоря, мне думалось, что им в закрытую зону тоже нет ходу, как и зверям.

Больше в избушке ничего и никого не было, вот только в углу за печкой что-то лежало. Я подошла ближе и подняла брошенную тряпку, которая оказалась моим собственным сарафаном. Быстро натягивая его на себя, я соображала. Значит, малыш был здесь. Как уж он смог вскарабкаться по крутым ступеням — не знаю. Но сюда он добрался живым и, похоже, невредимым, так как сарафан был целехонек. Одевшись, я для очистки совести заглянула за печь, и, как оказалось, не зря — там обнаружилась еще одна дверь. Открылась она легко и удивительно беззвучно для такого ветхого строения.

За дверью была ночь. Огромная яркая луна заливала все вокруг беспощадным светом, окрашивая пейзаж во всевозможные оттенки серого, от легкого жемчужного до антрацитового. Тени казались густыми, непроглядными и тягучими, как патока, под их покровом при желании могло спрятаться что угодно, и ты с расстояния в шаг это «что-то» не заметил бы. А теней тут хватало. Они черными жирными ласинами перечеркивали серебряное лунное поле, и об их источнике догадываться не приходилось: тени отбрасывали многочисленные надгробия и кресты. Я стояла посреди кладбища. Везде, насколько хватало взгляда, тянулись рядами могилы.