Дверь обратно

— А вы умеете учить волшбе?

— Покровитель мой — Велес, который, кроме всего прочего, — посмертный судья и прижизненный испытатель, могучий волшебник и повелитель магии.

— Но, учитель, — начал Анебос, — вы не можете…

— Ну так пойдешь ко мне в школу?

— Пойду, — побыстрее ответила я, боясь, что у псеглавца есть какие-то аргументы против.

— На том и порешим. Завтра на закате приходи сюда. Я тебе и место для обители приготовлю. А то негоже из града каждый раз таскаться.

Весь следующий день я провела с коневрусами на торжище. Назавтра они собирались отправляться домой, а сегодня заканчивали свои дела. Закупали гостинцы родичам, рулоны витража, металлические наконечники для стрел, иголки, отрезы ткани, утварь и еще кучу всего, чего они сами не производят. Я тоже оказалась не забыта. Стыдливо постукивая копытом, Быстробег сказал:

— Мы тут посовещались с родичами, неладно выходит, — он откашлялся, — получается, привезли тебя и бросили. Негоже так. Решили мы тебе обновы справить, чтоб как мытарка не выглядела. Считай, что приданое от нас тебе. А то не годится девке украшений не маеть да в одном сарафане людям себя казать.

Пыталась я отказаться, сообразив, что с моим саквояжем это можно более экономным путем решить, но коневрусы были непреклонны.

— От чистого сердца, Стеша, на долгую память!

Понимая, что отказом своим могу их обидеть, я согласилась. Столько одежды, сколько они накупили, у меня никогда не было за всю жизнь, а про украшения и говорить смешно!

Вернувшись вечером с торжища, я сходила в баньку, поужинала и, чувствуя себя банальной барахольщицей, схватила обновки в охапку и побежала мерить их перед зеркалом… За дни, что я провела в Русеславле, я уже кое-как разобралась с тем, как, что и с чем носят. Для этого мне пришлось, конечно, проводить восхищенным взглядом не одну местную модницу. А вот с волосами никак моего умения не хватало, пришлось звать Нежану. Когда та пришла, я уселась перед зеркалом и посмотрела на себя. Вот те на! Волосы-то у меня отмахали! Длинные, густые, они просто струились по спине. Теперь уж очевидно, что вода здесь ни при чем — не иначе русалка гребнем своим чудо совершила. Нежана тоже с восторгом перебирала мои отросшие пряди.

— Вот уж сколь девиц всяко-разных в граде живет, а ни у кого я таких волос не видывала — вот чисто жидкое золото в руках течет, а уж густ-то как волос, пушист и ровно снег зимой искрит. Вот хоть прямо сейчас монисто да перстни из волоса твоего плавить.

Ну про золото, положим, она махнула, но некая рыжина в колере моего волосяного покрова явно присутствовать начала.

Утром, со слезами распрощавшись с коневрусами, взяв обещание с Нежаны, что она будет приходить, дав обещание Избаве, что буду приходить сама, я, подхватив саквояж, покинула гостеприимный двор. Уходить жуть как не хотелось, было мучительно жаль моей светелочки. Мысль о проживании в хижине не радовала. И от людей далеко, и комфорта никакого. Вот уж точно говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. И только мысль о том, что я буду учиться чему-то волшебно-сказочному, не давала настроению испортиться окончательно. Саквояж, болтаясь в руках, пытался рассказать мне какой-то стародавний анекдот, похоже, еще дореволюционный, про кочегара и девицу легкого поведения, сам закатываясь от смеха на каждом слове:

— Моркотникъ,[28] кончай так топить — клиенты соскальзывают! — закончил он и странно замолчал.

Я остановилась и оглянулась на него. Савва Юльевич завис в воздухе и, не отрываясь, смотрел на забор. Я глянула в этом же направлении и тоже замерла. На ближайшем тыне сидел Птах и весь лучился любовными флюидами. Обе головы гордого птица сверкали огненными очами, полуприкрытыми пленкой томления, грудь была гордо выпячена, перья вздыблены. Ну просто гоголь гоголем! Предмет воздыханий находился тут же на заборе. Где уж державная птица отыскала такое — непонятно. Кокетливо поглядывая на Птаха, рядом с ним примостилась взъерошенная ворона с каким-то зеленоватым оттенком оперения. Но не это самое главное! Зазноба нашего орла была трехнога! Две передние лапы были на своих, природой определенных им местах, а третья находилась почти под самым хвостом. И уж так эти два монстра колоритно смотрелись друг с другом, что даже собрать успели возле себя небольшую толпу. Вот уж не думала, что гиперборейцев так легко пронять. Уж каких только мутантов здесь не водится, а вот поди ж ты!

— Просто парад уродов какой-то, — пробормотала я, собираясь идти дальше.

— Да какие ж они уроды? — удивился стоявший рядом мясистый дядька с круглыми от потрясения глазами. — Это ж две невиданных божественных птицы, как в пророчестве старинном глаголется.

— Пророчество? — заинтересовалась я. — А что за пророчество такое?

— Так то мне неведомо, знающих людей пытать надобно. — Развел он руками и повернулся снова к забору.

Мы с саквояжем переглянулись и пошли дальше.

Наконец добрались до хижины. Атей опять сидел на крыльце, как и в первый раз. Я поклонилась в землю (не совсем ведь дура — обычаи-то подмечаю), он ответил мне наклоном головы.

— Все ли собрала? — спросил он, посмотрев на меня и саквояж.

— Все.

— Ну пойдем тогда.

Я почему-то думала, что жить он меня оставит здесь же — в хижине. Но нет! Обогнув ветхое строение, он пошел в глубь леса. Вот теперь-то мне и стало по-настоящему жутко! Минут пять мы пробирались среди густых зарослей по узкой тропинке, пока не оказались перед могучим большим дубом. Атей завернул за него и… пропал. Я обежала вокруг — никого. И только было я собралась паниковать, боясь, что просто заблудилась, как волхв изволил объявиться.

— Прости, девочка, — покаянно сказал он, — я все время забываю, что ты особая. Мне не доводилось еще провожать сюда людей с перекрытым чародейным местом. Потому тебе древо и не открылось.

Он стукнул навершием посоха по стволу, и на том тут же проявилось большое дупло. Волхв вошел туда сам и за руку втянул меня. Внутри ствола темно не было, древесина слабо подсвечивалась каким-то светлячковым светом, которого, впрочем, вполне хватало. Посреди круглого помещения метра четыре в диаметре, прямо под ногами зияло отверстие. От неожиданности я отпрянула назад. Атей засмеялся и обнял меня за плечи.

— Не бойся, тут невозможно упасть и разбиться. Иди за мной.

И, не говоря больше ни слова, он шагнул прямо в дыру. Его тут же обхватили-оплели выступающие наверх корни дерева и утянули вглубь. Идти за ним мне категорически не хотелось. Я повернулась назад — дупла не было. Я обшарила все стены — ничего! Происходящее мне все больше и больше не нравилось! Одно дело учиться пойти, и совсем другое — на манер белок внутри деревьев ползать. И вот честно вам говорю, если б не предчувствие надвигающейся клаустрофобии, ни в жизнь бы я туда не полезла! Короче, набрав побольше воздуха, как перед прыжком в воду, я тоже шагнула в дыру. Тут же, как щупальца гигантского спрута, корни обхватили меня и потащили вниз. Скорость была немаленькая, поэтому внутренности сжались в изюминку и поднялись к горлу. Я никогда не прыгала с парашютом (да никогда и прыгать не буду!), но почему-то казалось, что ощущения схожи с затяжным прыжком. Адреналин радостно разлился по кровеносным сосудам. Сердце перевыполнило план на пятилетку, отстукивая пламенную тарантеллу…[29] И тут же все закончилось! Я стояла меж переплетенных корней на деревянном полу. Тут же был и Атей с довольной улыбкой на лице, которое весьма существенно разгладилось и помолодело. Сейчас я бы ему с трудом дала лет двадцать пять.

— Я уж думал, ты никогда не решишься, — похохатывал в короткую бороденку он, — ты, часом, головой об стены там не билась?

— Билась, но не головой, — угрюмо подтвердила я и огляделась вокруг.

От места, где мы стояли, на четыре стороны расходились широкие коридоры. Стены, казалось, сплошь были опутаны корнями всех видов и расцветок. Свет же лился откуда-то сверху. Я задрала голову: весь потолок целиком состоял из знакомой мне витражной субстанции. Было полное ощущение, что прямо за ней погожий солнечный денек. Разноцветные пятна света весело пятнали темный отполированный деревянный пол.