Страница 81 из 90
– О том, куда девается у людей старая одежда, когда они обзаводятся новой,– ответил Заяц.
Тут и Лев призадумался, и все остальные звери, но никто не нашел ответа, и все решили, что тут и впрямь есть над чем поразмыслить, а значит, закона Заяц не нарушил.
Шли они дальше; кое‑кто попытался было последовать примеру Зайца, но выдумать веского оправдания не сумел и потому был съеден. А Зайцу стоило чуть приустать, как он останавливался, и всегда у него находился к тому разумный повод. Однажды, к примеру, он поинтересовался:
– Хотел бы я знать, отчего одни камни такие здоровенные и толстенные, а другие мелкие, как речная галька? Может быть, им меньше перепадает питья и еды?
Но вот Лев уже съел всех своих подданных, и Заяц забеспокоился: закон – законом, сметка – сметкой, но жить‑то хочется обоим, и теперь владыка его неминуемо съест.
Раздумывая, как быть дальше, Заяц заметил впереди большую каменную гряду. Подойдя, он увидел, что вся она пронизана бесчисленными ходами и расселинами между камнями, достаточно широкими, чтобы пролезть в них и выбраться с другого конца. А некоторые из этих ходов были вполне просторны и для Льва. Заяц приглядел одну расселину – широкая у входа, она постепенно сужалась вглубь, оставляя тесную щель,– только Зайцу проскочить. План был прост: заманить Льва, чтобы тот застрял.
И снова Заяц остановился, теперь уже с умыслом.
– Почему ты остановился? – спросил его Лев.
– Я вот думаю, не сыграть ли нам в догонялки среди этих камней?
Лев, конечно же, согласился: он ведь был уверен, что поймает Зайца и съест.
А Заяц пустился бежать, то ныряя в узкие норы, то появляясь наружу по другую сторону гряды. Лев бросился вдогонку, выбирая ходы пошире. Но вот Заяц скользнул наконец в расселину. Лев с разбегу ринулся за ним – и застрял. Рванулся назад, да не пускают острые камни, торчащие со всех сторон.
А Заяц выскочил с другой стороны и заметил не без ехидства:
– Господин Лев остановился, значит, его следует съесть!
Лев не нашел что возразить. Тогда Заяц обежал гряду, подобрался ко Льву сзади, пролез под его задними лапами и принялся кусать владыку за брюхо.
– Заяц, друг мой! – взмолился Лев.– Будь добр, ешь меня с головы!
– О нет, ваше величество! – отвечал Заяц.– Хотя долг и велит мне исполнить закон, однако я недостоин предстать пред вашим взором! Увы, я вынужден есть вас сзади!
С этими словами он распорол владыке брюхо, и тот околел. А Заяц выскочил из расселины и неспешно отправился в плодородные предгорья Кении, где и жил потом долго и счастливо.
Не рой другому яму
– Подбрось‑ка хворосту в огонь, дитя мое,– сказала бабушка Уанжири внуку,– в дождь сырость пробирает до костей, и они болят, мои старые кости.
Маленький Эфантус кинул в огонь целую охапку сухих эвкалиптовых веток, и они сразу нашли путь к сердцу огня. Сноп искр взлетел к небу навстречу звездам, мерцавшим где‑то совсем близко в холодном горном воздухе. Эфантус не брал зеленых свежесрезанных веток, сваленных грудой неподалеку: он знал, что огонь не тронет их, пока они не подсохнут.
А пламя взвилось выше и озарило круглые хижины под травяной кровлей, скот в загончиках и изможденное лицо мудрой старой женщины, сидевшей на овечьих шкурах. Огонь охватил весь хворост, взметнулся еще выше, разнес далеко вокруг терпкий смоляной дух, запыхтел, затрещал, будто кто‑то рассмеялся скрипучим деревянным смехом.
Старуха улыбнулась.
– Ходит старинная поговорка в нашем народе кикуйю,– сказала она: – «Смеются сухие ветки над зелеными, а того не ведают, что все они с одного дерева и все в свой черед сгорят в огне».
– Как это верно, бабушка! А есть тут какой‑то скрытый смысл? – спросил мальчик.
– Есть, конечно,– задумчиво сказала старуха.– Я вот вспомнила к месту сказку про черепаху и ящерицу.
Маленький Эфантус очень обрадовался ее словам и поудобнее устроился на своей подстилке из овечьих шкур. Бабушка слыла великой мастерицей рассказывать старинные сказки. В них был и вкус меда и жало пчелы.
– В стародавние времена дождь не пришел в свое время на землю,– начала свой рассказ бабушка,– ни долгий, ни короткий. Маис и просо засыхали на корню, а звери умирали от нехватки воды и пищи. Великий голод воцарился на земле.
В те времена Черепаха и Ящерица жили по соседству. Черепаха трудилась без устали, чтоб прокормить свою семью, а Ящерица была ленива и все норовила сплутовать.
И вот пришла пора, когда в округе все подчистили. Надумала Черепаха сходить на дальнее поле: может, там удастся чем‑нибудь разжиться? А Ящерица полеживала себе на солнышке, дремала, но умишко ее, повадливый на всякие хитрости, не дремал.
Едва занялся рассвет, Черепаха уж была в пути. Целый день она искала, чем бы прокормить детишек, и ей повезло – нашла кое‑что съестное. В сумерках, взвалив на спину узелок с припасами, Черепаха медленно поползла домой. Услышала Ящерица, что соседка возвращается, и побежала вперед по той же тропинке. А замыслила она недоброе. Бежит и видит: бревно у дороги валяется. Уж она его и толкала, и тянула, но положила, как задумала, поперек узкой тропинки, на ходу у притомившейся Черепахи.
– Как же так, бабушка? – удивился Эфантус.– Ящерица – маленькая, она не может сдвинуть бревно.
– Эта все могла,– отвечала бабушка,– не забывай, что она была очень злая, а злость, как острый перец в желудке, горячит кровь, рукам‑ногам покою не дает. Разве ты это не знаешь?
– Знаю, бабушка,– сказал Эфантус, вспомнив, как однажды съел целый стручок жгучего красного перца, чтоб показать себя настоящим мужчиной.
– Так вот,– продолжала старуха, укоризненно глядя на внука, ведь у народа кикуйю не заведено, чтоб дети перебивали старших,– затаилась коварная Ящерица в кустах и ждет. Ползет Черепаха, еле ноги волочит от усталости: уж больно поклажа тяжела, а тут еще бревно поперек пути валяется.
– Вот уж не везет так не везет,– проворчала Черепаха.– Как же мне через бревно перебраться? Под ним не проползешь, а через кусты продираться – все добро растеряешь. Как быть?
Пораскинула она умом и решила: брошу‑ка я узелок через бревно, а сама проберусь сквозь кустарник и подберу узелок. Хоть и трудное это было дело, Черепаха его осилила.
Упал узелок по другую сторону бревна, а Ящерица уж тут как тут, выскользнула из своего укрытия и уселась на узелок. Сидит себе ухмыляется. Черепаха выбралась из кустов, увидела Ящерицу и даже рот открыла от изумления: вот это нахальство!
– Что ты с моим узлом делаешь? – спрашивает. А Ящерица в ответ:
– Это мой узел!
– Как же мой узел вдруг стал твоим? – не может взять в толк Черепаха.
А в это время Кролик вышел прогуляться перед сном. Перескочил он через бревно и услышал спор. Черепаха попросила Кролика рассудить их.
– Уважаемая Черепаха, эта вещь не твоя, раз на ней сидит Ящерица,– сказал Кролик.– Где это слыхано, чтоб чужим позволяли сидеть на своих вещах?
– Еще бы,– злорадствует Ящерица,– яснее ясного!
– Но эт‑то, эт‑то,– начала было, заикаясь, Черепаха, но где ей было тягаться с острой на язык Ящерицей. Да и Кролик рассудил их не по справедливости. И на глазах у Черепахи Ящерица унесла еду, которую Черепаха раздобыла для своих голодных детей.
Черепаха затаила в сердце обиду на такую жестокую несправедливость и решила расквитаться с Ящерицей за ее подлые дела. Принялась Черепаха наблюдать за повадками своего врага и видит: сама Ящерица в норке сидит, а хвост наружу торчком выставила и знай себе водит им из стороны в сторону.
И вот повстречала как‑то Черепаха Кролика. Слово за слово, позвала его Черепаха, будто невзначай, прогуляться. А сама повела его к норке, где жила Ящерица. Та по обыкновению сидела дома, выставив наружу хвост. Он так и ходил из стороны в сторону. Черепаха крепко ухватила Ящерицу за хвост и держит.
– Отпусти, отпусти мой хвост! – визжит Ящерица.
– Это мой хвост,– говорит Черепаха,– хоть кто‑то в норе со мной и спорит.