Страница 2 из 9
Тем не менее в этом вопросе советская история представляет собой далеко не гомогенное целое, причем с наибольшей интенсивностью коллизии обнаруживаются здесь в самый тяжелый для большевиков период удержания власти и стабилизации политической системы. Большевики в ранние годы советской власти испытали очевидный шок от того, что реальный ход истории несколько не согласуется с прогнозами: ожидаемой пролетарской революции в развитых капиталистических странах так и не произошло. Не менее проблематичными оказались и перспективы дальнейшего коммунистического развития страны после решения задач захвата и удержания политической власти и ликвидации прямой военно-политической угрозы – новое коммунистическое общество никак не появлялось, несмотря на все шаги, предпринятые по переустройству экономического базиса и системы власти.
Необходимость быстро принимать решения в этой кризисной ситуации вызывает стремительное обновление и модификацию программы и языка большевистской партии, а в организационном плане порождает специфическую «бюрократическую какофонию», в частности, в отношениях партийных и государственных органов[9]. При этом осуществляется целый ряд быстрых антиавангардных шагов, дискурсивно оформляемых с помощью весьма аморфного понятия «культура»[10]. Это обнаруживается как в случае с прагматикой привлечения для руководства «буржуазных специалистов» (Ленин поднимает этот вопрос уже на съезде 1919 г.[11]), так и позднее в форме политики нэпа, определяемой как «стратегическое отступление» и поворот к «культурничеству». Это отступление затронуло также авангард в его буквальном – художественном – смысле как специфическую форму исторического сознания, радикально нацеленного на перманентное обновление в будущем и отрицание исторического ракурса культуры («сбросить Пушкина с парохода современности»), что привело в конечном счете к свертыванию этой программы.
Можно сказать, что точка в этом вопросе была поставлена уже через несколько лет после революции: «Не выдумка новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры»[12]. И хотя распространение этой дискурсивной формулы на художественный авангард с учреждающей вершины советского политического дискурса заняло определенный период, однако в рефлексивной исторической ретроспективе оно не является неожиданностью, тем более что соответствующие политические решения определялись именно через понятие «культура». Так, уже в 1919 г. В. И. Ленин на партийном съезде следующим образом формулирует проблему привлечения «буржуазных специалистов»: «У нас есть закаленность в борьбе, есть силы, единство, и мы должны идти путем организационной работы, используя знания и опыт этих специалистов. Это необходимое условие, без которого социализма построить нельзя. Без наследия капиталистической культуры нам социализма не построить. Не из чего строить коммунизм, кроме как из того, что нам оставил капитализм»[13].
Максимальной интенсивности обращение к культуре достигает в процессе перехода к нэпу, что является главной темой как последних выступлений Ленина на съезде РКП(б) в 1922 г.[14], так и ряда других ключевых выступлений и статей последних лет его жизни в целом. Можно сказать, что переход к нэпу был в конечном счете определен Лениным как поворот к культуре[15], причем поворот, который я могу обозначить как вынужденно консервативный, хотя и понимаемый как временная уступка. Этот поворот стал началом социально значимой советской «культурной революции» – если мы удерживаем себя в пределах методологической строгости подходов в рамках исторической семантики, т. е. соответствия фактической понятийной самоидентификации[16]. Совершенно отчетливо данный мотив обнаруживается уже в докладе Ленина «Новая экономическая политика и задачи политпросветов» на II Всероссийском съезде политпросветов[17]. Наконец, эта артикуляция культурного поворота достигает своего апогея в статье «О кооперации» (где в языке Ленина и появляется термин «культурная революция»). Определяя приоритеты развития страны в терминах развития кооперации и «культурного торгашества», Ленин указывает: «…простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм. Эта коренная перемена состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную „культурную“ работу. Я готов сказать, что центр тяжести для нас переносится на культурничество, если бы не международные отношения, не обязанность бороться за нашу позицию в международном масштабе. Но если оставить это в стороне и ограничиться внутренними экономическими отношениями, то у нас действительно теперь центр тяжести работы сводится к культурничеству»[18].
Иными словами, культурная политика в ранний советский период выступает как крайне широкое поле приоритетной активности. Его значимость определяется тем, что именно в нем обнаруживаются временные препятствия, объясняющие в том числе «стратегическое отступление» большевистской партии от задачи непосредственного построения коммунизма. Эти препятствия, как мы бы сегодня сказали, связаны с качеством человеческого капитала и габитусными институтами (в некоторых исключительных случаях противопоставляемыми Лениным политике учреждений[19]), социально-экономическими и управленческими навыками поведения. Возникает требование институциональной[20], а не только организационно-учрежденческой и политико-управленческой перестройки общества. Причем окультуриванию подлежат все уровни и социальные группы советского общества – от крестьян и различных «отсталых национальностей» до столичных управленцев-коммунистов. Речь идет о всеобъемлющей задаче формирования новой институциональной среды в ходе политики, обозначенной в конце концов как «культурная революция».
На этом основании широкомасштабное начало «культурной революции» в советском обществе я считаю возможным увязать с поворотом к нэпу[21]. Намного примечательней то, что несмотря на последующий отказ от политики нэпа, две первые советские пятилетки представляют собой сравнительно континуальное продолжение этой основной линии, определенной Лениным как первоочередная политическая задача. В публичном дискурсе есть также своего рода официальная дата завершения периода «культурной революции» – это XVIII съезд ВКП(б), подводящий итоги второй пятилетки и принявший программу на третий пятилетний план. В 1939 г. в отчетном докладе съезду Сталин объявляет: «С точки зрения культурного развития народа отчетный период был поистине периодом культурной революции. Внедрение в жизнь всеобщеобязательного первоначального образования на языках национальностей СССР, рост числа школ и учащихся всех ступеней, рост числа выпускаемых высшими школами специалистов, создание и укрепление новой, советской интеллигенции – такова общая картина культурного подъема народа»[22]. В течение этого периода существовал ряд семантических обновлений понятия «культура» (перенос дискурса культуры на сталинский тезис об обострении «классовой войны» и т. д.), имевших существенные политические последствия (однако в данном случае я отвлекаюсь от этого аспекта).
9
David-Fox M. What Is Cultural Revolution? // The Russian Review. 1999. Vol. 58. P. 196.
10
Подробный анализ см. в статье Р. Хестанова в настоящем издании.
11
Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года. Протоколы. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1959.
12
Ленин В. И. Набросок резолюции о пролетарской культуре // Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 41. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1967 [1920]. С. 462. Эта записка Ленина была написана в 1920 г., но напечатана только в 1945 г.
13
Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года. Протоколы. С. 20.
14
Ср.: «Экономической силы в руках пролетарского государства России совершенно достаточно для того, чтобы обеспечить переход к коммунизму. Чего же не хватает? Ясное дело, чего не хватает: не хватает культурности тому слою коммунистов, который управляет» (Протоколы одиннадцатого съезда РКП(б). М.: Парт. изд-во ЦК ВКП(б), 1936. С. 31).
15
Связь нэпа и культурной революции отмечается и в советских исследованиях, посвященных ленинской культурной политике, в частности в работах В. М. Межуева: «Нэп в этом смысле – органическая часть культурной революции, как она была задумана Лениным» (Межуев В. Теория культурной революции как будущее // Ленин on line. 13 профессоров о В. И. Ульянове-Ленине / под ред. А. В. Бузгалина, П. Линке. М.: ЛЕНАНД, 2010 [Первая публикация: Межуев В. Ленинская теория социалистической культуры // Вопросы философии. 1967. № 4. С. 9–20]). Историко-теоретическое обращение к проблеме культуры, в том числе и актуализация тематики культуры в работах Ленина, происходит в СССР в рамках специфически советского «поворота к культуре», начало которого связывают с докладом академика, члена ЦК КПСС Б. Н. Пономарева «Задачи исторической науки и подготовка научно-педагогических кадров в области истории», где он, в частности, заявил: «Среди задач, которые перед нами стоят, следует отметить назревшую необходимость развития такой области исторической науки, как история культуры. До сих пор у нас существуют работы лишь по отдельным ее отраслям: литература, музыка, архитектура, изобразительное искусство, театр, кино. Этого теперь недостаточно. Нам нужны труды по истории культуры, в которых развитие всех ее составных частей рассматривалось бы в совокупности и взаимосвязи, как неотъемлемая часть общеисторического процесса» (Пономарев Б. Н. Задачи исторической науки и подготовка научно-педагогических кадров в области истории (Доклад на Всесоюзном совещании историков, происходившем в Москве 18–21 декабря 1962 г.) // Вестник Академии наук СССР. 1963. Вып. 2). Позднесоветский обзор дискуссии о культуре см., в частности: Вавилин Е., Фофанов В. Исторический материализм и категория культуры. Теоретико-методологический аспект. Новосибирск: Наука, 1983. Несмотря на высокую плотность дискуссии о культуре в 1960-1980-х годах в СССР, специфика советского дискурса накладывает, на наш взгляд, определенные ограничения на использование этих материалов в настоящее время. Мы не склонны полностью игнорировать содержание этой дискуссии, преувеличивая ее несвободу или пропагандистский характер (который, впрочем, также нельзя отрицать), однако в любом случае советские авторы вынуждены были определять свою позицию внутри советского идейно-политического горизонта, что выражалось в том числе в преувеличенном противопоставлении ленинской идеи культурной революции и сталинской практики ее реализации. Такое противопоставление мы находим контекстуально объяснимым, но оно имеет гипертрофированный, преувеличенный характер, если исходить из современной аналитической перспективы, которая не связана ограниченным советским горизонтом, принуждающим обнаруживать существенные различия там, где их, на наш взгляд, попросту нет. С нашей точки зрения, подобные преувеличенные различия устанавливаются имплицитным переводом разговора в сослагательную плоскость в духе рассуждений «а как бы сам Ленин реализовал свой план, будь он жив».
16
Проблематика советской культурной революции подробно рассматривалась в работах западных историков, начиная со сборника под редакцией Ш. Фицпатрик (Cultural Revolution in Russia, 1928–1931 / ed. by S. Fitzpatrick. Bloomington, In.: Indiana University Press, 1978). Краткий обзор основных трактовок и дискуссионных вопросов в рамках истории рассмотрения этого вопроса см.: David-Fox M. Op. cit. P. 181–201. В дискуссии между Фицпатрик и Дэвид-Фоксом (см. также: Fitzpatrick S. Cultural Revolution Revisited // The Russian Review. 1999. Vol. 58. P. 202–209) я занимаю срединную позицию. Фицпатрик связывает с понятием культурной революции довольно небольшой исторический промежуток, прежде всего политику по отношению к «выдвиженцам» и интенсификацию других аффирмативных культурных политик в эпоху «Великого перелома» (главным образом 1928–1931 гг.). Дэвид-Фокс, напротив, основываясь на методологии истории понятий (Begriffsgeschichte), понимает ее крайне широко и отслеживает ее начиная с появления в период между революциями 1905 и 1917 гг. культурно-ориентированной группы «Вперед» – группы так называемых левых большевиков, возглавляемых А. А. Богдановым. Эти позиции противостоят друг другу как анализ социально-значимой политики (и здесь, конечно, я готов согласится с аргументами Фицпатрик против расширительного толкования, основанного на анализе словоупотребления как малозначительного, хотя и имеющего право на существование исследовательского подхода) и историко-семантический анализ дискурса (методологически вполне мной разделяемого), который, конечно, намного богаче и разнообразней социально и политически значимого их использования. Именно поэтому в данном исследовательском контексте я ориентируюсь на ключевые дискурсивные события – послереволюционные тексты Ленина, материалы съездов и т. д. Именно здесь понятийная инновация шла рука об руку (хотя, разумеется, и с отставанием по отношению к изменениям в дискурсе) с политическими и организационными решениями, значимыми для страны. В рассматриваемой нами области сталинская «культурная политика» представляется мне намного более когерентной по отношению к раннему периоду и в целом отвечавшей стратегической логике Ленина, намеченной в первые годы советской власти (временное отступление с последующим затем решительным наступлением на основе новой «культуры»). Разумеется, после этого за понятие «культурная политика» разворачивается необычайно интенсивная дискурсивная борьба (Троцкий и др.), которая, однако, заслуживает отдельного рассмотрения.
17
«При нашей некультурности мы не можем решить лобовой атакой гибель капитализма. При ином уровне культуры можно было бы решить задачу прямее, – и, может быть, другие страны так ее и решат, когда придет время строения их коммунистических республик. Но мы прямым путем не можем решать вопрос» (Ленин В. И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов. Доклад на II Всероссийском съезде политпросветов // Ленин В. И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 44. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1967 [1921]. С. 168). Именно этот доклад стал одним из излюбленных источником цитат о важности культуры в последующем советском публичном дискурсе.
18
Ленин В. И. О кооперации // Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 45. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1967 [1923]. С. 369–377.
19
Ср. из выступления Ленина на съезде 1922 г.: «А теперь в чем гвоздь? Этот гвоздь представляет собой – к чему бы я и хотел подвести и подытожить свой доклад – гвоздь не в политике, в смысле перемены направления; об этом говорят неимоверно много в связи с нэпом. Все это говорят впустую. Это – вреднейшая болтовня. В связи с нэпом у нас принимаются возиться, переделывать учреждения, основывать новые учреждения. Это – вреднейшая болтовня. Мы пришли к тому, что гвоздь положения – в людях, в подборе людей. Это трудно усвоить революционеру, который привык бороться против мелких дел, против культурничания, который вместо пересоздания учреждения выдвинул роль личности» (Протоколы одиннадцатого съезда РКП(б). С. 42–43). Довольно туманный смысл последней фразы, на мой взгляд, следует интерпретировать так: революционерам, привыкшим к решению организационных и политических вопросов, необходимо теперь обратиться как раз к «мелким делам», «культурничанью» и признать «роль личности».
Достаточные основания для такой интерпретации дает более внятная формулировка Ленина в докладе на II Всероссийском съезде политпросветов: «После решенной задачи величайшего в мире политического переворота перед нами стали иные задачи – задачи культурные, которые можно назвать маленькими делами. Надо этот политический переворот переварить, сделать его доступным массам населения, добиться, чтобы этот политический переворот остался не только декларацией… Задача подъема культуры – одна из самых очередных» (Ленин В. И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов. С. 169).
20
Под институтами здесь и далее я понимаю габитуализированные практики поведения. О различии институтов и учреждений см.: Куренной В. Интеллектуалы // Мыслящая Россия: картография современных интеллектуальных направлений / под ред. В. Куренного. М.: Фонд «Наследие Евразии», 2006. С. 5–26. Это различие близко к более стандартному различию неформальных (институты) и формальных (учреждения и организации) институтов, хотя и не совпадает с ним.
21
Партийные комментаторы материалов съездов квалифицируют как решительный поворот к «подготовке культурной революции» только XIII съезд РКП(б) 1924 г. (Тринадцатый съезд РКП(б). Май 1924 года. Стенографический отчет. М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1963. С. X), т. е. со значительным отставанием от соответствующего семантического сдвига в языке Ленина.
22
XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической Партии (б). 10–21 марта 1939 г. Стенографический отчет. М.: ОГИЗ; Гос. изд-во полит. лит-ры, 1939. С. 24. Сходную формулировку – в совершенном времени – содержит также принятая на съезде резолюция «Третий пятилетний план развития народного хозяйства СССР (1938–1942 гг.)», основанная на докладе Молотова: «За годы второй пятилетки в СССР проведена настоящая культурная революция» (Там же. С. 650).