Страница 21 из 71
— Что мы будем делать, Юджин?
— Ты все еще хочешь что-то предпринять?
— Думаешь, нет смысла?
— Я понимаю, дорогая: ты у нас — ветеран войн с КГБ. Только не забывай, пожалуйста, что в ТЕХ войнах ты была не одна. За тобой стояла очень даже неслабая спецслужба. И, если мне память не изменяет, не одна…
— Может, тебе стоит поговорить с Уолшем?
— А вот эта идея мне совершенно не нравится!
— Чем она плоха, милый?
— Насколько я помню, мы с тобой договорились как-то раз: с ТЕМ временем покончено! Я больше не офицер ЦРУ, ты — не заложница КГБ, а мы оба — муж и жена, имеющие только ВЗАИМНЫЕ обязательства. И никаких других, ни перед кем. Баста!
Я сидела за столом, обхватив голову, и мучительно думала. На душе было так тошно, как уже давно не было, а изнутри кто-то невидимый, приладивший к моему сердцу дрель со здоровенным сверлом, по-садистски медленно проворачивал ручку.
— Ну, как ты не понимаешь, Вэл! — перегнувшись через стол, Юджин положил свою руку на мою. — ОНИ ничего не делают просто так. Твои сострадальческие мотивы, твои идеи добра в ответ на добро им неведомы и чужды. Их единственный мотив — ИНТЕРЕС собственной фирмы. И в этом интересе нет ничего личного. Кузнечный пресс лишен способности думать, он просто сплющивает все, что под него подкладывают. Это не его вина, дорогая, он просто так устроен. Любое обращение к НИМ, — пусть даже это просьба достать два билета на финал супербола, — автоматически означает СОТРУДНИЧЕСТВО. Со всеми вытекающими последствиями. А если я встречусь с Генри, речь пойдет, как ты понимаешь, не о суперболе… И нас вновь вовлекут в их игры, в их идиотские операции, насильно, угрожая и шантажируя, опустят за уши в ту грязь, от которой мы оба сбежали и еще толком даже не отмылись. Сделать это во второй раз нам вряд ли удастся… Неужели, ты хочешь, чтобы все вернулось?
— Нет, не хочу, — прошептала я.
— Тогда забудь об этом письме, дорогая! Выбрось его из своей головы! Ты не в состоянии помочь ему, его жене… Они оба знали, на что идут, и теперь платят за это. Пойми, дорогая: в этом письме речь идет о страшных вещах, которых лучше вообще не касаться…
— Но ведь зачем-то Мишин его отправил…
— Это отчаяние, дорогая. Тупик, в который он сам себя завел. Он позволил себе то, на что не имеет право нелегал — полюбив женщину, женившись на ней, уйдя от своего ремесла, твой приятель ОТКРЫЛСЯ, впервые обнажил уязвимое место и тут же лишился права жертвовать только собой. То есть, сделал себя зависимым. И этим воспользовались. У него нет выхода, Вэл…
— Ты плохо знаешь Витяню…
Я мотнула головой, пытаясь отогнать от себя внезапно ожившее ощущение, что кто-то, кого я хорошо знаю, но не вижу, опять решил меня использовать. Кто? Где он сейчас? Как распознать черты этого человека в мелькании лиц покойников и живых призраков?..
— Мне так не кажется, — покачал головой Юджин.
— Ты ошибаешься, Юджин! Если бы Витяня понимал, что действительно очутился в тупике, из которого нет выхода, он никогда бы не отправил это письмо, не стал бы подставлять меня… Просто так подставлять, по принципу скопом на бойню веселее… Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Пытаюсь понять.
— Очевидно, тот человек или люди, которым я должна позвонить, могут помочь ему РЕАЛЬНО. Очевидно, они знают нечто такое, что поможет Мишину выкрутиться. Еще раз внимательно прочти письмо, именно то место…
— В этом нет необходимости, — пробурчал Юджин. — Чувствует мое сердце — этот шедевр эпистолярного жанра я запомню на всю жизнь…
— Кто тот человек, Юджин, о котором он пишет?
— Не знаю и знать не хочу! — отрезал мой муж.
— Я прошу тебя!
— О чем ты меня просишь?
— Я хочу с твоей помощью прийти к решению.
— Разве мы еще не пришли к нему?
— А разве ты этого еще не понял? Юджин, прошу тебя, не разговаривай со мной, как с неврастеничкой. Лучше постарайся меня понять. Я знаю, то труднее, чем настаивать на своем и приводить аргументы, на которые трудно возразить что-либо, но, все-таки, постарайся, милый! Ну, подумай: если бы не ты, не твоя любовь и вера в меня, нашей семьи никогда бы не было! И детей наших, и того дома тоже… Ты же знаешь: тогда, в Буэнос-Айресе, они бы меня уничтожили. Физически. Без следа. Даже заведомо зная, что я ни в чем не виновата, что глубоко безнравственно лишать жизни молодую женщину, травить ее каким-нибудь контактным ядом только за то, что она, совершенно случайно, по дурости или примитивному бабскому любопытству, видела то, что видеть ей никак не полагалось… Но таковы были правила игры. Кто мог помочь мне в той страшной ситуации? Кто у меня вообще был, способный хоть что-то сделать, хоть как-то помочь?.. Моя бедная мама, дрожавшая в страхе каждую ночь там, в Москве, за тысячи километров от своей единственной дочери? Моя несчастная, полусумасшедшая подруга, проживающая жизнь слепца без поводыря? Или тот человек, которого я когда-то любила, и который сдал меня с легкостью, с какой сдают в комиссионку подаренные на день рождения серебряные ложки?.. Был только один человек на свете, который, вопреки этим правилам, рискуя всем, жертвуя собой, спас меня от гибели. И не просто спас, а сделал самой счастливой женщиной на свете…
— Вэл!..
— Не перебивай меня! Знаешь, старые люди говорят, что жизнь слишком длинна для одной настоящей любви. Возможно, они и правы, хотя я бы не хотела в это верить. Но в любом случае, я буду всегда любить только тебя. Даже если вдруг стану ненавидеть… Ибо ненавидеть в тебе я буду всего лишь мужа. Но никогда не перестану любить в тебе МУЖЧИНУ. Настоящего мужчину, способного на поступки, о которых до самой старости мечтает любая нормальная баба. А ненормальная, кстати, тоже мечтает, только еще больше. Так вот, дорогой мой, сейчас мне нужен мужчина, а не муж. Понимаешь? А теперь быстро, пока я не усохла в сомнениях, поцелуй меня, и скажи, что в тебе ничего не изменилось…
Растерянный Юджин — такая же редкость, как снег в Барстоу. Но реакция его осталась прежней. И уже через секунду мой нос уткнулся в выемку, образованную грудью и плечом самого дорогого на свете человека. Так мы и стояли — долго-долго — прижавшись друг к другу и чуть раскачиваясь в такт доносящейся из радиоприемника незатейливой песенке, в которой автор доверительно сообщал всему миру, что давно и страстно хочет толстую, черную женщину и готов ради нее на все, что угодно.
…Я все сделала по инструкции и, откровенно говоря, почти не волновалась. Надо сказать, что даже после семилетней паузы в активной шпионской деятельности, выполнять подобного рода поручения в принципе не страшно. Особенно, если для этого не надо ехать в отдаленные места, если телефонная будка расположена в ста метрах от твоего собственного дома, дальние и ближние подступы к ней, на всякий случай, бдительно стережет твой муж, а вокруг, по случаю первого дня нового года, нет ни души. На таких райских условиях от желающих стать шпионами не было бы отбоя…
Я без запинки отбарабанила по-английски условные слова, услышала на классическом «островном» английском отзыв довольно молодой, судя по голосу, женщины, и буквально уткнулась в паузу. Очень короткую, не более нескольких секунд. Но даже за этот микроскопический промежуток времени успела ощутить огромное облегчение. В конце концов, Витяня не просто так дал мне пароль. Очевидно, люди на другом конце провода были посвящены в какие-то неведомые мне детали, и теперь, после того, как получили условный сигнал, знают, как помочь Мишину в безе. Таким образом, моя миссия была выполнена, а совесть, соответственно, — чиста…
— Куда вам можно перезвонить? — ожил наконец голос в трубке.
— А зачем?..
Уже ответив, я прикусила язык
— Простите, что вы сказали?..
Я растерялась. С одной стороны, в памяти всплыли суровые инструкции Витяни звонить только из автомата и ни в коем случае из дома. А с другой, вопрос, заданный невидимой собеседницей, показался мне каким-то странным, даже несерьезным. Словно я ей только что не пароль выдала, а пригласила на чашку чая к себе домой. И теперь она спрашивает, куда ей позвонить, если сегодня у нее с визитом ничего не получится…