Страница 15 из 27
— Ба! Вот так неожиданность!
На машине ехали в Китай дипкурьер Константин Иванов — высокий розовощёкий богатырь, добродушный и общительный — и сопровождавшие его товарищи.
— Доставайте, братцы, кружки, — сказал Иванов, — нужно отметить эту минуту!
Он откупорил большой термос, налил всем горячего, крепчайшего, душистого чая и провозгласил:
— За то, чтоб чаще встречались советские люди на мировых дорогах!
Урасов, Кувшинов и Соснов четверо суток ехали через пустыню до столицы Монголии Улан-Батора. Гобийские ветры, словно играя с грузовичком, то бросали в него по вечерам запоздалым снегом, то обдавали в солнечные дни дыханием весны, которая бродила уже где— то совсем рядом.
Один из последних участков был особенно нудным — проехали более ста километров и не встретили ни юрты, ни человека. Всё ближе стали подступать к дороге горы. К вечеру наткнулись на бушующую горную реку. Вот так сюрприз!
Поискали брод — безрезультатно. Что делать?
— Похоже, что придётся возвращаться в Улан-Батор и искать дальний объезд, — сказал Соснов. Его поддержал Кувшинов. Но Урасов возразил:
— Вот что, друзья, возвращаться не будем. К утру река станет мелкой, и мы её переедем. Поверьте мне: на рассвете здесь воды будет по колено.
— Быть по сему! — первым согласился Соснов. — Хотя всё же очень сомнительно.
Урасов же не сомневался. Он изучил правы горных речек ещё по Якутии, куда был сослан царским правительством за подпольную партийную работу. Он знал, что ночью холод скуёт реку в горах, вода сойдёт, и переправа будет обеспечена.
— Для верности, — сказал Владимир, — поставим цехи, будем замерять уровень воды.
Всю ночь горел костёр, всю ночь посматривали на вехи: действительно, вода убывала. Утром без труда переправились через обмелевшую речку.
Вскоре прибыли в Верхне-Удинск.
Здесь дипкурьеры сели в поезд. Самое трудное и самое опасное осталось позади.
«ВСЁ НОРМАЛЬНО»
В диппаспорте стоят визы на въезд в Польшу, Чехословакию, Австрию, Италию. Знакомый для Владимира путь, проторённая дорога. И вместе с тем каждый раз новая. Вчера — шёл 1927 год — там была одна ситуация, сегодня — другая, завтра — третья.
Февраль. Нападение на советское полпредство в Лондоне. Апрель. Совершено нападение на советских дипломатических представителей в Китае.
Потом снова Лондон. Налёт на наше торгпредство. Возвратился из английской столицы Худяков в шрамах, синяках. Рассказал — обработали «томми». Полиция избила Худякова за то, что он не давал ключи от сейфа с шифрами и кодами.
А май? Он особенно памятен: в Китай прибыли на пароходе «Память Ленина» три коллеги Владимира, три дипкурьера. В Нанкине их арестовали. Вот уже июль, а товарищи всё ещё за решёткой.
И вот в Варшаве всего неделю назад убит наш полпред Пётр Войков…
«Володька, смотри в оба!» — повторяет про себя Урасов.
Он прибыл на Центральный вокзал Варшавы 11 июля около шести вечера. Встретили два сотрудника полпредства. Все трое посмотрели на часы. Они знали, что сегодня, в этот час в Москве, на Красной площади, хоронят Войкова. Подошли к тому месту на перроне, где упал он, пронзённый пулями белогвардейского подонка. Сняли фуражки. «Прощай, Пётр, наш боевой друг и товарищ».
Вечер и ночь проведены в посольстве. А на следующий день дипкурьер уже в столице Чехословакии. Владимир Урасов шагает по Праге. Всматривается в знакомый город (он уже не первый раз тут), слушает многоголосый шум улиц. «Пока всё идёт нормально», — говорит сам себе. Впереди — Вена, Рим. Будет ли там «всё нормально»? И чаще спрашивает себя: «Тянулся ли до сих пор за мною «хвост» или нет? Может быть, я его не заметил?»
В Праге остановка ещё короче, чем в Варшаве. В пять вечера — поезд на Вену. Купе забронировано. Настало время отъезда.
Под гулкой металлической крышей вокзала многолюдно. Ещё издали Владимир узнал худощавую фигуру проводника Франтишека. С ним уже приходилось ездить — и одному, и вместе с сотрудниками посольства. Франтишек был с советскими особенно приветлив. Однажды Урасов услышал, как он с волнением сказал нашему посольскому работнику:
— С того часа, как в моём экспрессе появились пассажиры из Советского Союза, я почувствовал себя человеком. Вы со мною всегда здороваетесь, называете по имени. Вы спрашиваете меня о самочувствии, о семье. Да этого никто, кроме советских, не делал и не сделает…
Пятидесятилетний чех, конечно, не знал, что Урасов — дипкурьер. Но что он советский гражданин, было известно Франтишеку.
Подойдя к прозоднику, Владимир удивился. Франтишек был совершенно неузнаваем. В ответ на приветствие Владимира он что-то невнятно пробормотал, поспешно пропустил Урасова в вагон.
Владимир вошёл в купе, осмотрелся, проверил окно, запоры дверей. Поезд тронулся. Вскоре Франтишек начал разносить чай. Урасову тоже принёс. Ставя стакан, молча, но весьма многозначительно кивнул в сторону соседнего, левого, купе. И тут же удалился. «Наверное, там, слева, подозрительные субъекты. Что ж, это не новость, — подумал Владимир. — Шевели мозгами, Володька». Откуда узнал об этом Франтишек? Спросить нельзя. Ну да ладно. Главное — определить, кто шпионит. Прежде всего раскусить пассажиров. «Срисовать», — снова подумал он.
«Кто занял соседнее купе справа? Тучный мужчина в золотых очках. По виду либо доктор, либо адвокат. С ним пожилая женщина, наверное жена. И ещё двое девиц. Нет, в этом купе шпика вроде бы не должно быть. А слева, куда кивнул Франтишек? Там, кажется, I всего двое. Долговязый субъект с галстуком-бабочкой и молчаливая особа лет тридцати. За этими надо посматривать вовсю. Похожи… В коридоре я их не встречал. Вышли они из купе в коридор после того, как я уже сел. Значит, следили из окна».
Владимир машинально ощупал пистолет в кармане. Ощущение реальной опасности делало его слух, зрение острее.
За окном пролетали аккуратно возделанные поля, ухоженные посёлки. На холмистых взгорках изредка, словно мухоморы, виднелись одинокие красночерепичные крыши хуторов.
Дым от паровоза застлал окно. Пейзаж стал расплывчато-грязным, и Владимиру хотелось протереть стекло, оживить краски полей. Вдруг над головой раздался скрип. Скосил глаза: висевшая на стене литографическая картина медленно отходила. Урасов настороже. Вот картина сдвинулась почти на ладонь, потом ещё больше. Показалась мужская физиономия в котелке. Затем картина приняла прежнее положение. Владимир попытался её потянуть — не поддаётся. Значит, с той стороны она чем-то закреплена.
За стенкой раздался сухой кашель, потом стало тихо.
А за окном уже мелькали зелёные пригороды Вены. Урасова ждали на перроне. В посольство была послана телеграмма из Праги. Владимир рассказал о «сопровождении» в поезде и заключил:
— Говорят, что дорога Прага — Вена самая спокойная. Не сказал бы! Для дипкурьеров нет спокойных дорог! А что у вас в Вене?
В Вене было тревожно. Как раз сегодня, 15 июля 1927 года, по улицам города прошла многотысячная демонстрация: венские трудящиеся подняли голос протеста против бесчинств фашистов. Резкий протест вызвало и решение суда, который оправдал фашистских молодчиков, убивших двух рабочих. Путь демонстрантам преградила полиция. Шуцманы открыли огонь. Рабочие ответили градом камней, начали штурмовать здание министерства юстиции, полицейские участки. Полиция, однако, взяла верх.
Когда Урасов ехал к посольству, ещё дымились отдельные здания, всюду валялась сбитая пулями штукатурка. Полицейские и шуцбундовцы патрулировала улицы.
В распоряжении Урасова было около двух часов от поезда до поезда. В половине десятого он уже ехал на вокзал к римскому экспрессу.
Патрули дважды останавливали автомобиль, недоверчиво косясь на красный посольский флажок. Изредка где-то гремели одиночные выстрелы.
Вокзал. Экспресс подан. Три австрийских вагона первого и второго классов — они следуют только до границы, — и один, спальный, — прямо до итальянской столицы.