Страница 59 из 68
— Поразительно, — с гортанным смешком проговорил Бетман. — Они должны бы почитать для себя за честь...
В это время вошли дамы. Мы поднялись, и все сели за стол. Хагеман выбрал место рядом с фрау Зецлер.
— Если позволите... я воспользуюсь тем, что вы сегодня... так сказать, соломенная вдова... и... поухаживаю за вами...
— Если я сегодня вдова, то это вина начальника лагеря, — сказала фрау Зецлер и мило погрозила мне пальчиком.
— Да нет же, дорогая фрау, я тут ни при чем, — проговорил я. — Просто так совпало, что сегодня вечером дежурство вашего мужа.
— Он явится еще до полуночи, — сказал Хагеман.
Эльзи и фрау Мюллер обнесли гостей бутербродами и прохладительными напитками. Разговор не клеился, и фрау Хагеман села за рояль. Мужчины сходили за своими инструментами, которые они оставили в передней. В гостиной зазвучала музыка.
Через полчаса сделали перерыв. Подали пирожные, печенье. Заговорили о музыке — и Хагеман рассказал несколько анекдотов из жизни великих музыкантов. В половине двенадцатого я послал фрау Мюллер разбудить детей. Через несколько минут мы увидели их за большой стеклянной дверью, отделявшей гостиную от столовой. Они сидели вокруг стола, торжественные и заспанные. Мы полюбовались ими немного сквозь занавески на двери, и фрау Зецлер, у которой не было детей, с волнением произнесла: «Ах! Какие они милые!»
Без десяти двенадцать я пошел за ними в столовую. Они обошли гостиную, вежливо здороваясь с гостями. Затем появились прислуга и фрау Мюллер, неся большой поднос с бокалами и двумя бутылками шампанского. «Шампанским мы обязаны Хагеману», — сказал я. Веселый гомон раздался в ответ, и лицо Хагемана расплылось в улыбке.
Когда роздали бокалы, все встали. Эльзи погасила люстру, зажгла елку, и мы окружили ее в ожидании торжественной минуты. Наступила тишина. Не отрывая глаз, все смотрели на звездочки на елке. Я почувствовал вдруг маленькую ручку в своей левой руке — это был Франц. Я наклонился и сказал ему: «Сейчас будет очень шумно — все хором запоют».
Кто-то осторожно потянул меня за рукав. Обернувшись, я увидел фрау Мюллер. Она шепнула мне:
— Вас вызывают к телефону, господин комендант.
Я велел Францу пойти к матери и незаметно отошел от елки.
Фрау Мюллер открыла мне дверь гостиной и исчезла на кухне. Я заперся в кабинете, поставил свой бокал на письменный стол и взял трубку.
— Господин штурмбанфюрер, — произнес голос в трубке, — у телефона унтерштурмфюрер Луек.
Голос доносился издалека, но слышно было хорошо.
— Ну?..
— Господин штурмбанфюрер, я позволил себе побеспокоить вас, так как дело очень серьезное...
Я повторил с раздражением:
— Ну?
Наступила пауза, затем далекий голос произнес:
— Оберштурмфюрер Зецлер умер.
— Что?
Голос повторил:
— Оберштурмфюрер Зецлер умер.
— Говорите толком. Он мертв?
— Да, господин штурмбанфюрер.
— Вы дали знать лагерному врачу?
— В том-то и дело, господин штурмбанфюрер... Это такой странный случай... Я не знал, должен ли...
— Я выезжаю, Луек. Ждите меня у входа в лагерь.
Я повесил трубку, вышел в переднюю и открыл дверь на кухню. Дитс вскочил, прислуга и фрау Мюллер бросили на меня удивленный взгляд.
— Едем, Дитс.
Дитс стал натягивать шинель.
— Фрау Мюллер! — позвал я и сделал ей знак следовать за мной.
Она догнала меня в кабинете.
— Фрау Мюллер, я вынужден поехать в лагерь. Когда я уеду, предупредите мою жену.
— Хорошо, господин комендант.
Услышав в передней шаги Дитса, я взял ремень, накинул шинель и схватил фуражку. Фрау Мюллер не сводила с меня глаз.
— Плохие известия, господин комендант?
— Да.
На пороге кабинета я обернулся.
— Предупредите жену незаметно.
— Хорошо, господин комендант.
Я прислушался: в гостиной царила полная тишина.
— Почему же они не поют?
— Наверное, ждут вас, господин комендант.
— Скажите жене, чтобы меня не ждали.
Я быстро прошел в переднюю, сбежал по ступенькам крыльца и вскочил в машину. Снег уже не шел — ночь была морозной.
— Биркенау!
Машина тронулась. Немного не доезжая до сторожевой вышки, я зажег в машине свет. Часовой растворил ворота, опоясанные колючей проволокой, беспокойно оглядываясь на караульное помещение. До меня донеслись взрывы смеха, пение.
Громадный силуэт Луека выступил навстречу мне из темноты. Я приказал Луеку сесть в машину.
— Он в комендатуре, господин штурмбанфюрер. Я...
Я положил руку ему на плечо, и он замолчал.
— В комендатуру, Дитс!
— Что касается караулки, — сказал Луек, — то прошу прощения... По случаю праздника... я не счел нужным... Конечно, непорядок...
— Ничего...
У комендатуры я вышел и велел Дитсу ждать меня около сторожевой вышки. Машина отъехала, и я обратился к Луеку:
— Где он?
— Я перенес его в кабинет.
Я взбежал по ступенькам, поспешно прошел коридор — дверь кабинета Зецлера была заперта.
— Разрешите, господин штурмбанфюрер, — сказал Луек, — я счел необходимым запереть дверь.
Он открыл кабинет, и я зажег свет. Зецлер лежал на полу. Глаза у него были чуть приоткрыты, лицо — умиротворенное. Казалось, он спит. С первого взгляда я понял, что вызвало его смерть. Закрыв дверь, я опустил штору на окне и сказал Луеку:
— Слушаю вас.
Луек встал навытяжку.
— Минутку, Луек.
Я сел за письменный стол Зецлера и вставил лист бумаги в пишущую машинку.
— В одиннадцать часов, выходя из комендатуры, я услышал, что в гараже номер два на медленном ходу работает автомобильный мотор...
— Не спешите...
Он выждал несколько секунд и продолжал:
— ...Железная штора была спущена и закрыта... Я сначала как-то не обратил на это внимания... и зашел в столовую выпить стакан вина...
Я сделал знак Луеку остановиться, стер резинкой слово «вина» и написал «лимонада».
— Продолжайте.
— ...и послушать пластинки... Когда я вернулся в комендатуру, мотор все продолжал работать... Я взглянул на часы... было половина двенадцатого. Мне это показалось странным...
Я допечатал слова «половина двенадцатого» и спросил:
— Отчего?
— Мне показалось странным, что шофер так долго не выключает мотор.
Отстукав: «Мне показалось странным, что шофер так долго не выключает мотор», я приказал Луеку продолжать.
— ...Я попробовал поднять железную штору. Она была закрыта изнутри. Я прошел через коридор комендатуры и открыл внутреннюю дверь, ведущую в гараж... Зецлер сидел, как-то сникнув, за рулем машины... Я выключил мотор... затем вытащил тело из машины... и перенес его сюда...
Я поднял голову.
— Один?
Луек расправил широкие плечи.
— Один.
— Продолжайте.
— ...Я стал делать ему искусственное дыхание...
— Зачем?
— Было совершенно очевидно, что Зецлер отравился выхлопными газами...
Я отстукал эту фразу, встал из-за стола и прошелся по комнате, глядя на Зецлера. Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, слегка раскинув ноги. Я поднял глаза.
— Что вы по этому поводу думаете, Луек?
— Как я уже сказал, это отравление, господин...
Я сухо оборвал его:
— Я вас не об этом спрашиваю.
Я посмотрел на него в упор. Голубые глаза его помутнели, и он сказал:
— Не могу знать, господин штурмбанфюрер.
— Но у вас все-таки есть на этот счет какое-то мнение?
Наступило молчание, затем Луек медленно произнес:
— Можно высказать два предположения: или самоубийство, или несчастный случай. — Он продолжал еще медленнее. — Лично я думаю...
Он запнулся, и я продолжил за него:
— ...что это несчастный случай.
Он поспешно подхватил:
— Да, да, я думаю, что это несчастный случай.
Я снова сел за стол и отстукал на машинке: «По-моему, это несчастный случай».
— Подпишите, пожалуйста, ваш рапорт, — сказал я.
Луек обогнул письменный стол, я протянул ему ручку, и он, даже не давая себе труда прочесть, подписал бумагу. Я снял телефонную трубку: