Страница 3 из 97
Репертуар О. Э. Озаровской отразился в ее книге, которая так и была названа — «Мой репертуар» (СПб., 1911). Сборник свидетельствует, что исполнительницу интересовали разные жанры: юмористические рассказы А. П. Чехова и А. Т. Аверченко, сказки О. Киплинга и Г. X. Андерсена, произведения А. Н. Толстого (явный отголосок доброго знакомства ее брата с начинающим писателем) и А. М. Ремизова. О. Э. Озаровская пробовала писать сама. Рассказик «Интервью», например, явно навеян подсмотренными ею сценками из общения Д. И. Менделеева с некомпетентными газетными репортерами. Помимо произведений юмористического и сатирического жанра, артистка читала с эстрады стихи К. Д. Бальмонта и Ф. И. Тютчева, отрывки из романа Ф. М. Достоевского «Униженные и оскорбленные», фрагменты пьес Леонида Андреева, Кнута Гамсуна и т. д.
С самого начала в репертуаре артистки появились и народные сказки и песни. Можно предположить, что они стали «изюминкой» ее репертуара и имели успех. Не зря названный выше журнал «Артист и сцена» рекламировал О. Э. Озаровскую прежде всего как «исполнительницу произведений народной поэзии» и лишь во вторую очередь как «артистку на характерные роли». Сборник О. Э. Озаровской «Мой репертуар» свидетельствует, что уже с 1911 г. она исполняла перед зрителями балладу из Олонецкой губернии на сюжет «Князь Роман жену терял», лирические и юмористические песни «Уж ты маменька родная, для чего ж меня такую родила», «Кого мне младешеньке лучше любить», «Дуня тонкопряха», «Замесила Марьюшка квашонку», сказки «Кочет и курица», «Лиса-повитуха», «Курочка Рябушечка».
В 1911 г. О. Э. Озаровская переехала в Москву. Поселилась она на Сивцевом Вражке в только что отстроенном по проекту архитектора Г. К. Олтаржевского доме № 43. Именно здесь она основала Студию живого слова. К артистической деятельности в этот период прибавляется еще и педагогическая. Артистка О. Э. Озаровская решила передавать свой опыт драматического чтеца слушателям, желающим овладеть этим искусством. Студия имела определенный успех. Много лет спустя, 18 февраля 1929 г., поздравляя О. Э. Озаровскую с тридцатилетним юбилеем научно-художественной и педагогической деятельности, Андрей Белый писал ей: «Высоко ценя культуру живого слова и с ним неразрывно связанного интонационного жеста, я не могу не отозваться на Вашу плодотворную и живую деятельность с чувством радости и глубокой благодарности.
Так мало уделяют должного внимания проблеме произнесения; а между тем: без произносящего человеческого голоса нет стихов; нет и художественной прозы; и стихи, и проза без передачи их голосом — музыка без инструментов; они и слагаются голосом, и пишутся для передачи голосом, а не для абстрактного следования глазами; кто не произносит при чтении, тот не слышит ничего; а кто не слышит, тот и не видит художества в напечатанных черным по белому строках. У нас так мало культуры чтения, невозможной без истинной культуры произнесения.
Вы, Ольга Эрастовна, являетесь редким культурным явлением в этой сфере; и всякий писатель, всякий поэт должен Вам быть глубоко обязан, как настоящему педагогу в трудном и мало распространенном искусстве передачи <…>
В лице Вашем мы имеем талантливую, живую, умную исполнительницу-объяснительницу, насаждающую свою редкую в наши дни науку» [Письма Андрея Белого 1988: 492–493].
Отражением работы Студии живого слова стал сборник О. Э. Озаровской «Школа чтеца» (М., 1914). Эта хрестоматия свидетельствует, что и в педагогической деятельности О. Э. Озаровской фольклор также находил заметное место. При обучении своих слушателей она использует былины как материал для «логического тонирования речи», песни же включаются ею в раздел «Материал для выработки чувства стиля». Естественно, фольклорные произведения, становясь предметом артистической педагогики, претерпевают под пером О. Э. Озаровской трансформации. Публикуя в своей хрестоматии былину, она не считает нужным назвать источник текста. Тексты ею сокращаются, поправляются, словом, подвергаются литературной обработке. Так, например, в старине «Вольга и Микула» [Рыбников 1909: № 3] О. Э. Озаровская опускает эпизод с состязанием коней Вольги и Микулы, в «Волхве Всеславьевиче» [Кирша Данилов 1901] убирается начало былины — о встрече в зеленом саду Марфы Всеславьевны со Змеем. Ни о каком научном, фольклористическом, подходе к произведениям народной поэзии в первых книгах О. Э. Озаровской, таким образом, говорить не приходится.
Природная любознательность и неутомимая жизненная энергия заставили сорокалетнюю О. Э. Озаровскую летом 1914 г. отправиться на Русский Север. Вряд ли можно назвать эту поездку фольклорно-этнографической экспедицией. Это была частная экскурсия московской артистки, ехавшей в деревню за свежими впечатлениями, за песнями и сказками, которые могли бы пополнить ее репертуар. Главная задача, которую ставила перед собой экскурсантка — овладение северно-русскими интонациями народной речи.
Судьба привела О. Э. Озаровскую в заповедные уголки Русской земли — на реку Пинегу, правый приток Северной Двины. Пинежский Волок в русской истории известен с 1137 г. — по Уставной грамоте князя Святослава Ольговича. Здесь новгородцы из реки Пинега через шестиверстный волок попадали в реку Кулой, текшую строго на север в Ледовитый океан. С XVI в. в Пинежском Волоке проводилась зимняя (декабрьская) Никольская ярмарка, на которую съезжались окрестные крестьяне, а также гости из других уездов и губерний. На ярмарке торговали шкурками и мехами белок, лисиц, куниц и соболей. Особой гордостью пинежан были знаменитые пинежские рябчики. В 1780 г. при Екатерине II Пинежский Волок получил статус уездного города и был переименован в город Пинегу. На окраине его располагалась деревня Великий Двор, в которой и поселилась О. Э. Озаровская.
Хозяйкой избы, где остановилась «московка», была Прасковья Андреевна Олькина. Мы можем предположить, что в ее дом О. Э. Озаровская попала неслучайно. Дело в том, что имя пинежской крестьянки П. А. Олькиной к 1914 г. было известно в определенных кругах российской интеллигенции. Именно у П. А. Олькиной в 1911 г. поселилась Паулина Наполеоновна Шавердо — член партии эсеров, сосланная в Архангельскую губернию. У нас пока нет сведений о знакомстве О. Э. Озаровской с П. Н. Шавердо. Однако вряд ли можно считать простой случайностью то, что московская артистка, впервые приехавшая на Пинегу, сразу же оказалась в доме П. А. Олькиной, уже имевшей опыт и вкус общения с образованными женщинами из дальних российских городов.
П. А. Олькина, по-видимому, была человеком с большими духовными запросами. П. Н. Шавердо в своих воспоминаниях писала: «Моя хозяйка П. А. Олькина оказалась прекрасным и интересным человеком. Простая, безграмотная крестьянка, дальше Пинеги не ездила и ничего не видела, но это был самородок с большим умом и чуткой душой. Ее не удовлетворяла окружающая обстановка, она льнула к ссыльным. И когда я поселилась у нее, мы стали большими друзьями. Я выучила ее грамоте, и по окончании ссылки мы переписывались с нею до тех пор, пока во время революции Архангельск не заняли англичане» [Шавердо 2002: 88].
Однако П. А. Олькина могла не только что-то получить от своих квартиранток, она могла им и многое дать. О. Э. Озаровская в своей хозяйке обнаружила знатока народных песен и верную помощницу, помогавшую «московке» завоевать доверие пинежан. Родственницей П. А. Олькиной оказалась Елена Тимофеевна Олькина, дочь былинщика Тимофея Шибанова из д. Першково, от которого в 1900 г. записывал еще А. Д. Григорьев [Григорьев 1904: № 3(39), 4(40), 5(41)]. О. Э. Озаровская в 1915 г., во второй свой приезд на Пинегу, записала от Е. Т. Олькиной скоморошину «Гость Терентище» и сатирическую песню о хозяйке, неудачно затворившей квашню. Эти произведения были опубликованы много лет спустя в 1931 г. в ее сборнике «Пятиречие». От Надежды Олькиной из пригородной пинежской деревни Цимола, еще одной родственницы своей хозяйки, собирательница записала сказки «Черти в бочке», «Дороня» и «Жерновца», напечатанные в том же сборнике.