Страница 4 из 8
— Избавь от гнева царского, батюшка сыскной воевода! — неожиданно рухнул на колени перепуганный боярин. — Вовек твоей услуги не забуду. Неповинен, неповинен я! Не губи душу, отпусти на покаяние!
— Встаньте! Сейчас же встаньте, Афанасий Федорович! — вскочил я. — Люди войти могут, а вы тут на коленях ползаете. Что за манеры? Вы в милиции, а не в храме. Встаньте!
— Не губи… В доме семеро по лавкам, жена восьмым брюхатая! — продолжал изливаться Мышкин, не обращая никакого внимания на мои попытки его поднять.
Баба Яга бросила вязанье и поковыляла на помощь.
Боярин надрывался вовсю:
— И здоровье не то уже… Почитай, что ни день, то сердце ломит! Сынков-то два всего, остальные дочки. Им расти, а мне приданое готовить. А как засадит государь в острог, кто их, сиротиночек, замуж-то возьмет?! Не губи, воевода! Христом Богом молю!..
Как мы его в дверь вытолкали — ума не приложу… Японский городовой! Если тут каждый будет устраивать подобную истерику, никаких нервов не хватит. А потом говорят, милиция не сострадает гражданам… Ну, вот посострадайте такому — он из вас веревки вить начнет, а воровать не перестанет. Я выглянул в окно. Боярин Мышкин, рыча, понараздавал оплеух дожидавшимся слугам, с трудом взгромоздился на коня и с довольной рожей отправился домой. Толпа родственников, славя Бога и распевая песни, двинулась следом.
— Ну, что скажет наш детектор лжи?
— Врун он, батюшка, — твердо объявила Яга. — Да и трус в придачу. Ты бы проверил еще разок, чего он там наплел.
— Это я и сам мог сообразить. Есть в его болтовне пара несостыковочек… Я-то, признаться, думал, что ты, старая, мне сразу на вора укажешь.
— Так я тебе и указую — вор он! — подтвердила бабка. — Хоть мою голову на плаху клади, а таскал он золотишко из казны. Вот только он ли сундук уволок — о том не ведаю…
— Значит, будем проверять остальных. Казначей у нас за что отвечает?
— Как? А деньги принять, посчитать, разделить, кому в долг, кому на дело, какие налоги где, кто принес, сколько — все казне прибыток.
— Понял. Говоря проще — бухгалтер-экономист, — пометил я. — Ну, с распределением бюджета мы сейчас возиться не будем, это уже финансовой инспекции ближе. Мы его потрясем на предмет банальной кражи. Да, а дьяк-то наш, он что в хранилище делает?
— Пишет, — пояснила Яга, чуть удивляясь моей бестолковости. — Как же можно без дьяка-то? Боярин ли, казначей, а то и сам государь в казну зайти захочет, так дьяк с бумагой да чернилами тут и есть. Записать чего, оприходовать, опись составить, посчитать, жалованье царевым слугам выдавать, да мало ли… Вот Филимон там и трется.
— Уловил. Ну что ж, подруга дней моих суровых, давай следующего.
— Уже бегу, касатик. Сей же час поставлю перед очи твои ясные.
Хорошая у меня бабка, правда?
Тюря оказался человеком скрытным, размытым. На первый взгляд даже не разберешь, сколько ему лет. Кафтан простой, из хорошего сукна, но не новый. Сам лыс, бороденка куцая. Руки мне его не понравились — беспокойные… Пальцы, как белесые черви, так и возятся, ни на минуту не прекращая движения. Когда он вошел и без приглашения сел напротив меня, я нарочито пристально стал рассматривать его лицо, но так и не смог поймать прямого взгляда мутных серых глаз.
— Имя, фамилия, отчество?
— Тюря… и батюшка мой Тюрей был, и дед, стало быть… Казначей я здешний, не помните? А я вот вас, Никита Иванович, не впервой вижу. Вы, видимо, при дворе-то гость нечастый.
— Допустим.
— Ну, вот я и гляжу, чем же мне лицо ваше знакомо… Вы, случаем, деньги в казну на сохранение под проценты не сдавали?
— Очень интересно… — От неожиданности я даже перестал записывать. Этот тип откровенно пытался всучить мне взятку!
— Вот ведь что я говорил! — обрадовался мой собеседник, обтирая лысину засаленным рукавом. — Только вы тогда спешили очень и роспись в книге оставить запамятовали. Ну, да дело молодое, с кем не бывает… Сколь денег-то в том кошельке было?
— Не помню, — поднапрягся я, едва удерживаясь от жгучего желания кликнуть стрельцов. — Но уверен, что сдавал я не кошелек, а сундучок.
— Точно! Именно так, батюшка… Полнехонький сундучок серебра.
— Золота!
— Смилуйся, отец родной, — аж покраснел от моей наглости взяточник.
— И за три года шестьдесят процентов прибыли!
— Да побойся Бога, сыскной воевода! — подпрыгнув, взвыл казначей. — У нас в Лукошкине отродясь таких процентов не было. И служишь ты у царя не три года, а без малого два месяца. Откуль я тебе такие деньжищи-то возьму?!
— А ну сесть! И не орать на представителя власти! — рявкнул я, хлопая ладонью по столу.
Тюря вздрогнул и заткнулся.
— Все! Хватит провокационной болтовни. Отвечайте на поставленные вопросы коротко и по существу. Когда и от кого вы узнали о краже в хранилище?
— Дык… как не узнать?! Еще ночью стрельцы с постели подняли. Ну, я как есть, в исподнем да босой, — бегом в царский терем, спустился в подвалы, а дверь-то и открыта. Уж я этих охранничков и по шеям, и в рыло, а они одно — знать ничего не знаем! Я заглянул, осмотрел, где что, глядь-поглядь, а сундучка дубового с тремястами червонцами-то и не видать. Как сквозь сырую землю провалился, проклятущий…
— Ваши действия?
— Какие действия?! А… что делал-то? Ну, знамое дело, перво-наперво двери закрыл и стражам наказал смотреть в оба! Потом уж к батюшке царю пошел с повинной. А его ведь спозаранку и не разбудишь, разгневаться может государь… Пошлет спросонья на плаху, а уж потом, к обеду, одумается. Вот он когда встал, умылся, так я пред его ясные очи и доложился. И то рисковал, надо бы опосля чаю…
— Понял, записал. Кого подозреваете?
— Ты помяни мое слово, участковый, — без нечистой силы не обошлось! — заговорщицким шепотом поведал казначей.
— И что вы этим хотите сказать?
— Закрыл бы ты это дело… Гиблое оно. Раз уж тут нечистым духом пахнет, то человеку вовек не распутаться. Только людей зазря потревожишь да голову буйную под топор сунешь. А ежели на бесов свалить, то государь в обиде не будет, сам понимаешь…
— Понимаю, даже слишком хорошо понимаю… На сегодня вы свободны, гражданин.
— Могу идти?
— Можете. Но на будущее попрошу запомнить — я мзду не беру, мне за державу обидно, — очень кстати ввернул я крылатую фразу из популярного кинофильма.
Тюря встал, поклонился и рванул к выходу так резво, что едва не вписался в косяк.
— Дверь левее…
— Спасибо, батюшка воевода!
— И этот вор, — четко определила бабка, когда казначей вышел вон.
— Это любому дураку ясно. А вот что он в конце насчет колдовства плел? В этом есть какое-нибудь рациональное зерно?
— Ох, Никитушка, говорил бы ты со мной по-русски, я ведь старая уже, иноземных слов не разумею. А вот коли колдовства касаемо, так, думаю, было оно! Нешто без колдовства четверым стрельцам глаза отведешь, чугунные двери откроешь да сундук с золотом вынесешь?
— Эх, бабуля… В мировой практике преступности и не такое бывало. Но будь по-твоему, рассмотрим все версии. Если принять за исходную рассказ казначея, то следует предположить, что кто-то, прикрываясь волшебством…
— Шапкой-невидимкой, заячьей травой, зельем колдовским, кольцом-поворотнем… — пустилась перечислять Яга.
— …прошел мимо стрельцов, отворил двери, взял сундук с деньгами и был таков. Когда охрана пришла в себя и обнаружила кражу, то двое побежали за казначеем, а двое остались на посту, так?
— Вестимо, так… а чего ж тут не так, батюшка?
— Я осматривал замки. Они были открыты ключами. Не фомкой, не отмычками, не другим инструментом, а именно ключами. Царь Горох носит их при себе. Но вот они на два дня пропали. Вчера нашлись под кроватью. Значит, за это время преступник не только сделал себе дубликаты, но и основательно проверил их в деле. Кто же он? Боярин Мышкин отвечает за охрану, поэтому в самом хранилище ему делать нечего. Он может зайти туда либо с царем, либо с казначеем. А вот казначей по мере надобности одалживает ключи у государя и, следовательно, имеет возможность пошарить в казне в одиночку.