Страница 7 из 45
«Ну не могу я быть вечным дедом», - умолял дед. – Я хочу к вам».
«Ещё не время», - предупреждал голос.
«Ну, что же мне делать?»
«Ждать».
Дни вечного деда тянулись медленно, словно прорезиненные, за одним сезоном проходил другой, а он всё ждал, когда же голос озвучит долгожданный конец. И он с одухотворённым лицом, взяв давно собранный чемоданчик, где всё необходимое: нижнее бельё, выходной костюм, носки и валенки, - наконец-то отправиться в путь. Но голос молчал, дни наслаивались одни на другие, и ничего не происходило. Одинокая, монотонная жизнь стирала временные границы. Он уже не помнил дату своего рождения, где учился и работал, когда воевал и с кем. Выцветшие документы уже не имели значения, потому что даты выветрились, а без них человеку сложно доказать: где он родился, жил, да и жил ли вообще. Фотографии пожелтели, и уже нельзя было сказать определенно, кто на них запечатлён в смысле личности. Танкист у боевой машины, хорунжий на коне, драгун с роскошными усами, - все были когда-то защитниками отечества. Были в прошедшем времени; и от них осталось только мгновение – зафиксированный миг - приуроченный к определённой дате истории.
Дед разглядывал фото и узнавал себя, но сказать точно, когда это было и где, он, естественно, не мог. Только слеза, сбегающая по щеке, да унылая боль от осколка под сердцем, будто подтверждала: что на фотографиях именно он, вечный дед, защитник отечества.
Порой деду казалось, что он подступился к самому краю, что осталось сделать лишь один шаг, чтобы, сорвавшись вниз, воспарить на законное место. Но голос в это время молчал, а идти в никуда без благословения дед не решался.
Ожидание так и не было озвучено голосом. А когда в абсурдную жизнь деда вклинился событийный реализм, стало понятно, кто-то специально, словно режиссёр, закручивает сюжет по-новому, добавляя в провинциальность других, продвинутых персонажей, чтобы не соскучиться.
В один воскресный день приехали мотоциклисты, и дед с ними долго возился.
- Самогон есть? – спрашивали они.
- Нет? – отнекивался дед.
- А валенки почём?
- Если нужно бери так.
- Ты не думай, у нас деньги есть. Скажи сколько…
- Зачем мне здесь деньги. Берите даром! Я себе ещё наваляю...
Гости появлялись нежданно-негаданно, словно грибы после дождя, целыми семействами и поодиночке: то цыгане завернут на огонёк, то коммивояжёр с чемоданом всякой всячины, который в разговоре скорее походил на агитатора, чем на порядочного коммерсанта.
- Поверь мне, - утверждал коммивояжёр. - Большевики не удержаться у власти, потому что они все мерзавцы. Корнилов ещё всем даст прикурить… Хороший у тебя дом, дед, основательный… Ты сам-то кому симпатизируешь, «белым» или «красным»? Не волнуйся, всё останется по-старому. Сколько у тебя здесь валенок… а-а-а… подари… а две пары можно?
- Можно… - соглашался дед и после небольшой паузы огорошил бедного коммивояжёра. – Ты вот что, мил человек, скажи: когда будет конец света?
- Да ты, дед, совсем здесь одурел от скуки! – возмутился коммивояжёр. – Какой конец света… мировая революция на носу…
Совсем выбился из колеи дед, осунулся и помрачнел. Нужно думать о будущем, а думать некогда, потому что смена декораций происходит так быстро, что голова идёт кругом: одних персонажей сменяют другие герои вчерашних дней.
Когда в очередной раз у дедова дома показался скользящий на лыжах экипаж, запряжённый парой лошадей, из ноздрей которых струился пар, хозяин был уже готов к словесному выпаду. От роли «сибирского валенка», недалёкого и тёмного как ночь человека, дед наотрез отказался. Правда, шапку с головы хозяин машинально сорвал, потому что из экипажа в пышных нарядах, поддерживаемая с двух сторон франтами в чёрных цилиндрах, сошла дама.
- Здорово, люди добрые… - приветствовал их дед. – Как там мировая революция поживает?
- Ты что, дед, белены объелся?! – возмутился один из франтов. – Какая ещё революция? Царь как сидел, так и сидит. Чего ему будет. У нас другая беда Пушкин А. С. смертельно ранен.
- Так я вам и поверил, - стоял на своём дед. – Вы на верно «красные» лазутчики. Понаехали здесь… агитировать.
- Да ты знаешь, с кем так разговариваешь?! – возмутился другой франт. – Совсем простолюдины от рук отбились. Да я его сейчас тростью огрею. Старый осёл!
- Господа, не надо ссориться, - остановила перебранку дама. – Дедушка, а я к вам с просьбой.
- С какой, моя золотая? – спросил подобревший дед.
- От долгой дороги ножки мои замерзли, - дама приветливо улыбнулась. – Холодно здесь у вас…
- А у меня есть для тебя отличное средство, - дед хитро усмехнулся. – Валенки!
- Валенки? – переспросила дама. – А что это?
- Ну-у-у… - дед развёл в сторону руки. – Это средство от всех людских проблем. Пойдём в дом покажу. Только вашим спутникам не дам. Ей-богу не дам, пусть мёрзнут…
Разный люд проходил через дедов дом, были и такие: кто на руку не чист. Дед чувствовал это, но виду не подавал. Относился ко всем ровно: с душою, как и положено вечному деду. После задушевных разговоров было слышно, как теплел их голос; говорили искренне, словно просили прощение. А на прощание:
- Долгих лет жизни тебе дед. Спасибо за валенки.
«Нет, друзья, хватит, завтра же иду на повышение», - давал себе установку хозяин здешних мест.
Непроглядная ночь заполнила пространство. Дед зажёг свечу и лёг на диван.
«Сейчас я услышу голос, - сказал про себя дед и прислушался – Ну, что же ты: говори, я дождался».
«Послезавтра в двенадцать», - сказал голос.
«Ну, наконец-то».
За дверью, где находились сенцы, заиграла музыка.
«Какая красивая музыка. – Подумал дед. - Неужели пианино? Как же мне хорошо. Всё идёт так, как я задумал… с музыкой. Я уже почти там».
Музыка прервалась. За стеной отдаленно послышались шаги; кто-то быстро, переступая ногами, возможно, таким способом пытался согреться.
«Что же это такое? Надо играть, а он ногами топочет. - Дед потихоньку встал и, направляясь к двери, прихватил пару валенок. – Интересно, какой у него размер?»
Чтобы не спугнуть удачу, дед, аккуратно приоткрыв дверь, выставил валенки в темноту.
Затем дед снова прилёг и не заметил, как задремал. А музыка всё звучала и звучала.
Его разбудил стук в окно.
- Дедушка, вы дома?!
Дед открыл глаза и от яркого света прищурился.
- Кто там ещё?
- Это я, внучка ваша Светлана.
- Сейчас… сейчас… уже иду…
На улице было белым-бело. Зима вступала в свои права без раскачки, выставляя напоказ свои главные аргументы: пушистый снег и пронизывающий морозец, от которого, прежде всего, страдали ноги. Дед распахнул дверь. На пороге стояли мужчина и женщина, к которой жалась маленькая девочка.
- Здравствуй, дедушка, - поздоровалась женщина.
Дед в ответ кивнул.
- Вот, внучка… м-м-м… ваша… замёрзла. Можно мы оставим её у вас… до завтра… до утра?
- Извините, - сказал дед. – Я завтра ухожу… потом мне нужно собраться. Извините, никак… не могу…
- Куда же вы пойдёте? – спросил мужчина, показывая рукой на дорогу, где стоял их чёрный внедорожник. – Дорогу замело… снега по колено… холодно.
Дед молчал.
- Обогреватель салона сломался, - виновато добавил мужчина. - Мы-то как-нибудь доехали бы, а вот дочь замёрзла. Заболеть может.
- Иван Иванович, вы же всегда нас выручали, - напомнила женщина.
Ни кому не отказывал дед, правда. Может быть, поэтому к нему и тянулись люди, благодарили за добрые дела: кто с подарками возвращался, кто с угощениями, - наполнялся дедов дом родственными отношениями.
- Хорошо, - согласился дед. – Оставляйте. Только утром как штык. Не опаздывать!
- Не волнуйтесь, приедем, - сказал мужчина.
- Может, горячего чаю? – предложил дед.
- Нет, нет, - сказала женщина. – Мы спешим.
«Вот так всегда, - подумал дед. – Люди торопятся, чтобы жить. А мне нужно поторапливаться по другому поводу».