Страница 35 из 45
- Конечно, не сяду, у меня и прав-то нет.
- Ваш муж не сядет. Сын тоже не сядет. Хотя, как говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
- Ой, что вы такое говорите, Герман Леонардович? – соседку прошибла слеза. - Боже упаси!
- Нужно пример брать только с хороших людей, а ни с каких-то там выродков. – Почувствовав руку Германа Леонардовича на своей талии, соседка приободрилась. - Давайте встанем у морга, постоим полчасика и посмотрим. Там конвейер горя, покойник за покойником. С ума можно сойти. А если встать у родильного дома. Там жизнь рождается каждую минуту! И все счастливы! И ты счастлив со всеми.
- Спасибо вам Герман Леонардович!
- За что?
- Спасибо за всё…
Эльвира входила в собственную квартиру с чувством обостренного самосознания, примерно так же, как 1812 году Наполеон входил в Москву, правда, с небольшой разницей: завоеватель свой план воплотил в жизнь, Эльвира только готовилась. Её муж в это время поливал фиалки и не о чём, естественно, не догадывался. Но после первых сказанных Эльвирой фраз стало ясно, семейная идиллия дала трещину.
- Дорогой, ты представляешь, случилась катастрофа! На штат Массачусетс налетело торнадо. – Для мужа это был нехороший знак, так как Эльвира была к чужим трагедиям равнодушна. – Дома затоплены! Машины кувыркаются, как игрушечные. Тысячи погибших!
- Дорогая, такое происходит каждый день. Люди не могут жить вечно. - Герман Леонардович помог жене раздеться, а картину поставил в угол. - Смысл жизни вовремя освободить место другому человеку, как в трамвае, а если этого не делать начнется давка. Потом любая трагедия обостряет вкус к жизни, заставляет ценить каждую минутку. Если человек любит в последний раз, представляешь, как он будет любить? Страсть доведённая до предела!
- Я всегда догадывалась, что живу с равнодушным сухарём. Тебя не волнует боль окружающих. – Муж к сказанному был действительно равнодушен, словно заранее проглотил успокоительную пилюлю и жена, следуя своему плану, добавила: - Поэтому я решила от тебя уйти!
- Уйти! Но к кому? - Герман Леонардович хотел спросить «почему?», но любопытство оказалось сильнее.
- К Вениамину… - Эльвира не хотела раскрывать карты, но слово, будто воробей вылетело самопроизвольно.
- Ну что ж. Не самый плохой выбор. – Герман Леонардович говорил так, словно речь шла о соседке. - Его картины пользуются спросом. В художественном окружении он популярен. Так что…
- А я тебе говорила, помнишь? Мода на абстракционизм не за горами, поэтому пренебрегать глупо. А ты упёрся в свои акварельки. И что из этого получилось?
- Сегодня пять моих акварелек купили, плюс ещё пять заказали. – Чтобы повлиять на ход событий Герман Леонардович добавил: - Не буду хвастаться, но у меня есть ещё один проект.
- Кстати, мою картину…. – на стоящую в углу живопись Эльвира взглянула, как на чужого ребёнка. - Сегодня тоже купили.
- Есть повод вместе поужинать.
- Нет. Нет. Ни сейчас. Меня ждут. Я же ухожу.
- Куда же ты пойдёшь из собственного дома? – Герман Леонардович приблизился к Эльвире. - Это мне нужно собирать манатки.
- Ты это сделаешь потом...
- Нет, я ухожу, потому что здесь каждая вещь говорит о тебе.
«Вот и поговорили без затей», - подумала Эльвира. – Вот и расстались».
Разве такой должен быть разрыв у молоденькой пары? Где сцены ревности? Наконец, где мордобой. Где слёзы и где битьё посуды, укусы и царапанья лица? Полное разочарование. Чепуха. Словно режиссёру, схоронившегося за гардиной мало заплатили. И он на скорую руку начиркал для Германа и Эльвиры банальный сюжет, глупые диалоги, которые произносят актёры из массовки.
***
Когда к жилому дому подъезжает скорая медицинская помощь, у жильцов праздно гуляющих или смотрящих в окна мысль о плохом здоровье возникает само собой. То там кольнёт, то здесь. Правда? Рано или поздно, это случается с каждым. И если машина с красным крестом проезжает мимо, это ещё не повод радоваться. Она может вернуться, потому что просто перепутала адрес.
Когда из скорой вышла красивая женщина, Вениамин сидел в машине Эльвиры и докуривал дамскую сигарету. Таким вредным способом, он пытался воздействовать на разгулявшиеся нервишки.
«Докторша, - подумал Вениамин. – Почему тогда без белого халата?»
Вениамин не успел опомниться, как женщина оказалась у его машины и, постучав в боковое стекло, что-то спросила сопровождающего её, по всей видимости, врача, так как к накинутому на плечи белому халату прилагался докторский саквояж.
Вениамин опустил стекло и услышал фразу.
- …её машина, - подтвердил врач.
- Ты зачем здесь сидишь? – спросила женщина.
- М-м-м…простите… что? – удивился Вениамин.
- Ты зачем сел в эту машину? – Не унималась женщина. – А-а-а?
- М-м-м… я… - в женщине Вениамин узнал депутата Государственной Думы, поэтому кроме мычания на ум ничего не приходило.
- Иди за мной! - направляясь к подъезду, приказала депутатка.
- Пойдёмте, пойдёмте... - уговаривал врач. – У Светланы Анатольевны нервный срыв. Если ей перечить начнётся такое…
Погрузившись в думы, Вениамин брёл следом. Он мог начхать на депутатку и показать своё «я», но зная крутой нрав Эльвиреной мамы, а это была именно она, художник абстракционист решил не связываться, во всяком случае, пока, когда его роль ещё не определена.
Услышав голоса, Вениамин очнулся и увидел странную сцену, происходящую на лестничной площадке.
Герман Леонардович с чемоданом в руке немного смущённый, молча, заходит в квартиру, словно возвращается из командировки. В дверном проёме с ужасным лицом, словно испугавшись разоблачения, его встречает жена Эльвира.
«Что, там где-то прячется любовник? - подумал Вениамин. – А как же я?»
- Быстро заходите! – приказала Светлана Анатольевна.
- Мама! – закричала Эльвира.
- На! – Светлана Анатольевна размахнулась и врезала дочери по щеке.
- За что?! – У Эльвиры брызнули слёзы. – Ухм-хм-у.
- Что ж ты мне нервы-то мотаешь, дочка? У меня в Думе заседания. Я всё бросаю и, как дура, мчусь сюда, чтоб увидеть сцену разлуки.
- У Светланы Анатольевны нервный срыв ей нельзя перечить. – Герману Леонардовичу своё беспокойство врач пытался донести шёпотом. – А то начнётся такое…
- Ты это всё замутила? – смотря на дочь, спросила Светлана Анатольевна. – Только не ври мне!
- Дело в том, - начал Герман Леонардович. – Эльвира такая творческая натура, что эмоции ей…
- На! – Светлана Анатольевна размахнулась и врезала зятю пощечину.
- Вот и до меня дело дошло, - сказал Герман Леонардович.
Эти слова дошли и до Вениамина, и он, прихватив щёку, припомнил, что когда-то целуя депутатке ручку, поймал себя на мысли, что такая рука с деловой хваткой не даст маху. Рядом в ухо Вениамина лилась тихая речь врача.
- У Светланы Анатольевны нервный срыв ей нельзя перечить. А то начнётся такое…
- Ты Вениамин? – спросила Светлана Анатольевна, приближаясь. – Меня не надо бояться…
- Мама! – крикнула Эльвира. - У меня с ним ничего не было.
- М-м-м… – пытаясь растянуть дистанцию, Вениамин отступал. – Я здесь совершенно не причём…
- На!! – пощёчины получились на загляденье, потому что депутатка выстрела дуплетом, с двух рук.
- Ах, как… – Вениамин почувствовал лёгкость, словно камень свалился с души. – Хорошо…
Прозвенел звонок. Так как дверь была не заперта, в неё осторожно вошли.
- Вам что здесь нужно? – спросила Светлана Анатольевна у вошедшего мужчины.
- Здравствуйте, – сказал мужчина приглушённым голосом, но увидев стоящую в углу картину, сразу приободрился, попав в нужный для себя тон. – Я пришёл за картиной. Эльвирочка ничего менять не надо. Моя жена сказала, что художник всегда прав. Пожалуйста, вот деньги.
- Сколько здесь? – спросила Светлана Анатольевна.
- Мама!
- Молчи!
- Как и договаривались, - сказал мужчина. – Пятьдесят тысяч рублей.