Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 42

Концерт

Сорок трудный год.Омский госпиталь…Коридоры сухие и маркие.Шепчет старая нянечка:«Господи!..До чего же артисты                          маленькие…»Мы шагаем палатами длинными.Мы почти растворяемся в нихс балалайками,                    с мандолинамии большими пачками книг…Что в программе?В программе – чтение,пара песенвоенных, правильных…Мы в палату тяжелораненыхвходим с трепетом и почтением…Двое здесь.Майор артиллериис ампутированной ногой,в сумасшедшем бою                           под Ельнейна себя принявший огонь.На пришельцев глядит он весело…И другой —                 до бровей забинтован, —капитан,таранивший «мессера»три недели назад                       над Ростовом…Мы вошли.Мы стоим в молчании…Вдругсрывающимся фальцетомАбрикосов Гришка отчаяннообъявляет начало концерта.А за ним,не вполне совершенно,но вовсю запевале внимая,о народной поем,                       о священнойтак,как мы ее понимаем…В ней Чапаев сражается заново,краснозвездные мчатся танки.В ней шагают наши                           в атаки,а фашисты падают замертво.В ней чужое железо плавится,в ней и смерть отступать должна.Если честно признаться,нравитсянамтакая война…Мы поем…Только голос летчикараздается.А в нем – укор:«Погодите…Постойте, хлопчики…Погодите…Умер      майор…»Балалайка всплеснула горестно.Торопливо,будто в бреду……Вот и все              о концерте в госпиталев том году.

«– Почем фунт лиха?..»

– Почем фунт лиха?– Не торгуюлихом.Дверь в детство открывается со скрипом.В который размне память подсказалапустынную дорогу до базара.А на базаре               шла торговлялихом!Оно в те годыназывалось жмыхом.Сырыми отрубями называлосьи очередью длинной                            извивалось.Оно просило сумрачно и сонно:– Куплю буханку                        за четыре сотни…– Меняю сапоги                       на поллитровку…Оно      шагами мерило дорогу.В дома входило,улиц не покинув,то строчкою:«Оставлен город Киев…»То слишком ясной,слишком неподробнойказенною            бумагой похоронной.И песни вдовьиначинались тихо:«Ой, горюшко!..Ой, лишенько!..Ой, лихо!..»Глазами мудрецовсмотрели дети.Продать все это?За какие деньги?Кто их чеканит?Из чего чеканит?Кто радости от горяотсекает?..Да, люди забывают о потерях.Обманы терпят.И обиды терпят.Да, пламя гаснет.Стоны затихают.И даже вдовьи слезывысыхают.И снова людям                    новый век отпущен.Но память              возвращается к живущим.Приходит память,чтобы многократноперехлестнуть календари                                  обратно.Она в ночи плывет над головамии говорит неслышными словамио временисуровом и великом.Я помню все.Я не торгуюлихом.

«Голос начищенной меди…»

А. Флярковскому

Голос начищенной меди,ты в детство зовешь меня.Туда,где сады соседейобшаривала ребятня.Туда, где, от пылижелт,полк через городшел.А мы, уяснив для себязначение этого факта,от зависти черной сопя,смотрели на музыкантов.Они нам казались                        богами,поющими песню свою.Ничуть они нас не ругали.И мы, торопясь,                     подбегалик последнему в этом строю.Шагал он особенно веско,хоть был без особых примет.К себе прижимал, как невесту,рокочущий инструмент.И шли мы,шеренгой равняясь,сквозь город —до самых казарм.И солнцем до слез наполнялисьраспахнутые глаза…А посленемало отметинна сердце оставили дни…Под голос начищенной медитоварищей я хоронил.Звенящий решительный голосв теплушки с перрона проник.Стояли любимые,                       сгорбясь.А мы уезжали от них…Никто нам, товарищ, не скажет,что нас обделила                       судьба…Но если над миромоднаждытревожно зальется труба…Сквозь ураганный ветер,по ноздреватому льдуя за тобой пойду,голосначищенной меди!