В объятиях Кали

Пораженные жители пали ниц, преисполненные почтительного благоговения к Богине и к избранному ей мужчине, и тут произошло Третье чудо.

От статуи заструился аромат, распространяясь вокруг. Мастер Лу запустил руку в карман кимоно и вытащил оттуда желтый платок — им он хотел защититься от запаха, но тот был слишком сильным и, не в силах сопротивляться ему, Лу упал на колени, целуя ноги статуи и глядя на нее взором, исполненным любви.

— Она завладела им, — сказал Старейшина. — Кали совершила брачный обряд.

Лу испугался странной власти изваяния. Сначала он не стал разубеждать жителей деревни, веривших, что он дорог их самодеятельной Богине, потому что боялся наказания за убийство их четырех односельчан. А потом, когда пошел второй месяц его пребывания в деревне, свершилось Четвертое чудо Кали, заставившее его бояться не только за свою жизнь.

Останки первых четырех жертв давно уже превратились в прах и были захоронены, когда Богиня вновь возжаждала крови.

— Она требует новых жертв, — объявил Старейшина, но Лу отказался стать орудием бессмысленного убийства для ублажения куска глины.

— Она все равно заставит тебя убивать ради Нее, — предсказал Старейшина.

— Никто не может заставить Мастера Синанджу поднять руку против его воли, — гордо заявил Лу и пошел к тому месту в центре деревни, где стояла статуя.

— У тебя нет власти надо мной, — сказал он изваянию, вложив в эти слова весь пыл души.

Но этого оказалось недостаточно. Статуя вновь стала источать женский аромат, вскруживший голову Лу, и слепая, неподвластная ему похоть охватила Мастера.

— Он готов снова убивать, — сказал Старейшина. Жители возбужденно зашумели.

— Кого он изберет в жертву?

— Он никого не изберет, — ответил Старейшина. — Это сделает Кали.

— Каким образом?

— Мы узнаем. Она подаст нам знак, — сказал Старейшина.

И Богиня действительно подала знак — это и было Четвертым чудом. На лбу Старейшины появилась бледно-синяя точка. Жители деревни взирали на чудо с изумлением, а точка, между тем, темнела.

— Она выбрала Старейшину, — закричали люди.

— Нет! — Лу изо всей силы старался освободиться от страшной силы, которая овладевала им, и пытался отойти от статуи. — Я не буду ... убивать.

Но старейшина понимал, что Богиня, которую создали он и его народ, удовлетворит только его смерть, и потому, обнажив шею, склонил голову пред Мастером Лу.

Лу издал мучительный крик, но даже высокоразвитое чувство справедливости Синанджу не смогло противиться гневу Богини, и тот, вскипев в нем направил его могущественные руки. Вытащив опять желтый платок, он обернул его вокруг шеи старика и сильно затянул. Мгновение — и Старейшина лежал, поверженный, у подножья статуи.

Лу рухнул рядом, вопль поражения вырвался из глубины его отныне порочной души.

А статуя усмехнулась снова...

— Ладно, Чиун, — с отвращением произнес Римо. — Статуя? Улыбнулась? Не морочь мне голову.

— Некоторые вещи становятся реальностью прежде, чем обретут форму, — сказал Чиун.

— Вот, смотри. Я покажу тебе. — Он приподнял деревянный стул, стоящий у письменного стола. — Ты не будешь отрицать, что это стул, правильно?

— Согласен. Стул, — признал Римо. Склонившись над столом, Чиун набросал на листе бумаги рисунок того же самого деревянного стула.

— И это тоже стул?

— Да. Полагаю, что так, — осторожно согласился Римо.

Чиун спрятал руки в рукава кимоно.

— А вот здесь ты, Римо, ошибаешься. Ни эта деревяшка, ни лист бумаги, разрисованный чернилами, — не есть стул. Они играют его роль только потому, что тебе так удобно.

— Гм.

— Настоящий стул находится в твоем сознании, сынок. Хотя и он уже вторичен. Первый оригинальный стул — это идея в сознании кого-то, давно забытого. Но реальна именно идея. Материальное воплощение — только ее дом.

— Для меня все это несколько сложно, — сказал Римо. — Философствовать — не мое предназначение. Мое предназначение — убивать людей.

— Нет. Твое предназначение — быть великим наемным убийцей. Но ты в своем упрямстве низводишь свое мастерство до примитивного “убивать людей”. Именно до этого скатился Мастер Лу, став заурядным убийцей у подножья статуи Кали. Он не был больше Мастером, он стал убивать людей, оказавшись во власти настоящей Богини — силы, воплотившейся в куске глины. Но сила-то была и прежде воплощения.

— Зачем ты говоришь мне все это? — спросил Римо. Лицо Чиуна выражало сильное душевное волнение.

— Я хочу, чтобы ты во всем разобрался, Римо. Не сомневаюсь, что ты встретился с той же силой, что и Мастер Лу.

— Посещение Цейлона до Рождества не вписывается в мои планы, — сказал Римо. Чиун вздохнул.

— Если ты ощущаешь присутствие Кали здесь, значит Она не на Цейлоне, — терпеливо объяснил старик.

— Кто тебе сказал, что я ощущаю чье-то присутствие? Меня преследует запах. В этом нет ничего сверхъестественного. Может, мне надо всего лишь сменить дезодорант.

— Помолчи и дай мне рассказать историю до конца.

— Хорошо, только я никак не уразумею, какое отношение это все имеет ко мне.

— Со временем поймешь. Позже. А теперь выслушай меня.

— Лу совершал убийства одно за другим для Богини, и с каждой новой смертью его силы и мастерство таяли. Каждый раз, когда тела с синей меткой на лбу замирали у его ног. Лу падал с рыданиями на землю, и ему казалось, что он совокупляется с изваянием, даря ей свое семя. На следующее утро после очередного убийства, у Богини отрастала новая рука, а Лу уводили отдохнуть на ложе из цветов. Там он спал несколько дней кряду — так много сил затрачивал он на эти ритуальные убийства. Теперь он принадлежал Кали, и мастерство Синанджу, в котором Лу совершенствовался всю жизнь, служило теперь только желаниям его любовницы.

Спустя два года, почти все население Батасгаты было принесено в жертву Богини, а сам Лу, состарившись прежде времени, стал слабым, больным человеком.

Среди людей, наблюдавших его постепенное угасание, была одна девушка, служительница Кали. Молодая и красивая, она всем сердцем принадлежала Богине, но ее удручал несчастный вид некогда цветущего мужчины, от которого теперь остались только кожа да кости и который проводил время в постели, поднимаясь только для того, чтобы совершить очередное убийство. Остальные жители деревни боялись Мастера Лу и заходили к нему только по праздникам, но эта девушка осмелилась войти в его убранную цветами хижину из соломы и стала ухаживать за ним, пытаясь вернуть ему здоровье.

Она не добилась больших успехов, физическое состояние Лу по-прежнему оставляло желать лучшего, но общество молодой женщины облегчило израненное сердце Мастера.

— Ты не боишься меня? — спрашивал он.

— Почему мне надо тебя бояться? Ты можешь убить меня?

— Никогда я не убью тебя, — обещал Лу. Но девушка ему не поверила.

— Конечно, убьешь, — сказала она, — как убил всех остальных. Воля Кали сильнее воли человека, даже такого великого, как ты. Но смерть настигает каждого, и тот, кто боится смерти, непременно боится и самой жизни. Нет, я не боюсь тебя. Мастер Лу.

И тогда Лу залился слезами, ибо боги Синанджу, несмотря на всю глубину его падения и то, что он предал все, чему его учили, послали ему любовь.

— Я должен уйти отсюда, — сказал он девушке. — Ты поможешь мне?

— Я пойду с тобой, — ответила она.

— А как же Кали?

— Кали принесла нам только смерть и печаль. Она наша богиня, но я покину Ее. Мы отправимся к тебе на родину, где мужчины, подобные тебе, живут спокойно.

Лу притянул к себе молодую женщину и заключил ее в объятия. Она раскрылась ему навстречу, и тогда в тишине этой комнаты, где томилась душа, Лу подарил гостье свое настоящее семя. Не остатки истерзанной мощи, которую жадно забирала себе Кали, а свободное излияние незамутненной души.

Этой же ночью, в полном мраке, они покинули деревню и месяц за месяцем двигались в сторону Синанджу. Иногда на Лу накатывала неудержимая страсть к Кали, и тогда он умолял жену связать его веревками, пока аромат Кали не улетучивался из его ноздрей.