Страница 55 из 84
Включив потайной фонарь, я осмотрел обе полки сейфа.
На верхней лежали наличные, старые договоры, документы, мало меня интересовавшие. Здесь же находился обшарпанный немецкий вальтер. Вид у пистолета был вызывающий, но на месте Беллингера я бы завел оружие более современное.
На нижней полке лежала одинокая картонная папка. Наверное, личные воспоминания, почему-то подумал я. Запоздалые старческие упреки в адрес Говарда Фаста и Джона Стейнбека, похвалы Уилберу и Сарояну. С помощью фонаря я тщательно изучил положение папки. При первой же тревоге я должен был положить ее точно на то место, где она лежала. Это должно было занять считаные секунды. Ничто не должно было вызвать подозрений у старика.
Я осторожно положил папку на журнальный столик.
Микрокамера, вмонтированная в фальшивое обручальное кольцо, была готова к работе. Я не испытывал никакого волнения от мысли, что в принципе я, возможно, первый читатель новой вещи весьма и весьма известного писателя. Я просто был удовлетворен тем, что моя догадка подтвердилась: десять уединенных лет старик вовсе не сидел без дела.
«Человек, который хотел украсть погоду».
Недурное название.
Но раньше Беллингер предпочитал более краткие.
«Генерал».
«Поздний выбор».
Впрочем, я не относил себя к рьяным поклонникам Беллингера.
6
Работая с камерой, я успевал просматривать текст.
Роман. Не воспоминания, как я думал. И роман, кажется, с авантюрной окраской.
Полярное белесое небо Гренландии, лай собачьей упряжки, морозный скрип снега. Два датчанина пересекали ледник.
Я усмехнулся.
В своих ежедневных монологах Беллингер уже упоминал Гренландию.
Не в буквальном смысле, скорее как символ. История, не раз говорил он, – это не рассказ о событиях. История – это скорее описание человеческих поступков. Если ты родился в Гренландии, ты будешь писать только о ней. Ты можешь жить в Париже, в Чикаго или на Луне, но, если ты родился в Гренландии, ты всегда будешь писать только о ней.
Введение Беллингера мне понравилось.
Тренированным глазом я схватывал страницу за страницей, пытаясь понять, в чем состоял замысел. В конце концов, может, из-за этого романа старик обрек себя на столь долгое одиночество.
Промышленник Мат Шерфиг («промышленник» в значении «охотник»), понял я, спасал вывезенного из Дании знаменитого поэта Рика Финна.
Сорок второй год.
Война охватила всю Европу.
Собачьи упряжки споро неслись по снежному берегу замерзшего пролива, но Мат Шерфиг нервничал: известный поэт оказался человеком капризным, он никак не мог осознать, что Гренландия – это не Париж и даже не Копенганен. Датские рыбаки с риском для жизни вывезли с материка опального поэта, он был нужен страдающей родине. Теперь Мат Шерфиг вез поэта на край света – в поселок Ангмагсалик. На перевалочной базе, на полпути к поселку, в тесной снежной иглу Мата Шерфига и его капризного спутника ожидали эскимосы Авела и Этуктиш. Честно говоря, Шерфиг был рад, что не взял их в путешествие на побережье. Эскимосы не любят неба, выцветающего перед пургой. Они знают, что небо выцветает от ледяного дыхания Торнарсука – злобного духа, главного пакостника Гренландии. Беллингер, кстати, писал о Торнарсуке со знанием дела. Он уделил ему внимания не меньше, чем главным героям. Ледяной воздух, выдыхаемый злым духом Торнарсуком, – это воздух страха и насилия. Даже капризный поэт Рик Финн почувствовал это.
Беллингер знал, что описывал.
Человек, никогда не носивший кулету, вряд ли сможет так точно описать шубу, не имеющую застежек. Попробуй справиться с застежками на пятидесятиградусном морозе! Но дело даже не в деталях. Дело в той атмосфере, от которой даже по моей спине вдруг пробежал холодок.
Представления не имею, что могло загнать в Гренландию Беллингера, но описываемых им датчан в Гренландию загнала война. Поэт Рик Финн этому не радовался. Он предпочел бы остаться в Копенгагене. Даже рискуя попасть под арест (а Риком Финном активно интересовалось гестапо), он предпочел бы оказаться не под полярным белесым небом, а в любимом Копенгагене. Очутись он там, он отправился бы в любимую кофейню – в ту, что расположена против городской ратуши, под башней, на которой раньше полоскался желтый флаг, так яростно и талантливо воспетый в его стихах. Он бы попросил чашку крепкого кофе и молча смотрел на башню. Там наверху из глубокой ниши выезжает на велосипеде бронзовая девушка, если с погодой все хорошо; а если погода портится – появляется дородная дама с зонтиком. Окажись Рик Финн в Копенгагене, он обошел бы все любимые с детства места: маленькие кафе на цветочном базаре, уютный ресторан «Оскар Давидсон», расположенный на углу Аабульвара и Грифенфельдсгаде, наконец, посидел бы, покуривая, под бронзовой фигурой епископа Абсалона, застывшего, как все основатели больших городов, на вздыбленном навсегда коне.
А здесь?
Рик Финн с омерзением передергивал плечом.
Бесконечный лед, бесконечный снег. Лай усталых собак.
Беллингер не был романтиком. Уже в «Генерале» он называл вещи своими именами. А в «Человеке, который хотел украсть погоду» он нарисовал известного поэта капризным и растерявшимся. И мысли у поэта были соответствующие. Нацисты – дерьмо, правительство Стаунинга – дерьмо, потомки епископа Абсалона, отдавшие Данию немцам, – дерьмо, бывшие союзники – дерьмо, гений Гамсуна – дерьмо. Морозный воздух густел, снег злобно взвизгивал под полозьями нарт, собаки дико оглядывались. Это все тоже дерьмо, считал известный поэт. Иссеченные ветрами плоскости черных скал пугали его. Если Мат Шерфиг думал: «Вот место, куда не придут враги», то Рик Финн думал: «Вот место, похожее на дерьмо. Оно напоминает ледяную могилу».
Рик Финн обладал интуицией.
7
На мой взгляд, роман Беллингера грешил некоторым многословием.
Там, где злобных духов можно было просто упомянуть, он пускался в долгие рассуждения. Позже доктор Хэссоп пытался вытянуть из меня то, что не попало на пленку, но я мало чем смог помочь ему. Попробуйте, прослушав лекцию по элементарной физике, растолковать хотя бы самому себе, какие силы удерживают электрон на орбите или что такое гравитационное поле. Для меня все эти злобные полярные духи вместе с Торнарсуком были на одно лицо. Если воспользоваться любимым определением Рика Финна – дерьмо.
Я так и не понял, кто является главным героем романа.
Ну да, человек, который хотел украсть погоду. Но кто именно? Поэт Рик Финн, растерявшаяся гордость Дании, убитый уже в первой части? Лейтенант Риттер, поставивший на острове Сабин тайную германскую метеорологическую станцию и обшаривавший с горными стрелками близлежащее побережье? Или промышленник Мат Шерфиг? Я не успел просмотреть роман до конца, а писатель Беллингер никогда не был сторонником ясных положений.
8
Смерть не бывает красивой.
Я знаю это. Я видел много смертей.
Беллингер описывал смерть без красивостей и преувеличений.
Датчане наткнулись на горных стрелков у своей перевалочной базы. Рик Финн был сразу убит, Мата Шерфига обезоружили. Он увидел трупы эскимосов Авелы и Этуктиша, валявшиеся рядом с иглу.
Лейтенант Риттер спросил:
– Ваш род занятий?
По-датски он говорил слишком правильно, оттого и вопрос прозвучал излишне буквально.
– Мужской, – ответил промышленник. – Стреляю зверей.
Лейтенант Риттер улыбнулся. Высокие, до колен, сапоги, толстые штаны, толстый свитер (такие вяжут на Фарерах), анорак с капюшоном – одевала лейтенанта явно не организация по туризму. И вел он себя соответственно. Трупы приказал закопать в снег, снаряжение забрать, иглу разрушить. И внимательно прочесать местность. Если кто-то встретится – убить. «А этого человека я заберу с собой, – указал лейтенант на Мата Шерфига. – Мы отправимся с ним на остров Сабин».
9
Переснимая рукопись, я не забывал прислушиваться.