Страница 16 из 84
– Нет.
– Сточные воды там сбрасывают прямо в океан, на волю течений. Удобно, конечно, но течения там замкнутые, все дерьмо выносит на берег. Жители Аламоса первыми узнали, что такое красный прилив. Это когда вода мертва, а устрицы пахнут бензопиреном.
– Разве устрицы какого-то Аламоса важнее благосостояния всей страны?
– А, вы о пользе… – протянул доктор Фул.
– А Парфенон приносит пользу? – вдруг быстро спросил он, и его глаза агрессивно сверкнули. – Если Парфенон срыть, освободится место для огромной автостоянки. А собор Парижской Богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для автомобилистов и пешеходов! А преториумы римских форумов? А Версаль? А Тадж-Махал? А Красный форт? Чего мы трясемся над ними, какая от них польза? Какие-то зачумленные гробницы, правда?
Все же он был пьян.
Я намеренно громко подчеркнул:
– Ну, нам-то с вами ничего не грозит. Итаку охраняет санитарная инспекция.
Он нехорошо рассмеялся:
– Санитарная инспекция!.. Ну да… Но после смерти Бэда Стоуна какой толк говорить о ней?
– Да, конечно, – наигранно вздохнул я. – Болезнь Фула… Она же не лечится… Вам не удалось спасти нашего Бэда…
– Спасти?
– Ну да.
– Вы видели человека, которого спасли после того, как выбросили с седьмого этажа?
– Выбросили?
– А с чего бы он сам полез в окно?
– Ну как? Говорят, отчаяние. Он заразился.
– Не городите вздор! Болезнь Фула не заразна.
– То есть как? – изобразил я смятение. – Я как раз приехал к вам посоветоваться… – Я знал, что нас слушают. – Я был у океана и касался пьяной рыбы… Значит, я не заразился?
Доктор Фул плеснул в стакан из бутылки.
– Когда появились первые больные, я тоже ничего не понимал. Я искал возбудителя эпидемии и не находил его. Это Бэд подсказал мне, что искать нужно снаружи. Такая у него была манера высказываться. Тогда я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на собаках и мышах. Я поил их дождевой водой, артезианской и опресненной из океана. Результаты оказались поразительными. Через неделю погибла первая собака, потом мыши. Все животные перед смертью были дико возбуждены, они лаяли и пищали, не могли усидеть на месте. Я исследовал их мозг. Полная атрофия.
– Ну да… Пьяная рыба… – вспомнил я. – Это как-то связано с тем, о чем вы рассказываете?
– В Итаке всегда любили рыбу, – усмехнулся он. – Вы, наверное, тоже из любителей. Нас долгое время кормил океан. Кто мог подумать, что скоро мы начнем его бояться? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Понимаете? Там оказался вообще колоссальный набор. Некоторые ингредиенты даже не поддавались идентификации. Все, что можно о них сказать, – так это только то, что они существуют и что они крайне вредны. А ведь той же дрянью сейчас насыщены земля и воздух Итаки. Когда сами по себе, без всяких видимых причин, начали погибать деревья, поступил приказ – вырубить все рощи. Зачем тревожить людей, правда?
Доктор Фул не видел меня. Ему хотелось выговориться.
Но смелости ему было не занимать. Пошатнувшись, он дотянулся до висевшего на стене белого больничного халата:
– Накиньте это на себя.
3
Палата, в которую мы вошли, была освещена тусклым ночником.
Головы лежащих на койках людей казались очень большими. Ни один из них не шевельнулся, не проявил к нам интереса. Но они не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что свет ослаб (его лицо накрыло тенью), и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.
– Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они всегда кормились рыбой с рынка. Теперь они трупы. – Он сжал кулаки. – Они хуже чем трупы, потому что могут функционировать в таком виде годами. Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге следующей палаты.
Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно бил перед собой огромным опухшим кулаком. Скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.
– И так уже три года. Типичный моргач, по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто поедет в город, забитый такими уродами? Потому болезнь Фула и объявили заразной. Это как бы дает право администрации «СГ» изолировать моргачей в особой зоне.
В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы, избороздившие ее лицо, не оставили от красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвра щение.
Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.
Дергаясь, часто моргая, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.
– Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.
– В нашей бухте?
– Ну да.
– Но рыба из бухты может уходить в другие места!
– Она и уходит. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остаются только разговорами.
– Но…
– Оставьте! – отмахнулся доктор и открыл дверь очередной палаты.
Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Хоукса. Он увидел нас, и кровь прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Яростно зарычав, он сжался, как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.
– Я долго надеялся, что он хотя бы научится писать, – невесело признался доктор Фул. – Пиши, Томми!
Мальчик тяжело засопел, но кровь отхлынула от лица.
Часто моргая, толстыми, как сосиски, пальцами он ухватил сломанный карандаш и, дергаясь, постанывая, вывел на мятом листке бумаги:
tummi
flibrg
– Его так зовут… Томми Флаберг… – пояснил доктор. – Скажем так, год назад он выглядел крепче…
И все это время, переходя из палаты в палату, я вел скрытую съемку.
Я снимал лица и истерику моргачей, снимал доктора Фула. Никто не мог видеть работу скрытых камер, но когда доктор Фул вдруг выдохнул: «Хватит!» – я невольно замер.
Но он имел в виду другое.
– Почему вы не спрашиваете, почему я не кричу о происходящем на всю страну?
– Мне не надо этого объяснять. Я видел, что они делали с вами в «Креветке».
– Вы бы видели, что они сделали с Бэдом…
Мы вышли в коридор. Доктор Фул вдруг заторопился, наверное, ему хотелось быстрее вернуться к бутылке. В кабинете он сразу налил почти полный стакан. Я снял и это. Сам по себе доктор Фул не внушал мне симпатии. «Если его придется ударить, – подумал я, – то лучше ногой».
Но потом я передумал.
Я ударил его ребром ладони чуть ниже желтого оттопыренного уха.
Странно ахнув, доктор упал грудью на стол. В карманах не оказалось никаких ключей, но спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Кое-кто из преподавателей в свое время имел дело с самим Батистом Траваем, который был больше известен под кличкой Король алиби. Видимо, это он вскрыл в 1911 году сейф швейцарской компании «Мессажери маритм», но никто этого так и не доказал. За пять минут я вскрыл сейф и выгреб из него медицинские карты, пачку крупных купюр, сводку химанализов, а также пистолет с двумя запасными обоймами.
Пистолет я сунул за пояс, потом перетащил доктора на диван. За этим занятием меня застигла сухопарая сестра.
– Что с доктором Фулом? – подозрительно спросила она.