Страница 11 из 13
— Чем могу служить?
— Я забираю твоего обвиняемого, Мордимер, — произнёс он. — А ты держи язык за зубами.
— Как вы, собственно, это представляете? — спросил я со злостью. — Что я должен сказать начальнику Инквизиции? Что птичка от меня упорхнула?
— Генрих Поммел будет обо всём извещён, — ответил человек в чёрном. — Еще какие-нибудь вопросы?
— Конечно, — заявил я твёрдым тоном, и он посмотрел на меня. В его взгляде я ничего не прочитал, кроме равнодушного безразличия, но я был уверен, что на самом деле он удивлён тем, что я не поколебался его задержать. — У меня есть основания подозревать, что граф Фрагенштайн знал, кем является его любовница, и знал, что от этой связи вылупилось дьявольское отродье.
Человек в чёрном приблизился ко мне.
— Опасно обвинять аристократа и императорского посла[34],— сказал он.
В его голосе не было угрозы. Исключительно констатация факта.
— Опасно утаивать правду, будто она была всего лишь прокажённой шлюхой, — возразил я.
К моему удивлению, он чуть улыбнулся уголками рта. В его пустых глазах также блеснуло веселье.
— Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, — произнёс он. — Вчера с ним произошёл несчастный случай. Утонул в реке.
— Тело не найдено, не так ли? — спросил я после паузы.
— Это река с быстрым течением и илистым дном, — прояснил он. — Что-то еще?
Он даже не ждал ответа и быстрым шагом направился в сторону арестантской. Из тени вышли двое других мужчин (как я мог не заметить их раньше?!) и двинулись за ним. Они также были одеты в чёрные кафтаны и чёрные мантии. Были ли они инквизиторами? Я не видел на ткани серебряного, надломленного креста — знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надевал официальный наряд служащего Святой Службы.
Я мог быть уверен в одном. В монастыре Амшилас благочестивые монахи выжмут из Гриффо Фрагенштайна каждую мысль и каждый обрывок знаний. Превратят его в открытую книгу со страницами, заполненными гимнами, славящими Господа. Он будет умирать, зная, что тёмное знание, которое изучал, поможет Слугам Божьим в отыскании, распознаниии покарании отступников, таких как он сам.
***
Минула неделя с тех пор, как я прибыл в Регенвальд. И вот, пришло время прощаться. Я получил плату от благодарного Матиаса Клингбайла и приготовился к отъезду. Когдая выводил коня из конюшни, то почувствовал тошнотворную вонь, как будто исходившую от гниющего тела. Я обернулся и увидел плетущегося в мою сторону Захария. Выглядел он ужасно, не только с учётом того, что часть лица была изборождена старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но прежде всего из-за длинного, сморщенного рубца, тянущегося от угла глаза до подбородка и уродующего всю щеку. Я знал, что всегда, когда вспомню его, буду помнить и о копошащихся в ране личинках, выгрызающих мёртвуюплоть из его тела. Тем не менее, я был поражен тем, что он так быстро встал на ноги. Двигался он ещё с явным трудом, однако было видно, что обладал действительно железным организмом.
— Ну, чего, парень? — заговорил я.
— Поеду с тобой, — ответил он.
— Зачем? Он пожал плечами.
— А зачем мне тут оставаться? — ответил вопросом на вопрос. — Я тебе пригожусь…
Действительно, в Равенсбурге мало хорошего могло ожидать Захария[35].
— А отец?
— Я только наврежу ему, — буркнул он. — Пусть лучше люди обо мне забудут. Я попросил у него двух коней, немного денег, саблю, — хлопнул себя по бедру, — и одежду. Это всё…
— Раз так? — пожал я плечами. — Будь у ворот, когда пробьют к вечерне.
И когда поедем, держись с подветренной стороны, добавил я про себя.
— Спасибо, Мордимер, — произнёс он, и в его взгляде я увидел искреннюю благодарность. — Ты не пожалеешь об этом.
Ветер подул в мою сторону, и вонь, доносящаяся от Клингбайла, едва не отбила мне нюх. Я отшатнулся.
— Уже жалею, — пробурчал я, но так тихо, что, наверное, он не услышал моих слов.
Эпилог
— Здравствуй, — сказал я, входя в кабинет Генриха Поммела.
Он молча указал мне на стул.
— Создал ты нам проблем, Мордимер, — произнёс он, даже не силясь на приветственные любезности.
— Я отыскал правду.
— Да-ааа, отыскал правду. И что мы обрели благодаря этому?
— Что обрели? Правду! Иль этого мало? Ну и, кроме этого, небольшое вознаграждение. — Я положил на стол тугую мошну с золотом.
— Забери это, — сказал он усталым голосом. — Я решил предоставить тебе отпуск, Мордимер, бессрочный. Я также решил написать письмо Его Преосвященству, прося, чтобы он соблаговолил принять тебя в ряды лицензированных инквизиторов в Хез-хезроне.
— Выкидываешь меня за то, что я оказался слишком догадливым, да? Слишком честным?
— Я не выкидываю тебя. — Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. — Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.
— Почему? — спросил я обиженно и переложил кошель обратно на стол. Он действительно был тяжёлым.
— Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.
Я с минуту молчал.
— Значит, я должен был договориться с Гриффо, разве не так? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна взамен сокрытия семейных тайн?
— Это ты сказал, Мордимер.
Итак, Поммел просто хотел спокойно влачить жалкое существование. Вот такой его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в чёрном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, поскольку вызвал недовольство Инквизиции. А Поммел, видимо, не имел столько честолюбия, чтобы быть добросовестным инквизитором, он желал снискать милость местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь испросить дворянскую грамоту.
Я встал с места.
— Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, — промолвил я. — Видит и оценивает. Оценивает и готовит кару.
— Учить меня вздумал? — Он также встал. Я видел, как его лицо багровеет.
— Никогда бы не осмелился, — ответил я.
— Я любил тебя, — сказал он, выделяя каждое слово. — Но сейчас думаю, что ты можешь принести больше проблем, чем пользы. В связи с этим, я направлю письмо с требованием, чтобы с тебя сняли полномочия инквизитора.
Я помертвел, но через мгновение лишь склонил голову.
— «Ибо Он спрячет меня в своём шатре в день бедствия, укроет меня в глубине своего храма, поднимет меня на скалу»[36],— прошептал я.
— Убирайся, наконец, — приказал он усталым голосом.
— Ещё нет, — отозвался кто-то.
Я резко обернулся. В углу покоев сидел, опершись на сучковатый посох, измождённый человечек в грязно-сером балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно войти в здание Инквизиции? Ба, каким чудом удалось ему зайти в эти покои и подслушать наш разговор?
— Добрый брат, ничего из того, что тут происходит, тебя не касается. Иди, я прикажу подать тебе обед, а потом, перед продолжением странствия, наполним твой мешок мясом, сыром и хлебом.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Большое спасибо, Мордимер, но я не вкушаю ничего, кроме Света.
Когда я услышал эти слова, то захотел спросить, не открыть ли в таком случае для него ставни или не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел этого сказать. Генрих Поммел упал на колени и треснулся головой о половицы так сильно, что я подумал, а не пробьет ли он дыру в подвал.
— Господин мой, — воззвал он, — чем я заслужил себе такую честь?!
— Ты себе не заслужил, — отверг человек в сером балахоне.
Потом он встал и приблизился к вашему покорному слуге, который смотрел на всё это, по меньшей мере, остолбеневшим взглядом. Он положил мне руку на плечо, и я согнулся под её тяжестью. Сейчас тот, кого я принял за нищего, не казался уже ни таким низким, ни таким немощным как перед этим. Даже жалкий балахон превратился в белоснежныйплащ. Его волосы, казалось, мерцали чистым золотом.