Страница 2 из 11
— Инквизиторов? В Гевихте? — спросил я, ибо знаю все местные отделы Инквизиции, а о таком городке никогда не слышал. — Нет, приехали из Клоппенбурга, — пояснила она.
А тут сходится. Я когда-то был в Клопеннбурге и своими глазами видел маленький, каменный домишко Инквизиции, и даже вкусил там вечерю. Очень интересную вечерю, как потом оказалось, поскольку благодаря ней, я отыскал в моей памяти давно угасшие воспоминания.
Меня не особенно удивляло то, что инквизиторы пошли по следу сомнительного чуда. В конце концов, мы были лишь гончими собачками, а здесь тропа была слишком явной. Пробощ не выказал ума, разглашая происходящее с ребёнком. Разве его не учили, что в худшем случае он может закончить на костре вместе с мальчиком и его матерью? Мы, инквизиторы, не любим чудеса, ибо знаем, что много обличий у Зверя, и знаем о его коварных происках. А на пытках ведь каждый признает, что он приспешник дьявола. — Плохо дело, — честно сказал я, ибо мне было жаль мальчика. — Но что я могу поделать?
— Поезжайте туда, магистр, попросила она с жаром в голосе, — Умоляю вас, поезжайте и посмотрите, что можно сделать. — Я не могу контролировать работу местных инквизиторов. Это была не совсем правда, поскольку, имея лицензию из Хеза, я получал теоретическую власть над всеми рядовыми инквизиторами из отделов Инквизиции на местах. Вы обратили внимание на слово «теоретическую», любезные мои? Так вот, местные инквизиторы очень не любили, если кто-то влезал в их дела, а неписаный кодекс гласил, чтобы мы без поручения епископа старались никому не переходить дорогу. И очень верно. У нас хватает врагов по всему свету, чтобы ещё множить их число в своём кругу. Но ведь и у нас случались паршивые овцы, которых следовало устранять. Но это не было функцией вашего покорного судьи, а от тех, кто этим занимался, вы бы предпочли держаться подальше. Я вспомнил Мариуса ван Бёенвальда — охотника на еретиков — и мне стало холодно. Хотя обычно у меня не пугливое сердце, а Мариуса я ведь мог вспоминать только с благодарностью, ибо он спас мне жизнь.
— Просто посмотрите, что происходит, — сказала она почти плачущим голосом. — У меня есть немного сбережений… Я поднял руку.
— Это вопрос не только гонорара, — сказал я. — Но сделаю для тебя одно, Верма. Извещу обо всём Его Преосвященство епископа. Возможно пожелает, чтобы я присмотрелся к делу. Возвращайся ко мне через два-три дня, и сообщу тебе, чего я добился.
***
Его Преосвященство Герсард — епископ Хез-хезрона и начальник Инквизиции — часто капризничал, как разбалованная женщина. Временами приказывал мне просиживать дни в приёмной своей канцелярии (впрочем, обычно без всякой цели), а временами неделями не занимался моей скромной особой. Что, впрочем, несказанно мне подходило, поскольку я мог тогда посвятить себя таким несущественным с высоты епископского трона делам, как зарабатывание на ломтик хлеба и глоточек воды. Факт, что я сам прошу его об аудиенции, видимо удивил его настолько, что он позволил мне придти уже на следующий день утром. Я лишь надеялся, что Его Преосвященство не будет как раз страдать от приступа подагры, поскольку беседа с ним тогда протекала в крайне неприятной форме. Я недавно услышал сплетни, что лекари также нашли у Герсарда геморрой, и новость об этом не добавила мне настроения. Если на Его Преосвященство одновременно нападут и подагра, и геморрой, то жизнь наша, инквизиторов, станет несказанно жалкой. Я оделся, как пристало человеку моей профессии: в чёрную куртку с вышитым надломленным, серебряным крестом на груди, набросил на плечи чёрный плащ и надел чёрную широкополую шляпу. Мне не нравится служебный наряд, тем более, что мои занятия часто требуют держаться инкогнито. Но на официальную аудиенцию не подобало приходить в гражданской одежде. Впрочем, Герсард мог быть очень неприятным по отношению к лицам, не соблюдающим правил приличий.
Когда я добрался до дверей епископского дворца, уже весь промок, как бездомная собака. С полей шляпы на меня стекали капли воды, а плащ прилипал к телу, будто мокрая тряпка. — Собачья погода, магистр Маддердин, — сказал с сочувствием стражник, который имел счастье стоять под навесом. — Он глянул, нет ли кого поблизости. — Наливочки? — подмигнул он. — Сынок, льёшь бальзам на моё сердце. — Я приложил бурдюк к губам.
Жгучая, крепкая, будто зараза, сливовица обожгла мне губы и горло. Я глубоко вздохнул и отдал ему манерку. — Вот отрава, — сказал я, переводя дыхание. — Ты должен мне сказать, где делают такой деликатес.
— Семейная тайна. — Он улыбнулся щербатой улыбкой. — Но с вашего позволения, пришлю вам с мальчиком большой кувшин. Я потрепал его по плечу.
— Буду тебе по гроб благодарен, — ответил я и перешагнул порог дворца.
Канцелярист, бдящий перед апартаментами епископа, только вздохнул, видя мой плачевный вид, и показал, чтобы я присел. — Его Преосвященство сейчас вас примет, инквизитор, — сухо сказал он и вернулся к бумагам, которые неровными стопками застилали поверхность письменного стола.
Я чихнул и вытер нос тыльной стороной ладони. — Дай Бог здоровья, — произнёс он, не поднимая на меня глаз. — Спасибо, — ответил я и подал плащ и шляпу слуге, который появился из боковой двери.
Не успел я заждаться, как из дверей апартаментов показался бледный секретарь Герсарда. Он был новеньким во дворце, и я мог ему только от всего сердца посочувствовать. Преосвященство менял секретарей как перчатки. Не то, чтобы он был таким требовательным. Чаще они сами не выдерживали епископского настроения и целых дней пьянства, прерываемых многими часами напряжённой работы. Следует признать, что епископ, несмотря на подагру, геморрой (если эта сплетня была, ясное дело, правдивой), престарелый возраст и годы злоупотребления яствами и питием, был здоров как конь.
— Его Преосвященство просит, — объявил он, и я заметил, что он меня с интересом разглядывает.
Я взглянул в ответ, но он тотчас отвёл глаза. Что ж, мало у кого есть охота играть с инквизитором в игру под названием «посмотрим, кто быстрее отведёт взгляд».
Служебные апартаменты епископа были устроены весьма скромно. В первой комнате находились полукруглый стол и шестнадцать мягких стульев. Здесь проходили все совещания в широком составе. Кстати говоря, проходили очень редко, так как епископ не выносил разговаривать в толпе и предпочитал короткие встречи вдвоём, самое большее втроём. А они проходили в другой комнате, где обретался огромный, палисандрового дерева письменный стол. Имел такую большую столешницу, что она могла стать палубой средней величины лодки. Епископ восседал у одного его конца (возле резных голов львов), а своих гостей сажал на другом конце. Ещё в комнате всего-то находилось два забитых бумагами секретера, тянущиеся через всю комнату полные книг полки, а также маленький застеклённый шкафчик, в котором блестели хрустальные бокалы и бутыль-две хорошего вина. Известно было, что епископ часто любил угощаться винцом, и порой ему бывало хлопотно выйти из канцелярии своими силами. — Здравствуй, Мордимер, — сказал он сердечно.
Я с облегчением увидел, что он сидит, удобно развалившись на стуле, а руки его не забинтованы. Это означало, что его сегодня не мучают ни геморрой, ни подагра, что сулило удачу всем жаждущим изложить ему свои просьбы. По улыбке и глазам я также понял, что у него нет ни похмелья, ни угрызений совести, связанных с питием (что также с ним, к сожалению, случалось и, кто знает, не было ли это хуже, чем приступы подагры). Перед Герсардом стояла до половины опорожнённая бутылка вина и бокал с остатками напитка, а сам епископ выглядел слегка навеселе. Вот, поймал удачу бедный Мордимер и попал в хорошее время.
— Что тебя привело? — Он широко размахнулся рукой, показывая, чтобы я садился, а я послушно присел на краешек стула. — Возьми бокал, — добавил он, махнув на этот раз другой рукой, — и налей себе. Дивное вино, — он слегка икнул. — Эти проклятые доктора говорят, что у меня язва, и я не должен пить, — он прервался, всматриваясь в меня проницательно. — А знаешь почему, Мордимер?