Страница 15 из 58
— А вам не кажется, что это неэтично: беспокоить людей по ночам?! — решила я покачать права.
— Если бы не чрезвычайные обстоятельства, вас бы никто не потревожил.
Дверная ручка задвигалась вверх — вниз.
— Эй, что вы делаете?! Не вынуждайте меня вызывать милицию, — предупредила я.
Но визитеры не понимали хорошего отношения: ручка задергалась еще активнее. Я позвала темноту:
— Гринечка, милый, подай — ка мне телефонную трубку, пора позвонить в дежурную часть и вызвать наряд милиции!
— Дура, только посмей позвони, — неприязненно, с угрозой, бросил Женька. — Сама потом будешь полжизни разбираться.
— Нет, ну это нормально? Приперлись среди ночи незваные гости — и меня же дурой называют…
Надя выразилась вежливее, но от этого смысл сказанного не изменился:
— Перестань выделываться, Юльча, не смешно. И ты, и мы знаем, что никакого Грини в твоей квартире нет.
— Как это нет? — не сдавалась я. — С чего это ты взяла, что его нет?
— С того взяла, — улыбнулась Надя. — Мы с ним полчаса назад встречались. Грин преспокойно чалится на даче и говорит, что забыл, когда видел тебя в последний раз. Нет, ну зачем было гнать эту волну: «Он долго боролся с чувствами… он осознал»? — ехидно процитировала она мои реплики из недавнего телефонного диалога. — Кого ты собралась наколоть, Малиновская?
Стыд обрушился на мою голову, как из вулкана, обжигающей лавой. Стало невыносимо жарко. Я села на пол и закрыла лицо ладонями. В висках пульсировало, в груди клокотало. Да, я действительно завравшаяся дура…
— Юлия Владимировна, в наших общих интересах сделать так, чтобы Борис Лаврентьевич ничего не узнал о данном досадном инциденте, — вновь вступил в переговоры громила Маркел и нажал на дверную ручку. — Отпирайте живо!
Сашка, вцепившись в меня, твердил:
— Не вздумай! Не открывай!
Я и не шевелилась и тем не менее почти физически ощущала, как рушится моя жизнь, разваливается на куски устойчивый привычный мир. Ничего не осталось — ни дружбы с Красновыми, ни элегических воспоминаний о любви с Гриней, ни доброго имени, ни покоя, ни порядка. Один сплошной позор.
— Все из — за тебя! — замахнулась я на фотографа. — Втянул меня в свою гиблую, гнилую аферу!
Он перехватил мой кулак и стиснул кисть руки так, будто хотел переломать пальцы.
— Пусти! — еле слышно пискнула я.
— Пущу, только не открывай им дверь!
— Нет, открою!
Сорвавшаяся с моих губ угроза оказалась роковой. Папарацци рухнул на меня и зажал мне рот и нос настолько крепко, что дышать стало нечем. Задыхаясь, я замычала и бешено замотала головой, очки отлетели в сторону. Троица пришельцев на лестничной площадке услышала нашу возню и насторожилась. Надя встревоженно позвала меня по имени, Краснов надавил на! кнопку звонка, Маркел опять стал дергать ручку над автоматическим замком.
— Юльча, что происходит, с кем ты? Ну, признайся: может, тебя держат в заложницах? — окончательно переполошилась Надежда. — Шайссе, надо взломать дверь, пока ее не прикончили!
Голос Надежды придал мне решимости, я изловчилась, вывернулась и заехала локтем Анисимову по не вполне зажившему носу. Фотограф взвыл и отшатнулся: удар получился прицельным, точным и наверняка весьма болезненным. Пользуясь тем, что противник обезврежен, я принялась вертеть замок, но что — то в нем разладилось, заклинило, да и мои пальцы тряслись — и мне никак не удавалось открыть дверь.
— Черт! Черт! — Меня тоже, как и замок, заклинило на одном слове.
Паук — папарацци оправился, сграбастал меня, как муху, и оттащил от двери.
— Не смей! — зашипел он. Захватом ноги резко подсек мои колени, повалил на пол и сел сверху на живот.
Кровь из его разбитого носа закапала мне на лицо, потекла прямо в рот. Я сплюнула, но ощущение солоноватого, железистого вкуса крови вызвало рвотные судороги. Корчась, я хватала воздух ртом и подвывала на разные лады: «Ам — ау!»
— Крепись, Юльча, сейчас мы тебя спасем, — пообещала Надя, и в тот же миг дверной косяк затрещал под натиском стамески или лома: чего — то крепкого, металлического и скрежещущего.
Паук отпустил меня, но от ощущения общей помятости и униженности я даже не попыталась встать на ноги. Наоборот, свернулась калачиком на боку, стиснула зубы и губы и крепко зажмурилась. И по ту и по эту сторону двери находились предатели. Я не желала с ними разговаривать, но отчетливо слышала, как трещит дверь. Подлый папарацци бестрепетно перешагнул через мое безучастное тело, и что — то захрустело под массивной подошвой его кроссовки. «Очки, — догадалась я. — Он раздавил их!» Хрупкая оправа треснула, как яичная скорлупа…
— Прости, я не хотел. — Анисимов наклонился и поцеловал меня в щеку возле уха, еще раз измазав липкой кровью. Потом вздохнул:
— Надолго не прощаюсь, Юленция. Обещаю, мы скоро увидимся, и все будет хорошо.
Он протопал в комнату. Клацнули балконные задвижки, и в прихожую потянуло сквозняком. Дверь продолжали выламывать, а она не поддавалась. Все это было невыносимо, как дурной сон. Я заставила себя подняться. Включила свет в коридоре и в комнате и тотчас ослепла от его яркости. Вообще, близорукий человек без очков абсолютно беззащитен: как летучая мышь на полуденном солнце, — голыми руками поймаешь…
Портьера колыхалась от ветра. Монитор погас, но процессор натужно гудел. Тонкой маленькой пластинки микродиска на компьютерном столике не обнаружилось, возле клавиатуры валялась только опрокинутая пивная банка, из которой вытекла желтая лужица и промочила ковер. Еще по бежевому полю ковра прямо к балкону тянулись алые кляксы. Я вышла на балкон и уставилась вниз своими слабо видящими глазами: расстояние до земли представилось мне бездонной бездной. Ужас! Можно ли, спрыгнув с третьего этажа, уцелеть и не разбиться? Саша не монгольфьер и не мифический Икар… Но мне вдруг страстно захотелось, чтобы у него выросли крылья и он плавно спланировал бы вниз или вознесся вверх. Не важно как, главное, чтобы спасся!..
— Э-эй, Саня-я, Саша-а, Сашенька-а, — негромко позвала я, перевесившись через перила.
Никто не ответил. Неужели?.. Нет — нет, не может быть… Я отогнала трагические мысли, помахав над пустотой растопыренными пальцами. Ночной воздух был холодным и густым, как студень, остро пах палой листвой, костром и арбузом. Он освежил меня и придал смелости, возродил, будто волшебная живая вода. На этот раз, оказавшись в прихожей, я быстро справилась с разболтанным замком, едва державшимся на отъехавших шурупах.
— Ну вот, вы окончательно испортили мою дверь, — сказала я, оглядывая выщербленный косяк и ворох щепок на лестничной площадке, перемешанных с белесыми хлопьями штукатурки. — Это просто какой — то беспредел! Как мне теперь здесь жить?!
— Юльча, дорогая! — раскрыл объятия Жека, словно не он, а кто — то другой намедни обругал меня дурой.
— Юлечка, так ты не просила ломать замок? — недоумевала соседка баба Глаша.
— Конечно не просила, — подтвердила я, только тут заметив, что в коридор вывалили все жильцы квартир, расположенных на нашей лестничной площадке. Какие прекрасные, отзывчивые люди! Не дали девушке пропасть…
— Юлька, ты вся в крови, — растерянно заметила Надя. — А где твои очки?
— Хм, я прозрела… Посторонись, не то испачкаешься!
Я действительно видела достаточно для того, чтобы ориентироваться в пространстве. А зачем разглядывать в деталях красноглазого Маркела и красномордого Краснова? Они мне абсолютно неинтересны… Вытянув руки и поводя ими по сторонам, как бы ограждаясь от бывших друзей, я спустилась по лестнице и вышла из подъезда, торопясь попасть на пятачок, расположенный под моим балконом. Мне не терпелось убедиться, что сбросившийся вниз папарацци еще сохраняет признаки жизни. Но там валялись обертки, окурки и прочий сор. Выходит, Саша не разбился!.. От радости я чуть не запела, как хор девушек — невольниц из оперы Александра Бородина «Князь Игорь»: «Улетай на крыльях ветра ты в край родной…»