Книга сияния

– При всем моем уважении, – сказал раввин, – мне думается, что Майзель оставил все свое состояние своей семье.

– Пойми, Ливо, когда еврей умирает, все его добро возвращается государству. Мне то есть.

– Никогда о таком не слышал, ваше величество.

– Ну вот, теперь слышал, – император опять принялся расхаживать взад‑вперед.

– У него сильный жар и кашель, – продолжал Вацлав.

– У кого? – Рудольф резко остановился.

– У моего сына Иржи, ваше величество.

– Итак, теперь, когда исчез голем, когда пропала малышка швея – ах, где она, любовь всей моей жизни? – когда погибли евреи, – что же теперь будет с секретом?

– Секрет у меня.

Прошлым вечером, когда рабби Ливо пригласили явиться ко двору, они с Перл разработали новый план.

Киракос огляделся. Вот они все здесь, совсем рядом. Вацлав, Румпф, Писторий, Кратон, Кеплер, Браге, Петака, Келли и Ди, несколько пажей, обычные стражники. Йепп не в счет. А Майзеля нет. Киракос никогда не заговаривал с Майзелем, он вообще его не любил. Не потому, что Майзель был евреем – ибо разве у мусульман и евреев не был один отец, Авраам? – а потому что он был человеком без очевидных слабостей. Теперь же Киракос по нему скучал. Император занимал у Майзеля без конца и никогда не возвращал. А теперь собирается снова его ограбить.

– Как ты один можешь владеть секретом? А если ты умрешь?

Если бы только его разум не пребывал в таком беспорядке! В этом вина придворных. Весь его двор являет собой ничто иное, как сборище неумех и никчемных болванов. Взять хоть Браге с его записями. К чему все сводится? Еще этот гном вечно ходит за ним по пятам. Кеплер влюблен в свой Марс. Хотел бы он, император, жить на Марсе? Разве это хоть как‑то помогло бы ему в поиске вечности? Так чем этот самый Марс лучше плесневелой инжирины? Глядя на Келли и Ди, император знал, что они уже одной ногой в могиле. Как только он выпьет эликсир, эти двое отправятся в башню, а оттуда прямиком на плаху. От Пистория, его ханжи‑исповедника, так и несет вероломством. Кратон, второй придворный лекарь – просто неуч. Хофнагель, Шпрангер, все художники, золотых дел мастера, Пуччи – неиссякаемый источник разочарования, а оркестр только пожирает его деньги. Его конюший, чтоб его черт побрал, вообще вряд ли когда‑нибудь на коня садился. А Киракос только что сказал что‑то в пользу Вацлава?

– Ваше величество?

– Тихо, Вацлав, я думаю.

Раввин в своей мантии и остроконечной шляпе сильно напоминал средневекового волшебника. «Я могу сделать вас бессмертным», – говорил он, и эти слова эхом отзывались в голове у императора. «Бес‑смерт‑ным, смерт‑ным».

– Ваше величество, если позволите… – отчаянно взмолился Вацлав.

– Всем молчать! – Рудольф вскочил с трона и тут же плюхнулся обратно. – Значит, раввин, ты один расскажешь мне весь секрет?

Здесь, в собственном замке, он теряется – в помещениях, в собственных мыслях.

– Не совсем.

По правде говоря, раввин шел напролом, искал решение по ходу разговора. Перл сперва предложила, чтобы он не тратил зря слов, а потом сама же стала противоречить такому плану. «Говори, побольше говори, чем больше разговоров, тем труднее ему будет в них разобраться. Запутай его, Йегуда. Кому нравится признавать, особенно императору, да еще публично, что он ничего не понимает? Ведь это заденет его самолюбие».

– Ваше величество, это сумма слов. Сказано: «Слова не падают в пустоту», и к числам это тоже относится, ибо определенные комбинации букв соответствуют числам.

– Что это еще за софистика? Нечего ходить вокруг да около, приятель, говори напрямую.

– Существует история о том, что нужно тридцать шесть мужей праведных, чтобы поддерживать мир. В частности, мы утверждаем, что в целом имен ангелов и имен Бога насчитывается 301 655 172. В Зохар, «Книге Сияния», мы читаем, что тот, кто рано встает, способен видеть нечто «наподобие букв, марширующих по небу, некоторые поднимаются, некоторые спускаются. Сии блестящие символы суть буквы, посредством которых Бог образовал небо и землю». Разумеется, Бог бесконечен, а вселенная представляет собой понятие, которое обычному человеку усвоить сложно, однако вы, император… уверен, вы способны все это постичь.

– Роберт Фладд в своем труде «О музыке души» объясняет, что музыкальные интервалы отражают устройство вселенной. Его мысли на предмет гармонии вселенной созвучны взглядам Пифагора, – добавил Кеплер, вдохновленный упоминанием о числах.

– Ваше величество, ненавижу перебивать…

– Так не перебивай, Вацлав. А что касается тебя, Кеплер, то нам в равной мере наплевать что на Пифагора, что на музыку души.

– Но мой сын… – Вацлав ломал руки, топчась на месте.

– Мы тут занимаемся кое‑чем куда более значительным, нежели твой сын.

– Значит, слова соответствуют числам, и всего их 301 655 172?

– Все достаточно сложно, – рабби отметил, что император еще не совсем запутался.

– Не сомневаюсь, – саркастически отозвался Рудольф.

– Каждой букве еврейского алфавита соответствует число, и в каком‑то смысле – подчеркиваю, лишь в каком‑то смысле, – вы станете подобны голему.

Пожалуй, раввину следовало соблюдать осторожность в сравнениях.

– Мой сын болен, – сказал Вацлав. – Я ему нужен. Я бы хотел о нем позаботиться.

– Придержи коней, Вацлав.

– Я не держу никаких коней, и я почтительно прошу, чтобы доктор Киракос его осмотрел.

– Мне бы хотелось знать, – сказал Киракос. – Почему именно евреи получили эти магические слова, а не какой‑то другой народ.

– Мы первенцы Бога, доктор, в том смысле, что мы приняли Тору.

– Но я слышал, что другие люди, христиане, тоже могут стать евреями.

– Такие случаи очень редки, и мы в нашей общине не стремимся никого обратить, ибо наказание очень сурово, – ответил раввин.

– И все‑таки. Что, если?

– Такая дискуссия идет постоянно, доктор, но по моему скромному мнению, если христианин становится евреем, он всегда был евреем.

– Но, разумеется, не по крови?

– По природе.

– А это сильнее крови?

– Зависит от человека.

– А если еврей становится крещеным христианином, обращенным?

– Если кто‑то еврей, он всегда еврей.

– Но теперь вы уже говорите о крови, рабби.

– Нет, о естестве, – рабби Ливо пожал плечами. – Я не вдаюсь в тонкости, доктор Киракос. Гилель сказал: «Обращайтесь друг с другом хорошо, а все остальное – приложится». Раши…

– Мне на все это глубоко плевать, – хлопнув в ладоши, император резко прервал обсуждение. – Моя цель – вечность, и не меньше. Если вкратце, я опробую эликсир на моем дне рождения, приму его на следующий день, и в тот же день я должен буду получить секретные слова. Мой вход в вечность состоится не в твой праздник, раввин, а в мой день рождения. Голем там будет? Как голем относится к праздничным торжествам? Я сам стану големом?

– Нет‑нет, я говорил не совсем об этом.

Вацлав жестко взглянул на Киракоса, а затем, пятясь и низко кланяясь, покинул зал.

– У меня голова болит, – крикнул ему вслед Рудольф. – Ты меня слышишь, Вацлав?

– Если я могу вам помочь, ваше величество… – Киракос выступил вперед.

– Добро должно страдать, Киракос, вот я и страдаю. Я слышал, что у тебя есть власть над жизнью и смертью голема, раввин. И мне это очень не нравится.

– Голем был создан, чтобы служить сорок дней, а затем возвратиться в прах. Однако он уже прожил дольше этого времени… – Рабби не осмеливался думать о том, что будет дальше. – Предложенный вами термин – «вечность», не так ли?

– Да‑да, превосходно, однако я должен знать, как именно все произойдет. Я буду повторять слова? Я должен буду стоять или лежать? Есть ли какая‑то особая церемония? Не придется ли мне, боже сохрани, поститься? Это не будет больно, ведь правда? Это не может быть больно. И я также должен буду навеки сохранить привлекательную внешность… – император прижал ладони к вискам, затем поднял голову. – А теперь идите вон. Все. Прочь отсюда.