Книга сияния

– У них что, шеи не гнутся? – спросил император у Вацлава.

– Это из уважения к их Богу, – ответил камердинер.

– А как насчет уважения к их императору?

О чем бы ни болтал Рудольф – с тех пор как они покинули Венецию, он пребывал в дурном расположении духа. На сей раз никаких знаменитых куртизанок. Кроме того, у многих охранников началась дизентерия, а к этому прибавились двадцать случаев сифилиса, что императора нисколько не удивило. Это не говоря о непогоде, с которой они столкнулись, и труппы босоногих шлюх, которой теперь предстояло обосноваться в Праге – распространять там свои болезни и удовлетворять потребности. Император, слава богу, сифилиса не заполучил, зато его вконец замучила чесотка. Больше дней, чем ему хотелось бы, Рудольф мечтал оказаться в своей постели, в своем замке, чтобы дверь была заперта, а камин ревел. И еще император не мог вспомнить, когда он в последний раз вкушал дикого кабана в пряном грибном соусе, приличные кнедлики, Lammbraten, He

Но когда Рудольф уже успокоил себя этой радостной мыслью, а впереди показались шпили замка, карета качнулась и резко остановилась.

– Это еще что? – Император отдернул занавеску и прижал нос к венецианскому стеклу.

– Сир… – один из стражников постучал в дверцу кареты.

– Я не давал приказа остановиться.

– Ваше величество, рабби Ливо стоит перед каретой.

– Так поехали дальше.

– Он стоит прямо перед каретой.

– Давите его ко всем чертям.

– Кони не могут двинуться с места. Их словно пригвоздили к мостовой.

– Пригвоздили, едрена вошь!

Император распахнул дверцу. Стражник тут же вытянул снизу лесенку, помог императору спуститься. Там, в окружении конных стражников и огромной толпы, прямо перед каретой стоял раввин Староновой синагоги. Рудольф смутно припоминал его с того вечера в замке, когда целая орава идиотов ворвалась к нему в опочивальню. Раввин был человеком крупным, с белой бородой, длинными волосами, лоб изборожден морщинами. Он производил сильное впечатление. Но все же он был евреем. И если на то пошло, любой подданный, который осмелился встать на пути императорской кареты, заслуживал того, чтобы его втоптали в землю.

– Отойди, я приказываю! – император вложил в эти слова всю власть, которую давал его титул. Но он уже кое‑что заметил. Какое‑то сияние, окружающее раввина, словно тот был не вполне земным существом.

– Я нижайше прошу аудиенции вашего величества, – произнес раввин.

– Убирайся. Все дела с евреями я веду только через Майзеля.

– Это дело очень серьезное и безотлагательное.

Поза раввина говорила не об упрямстве, но о рассудительности и дружелюбии. Чуть расставленные ноги, сложенные на груди руки – все ясно указывало на то, какую ответственность несет император за своих подданных. Судьбы городов и народов висят на тонкой нити взаимного согласия – вот о чем говорила поза раввина.

– Чепуха! Не морочь мне голову всякими там банальностями. Пропусти императорскую свиту.

И император забрался обратно в свою карету.

– Уберите его. Бейте кнутами – если надо, забейте до смерти.

Но стражники даже не двинулись с места, а кнуты в их руках висели точно дохлые змеи.

– Я что, сам должен раздавить эту вошь? – вскипел император.

Горожане по обочинам дороги начали собирать булыжники. Кто‑то даже швырнул камень в рабби Ливо, и тот отскочил от спины раввина. Потом еще один, и вскоре на раввина обрушился целый град камней.

– Вот это правильно, – сказал император. – Побейте еврея камнями.

Он задернул занавеску на окне.

– Ты знаешь, что я испытываю при виде крови, – сказал он Вацлаву.

Карета по‑прежнему не двигалась. Вскоре в дверцу снова постучали.

– Итак, что мне требуется, чтобы добраться домой, я тебя спрашиваю?

– Ваше величество!

– Ну что теперь?

– Вот, сами взгляните.

Император открыл дверцу и снова спустился по лесенке. Камни, брошенные в раввина, прямо в воздухе обратились в золотистые розы и теперь роскошным, маслянистым ковром лежали вокруг него, насыщая воздух свежим запахом весны.

– Йезус, Мария и святые угодники… – выдохнул император. – Что все это значит? Камни стали розами?

Он поспешно вернулся в карету и крепко захлопнул дверь.

– Здесь дьявол, Вацлав, прямо здесь. Чуешь запах серы?

– Мы могли бы его объехать, – предложил Вацлав.

– Но его следует арестовать, наказать. Как могут камни обращаться в розы? Хочешь сказать, что тебя это не удивляет?

– Но мы и сейчас можем его объехать, вернуться домой в замок, ваше величество. Думаю, вы очень устали.

Вацлав, конечно, кое‑что знал о раввине. Утверждали, что он могущественный маг.

– Ты совершенно прав, Вацлав. Я устал, очень устал, а когда к тебе так нагло пристают, это может стать последней каплей… но прямо сейчас… да, давай лучше его объедем.

Император дрожал. Он был возмущен и в замешательстве.

– Да‑да, – он склонился к окошку кареты. – Объехать его – объехать, я говорю!

Императорский кортеж, куда входило множество карет с дворянами, телег с припасами, фаланга стражников и марширующие босоногие проститутки, описал широкую дугу, объезжая раввина, который по‑прежнему стоял в центре ковра из роз.

– Вот видишь, Вацлав, как непросто быть императором, – с облегчением произнес Рудольф, когда Карлов мост вместе со стоящим на нем рабби Ливо, остался позади. – Что ни день, то новое злоключение.

– А когда вы будете жить вечно, ваше величество?

– Тогда все будет по‑другому, совсем по‑другому. Думаешь, Господь сталкивается с подобными проблемами? С непокорными подданными, ямами на дороге, сифилисом, скверной едой и поносом, гнилыми зубами, неблагодарными братьями, раввинами, которые запросто обращают камни в розы? Самое главное, Вацлав, что тебе следует уяснить насчет вечности, это… ну, что вечность есть вечность, а значит, она вечна.

Император ненадолго смолк и задумался.

– А вообще‑то любопытно. Если он способен обращать камни в розы, нельзя сказать, на что он еще способен. Я имею в виду…

– Он Божий человек, ваше величество.

– Он еврей, это понятно, но еврей одаренный. Следует отдать ему должное. Он еще может найти благое применение своим способностям. Надо же, обратить камни в розы…

11

Поскольку его вылепили из глины с правого берега Влтавы еще до того, как на горизонте затеплился рассвет, можно было сказать, что он родился вчера. Учитывая свисающие до колен руки, ноги много длинней человеческих, ладони втрое больше обычных и силу двенадцати человек, можно было сказать, что он гигант. Поскольку не было у него ни родословной, которая, как известно, начинается с Адама, который родил Сефа,[34] который родил Еноха, ни родителей, ни прародителей, что ходили с Богом, ни истории рода, ни возможности самому делать выбор, можно было сказать, что он просто механизм. Поскольку у него не было языка и он не обладал даром речи, можно было сказать, что у него нет нешамы, нет души. Во всех отношениях он был големом.

Готовясь создать это существо, рабби – человек праведный, цадик, любимый паствой, – семь дней молился и постился, вслух цитировал фрагменты Торы, пробуждая к жизни ее тайный код. Он также изучал Книгу Сияния, дабы обнаружить глубокий смысл, сокрытый внутри кажущегося общедоступным текста, и глубокой ночью распевал Псалом сто тридцать восьмой – «Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы», пока слова не составили созерцание, укоренившееся в сердце и разуме. Помимо того, рабби Ливо был человеком зрелым, не зря прожившим жизнь, отцом и дедом, а посему готов сердцем и разумом узреть ту мудрость, что таилась в бесформенной материи. Теперь он выяснил, что посредством заклинания «абракадабра», что означает «я буду создавать, пока говорю», он может создать человекоподобное существо. Раввин знал, что тело голема должно быть одушевлено силой определенного сочетания цифр, которое соотносилось с буквами, образующими священное имя Бога. В этот предрассветный час, преклоняя колени на берегу реки Влтавы, он представлял себе, как в нужной пропорции оформить каждый член тела голема. Рабби Ливо медленно вылепил руки размером с ветви деревьев и глиняные пальцы, каждый из которых был не меньше стамески плотника. Словно строя гигантский песчаный замок, раввин воздвиг пирамиду широченной груди. Ноги были сооружены в том же стиле, что и поддерживающие крышу колонны, не уступая им ни размером, ни мощью. Ступни были как ласты. Туловище в обхвате – как большая пивная бочка. Могучие члены были прилажены на место, наделяя голема всеми внешними человеческими признаками – кроме языка.