Страница 62 из 63
Бай! Я в задумчивости…
Катерина, как ты думаешь шестилетний ребенок может нарисовать виллу в Голливуде и принца на белом «Мерседесе»? Или что там сейчас модно? Только не джип, джип не хочу-у.
Катя, вот только хватит обзывать меня идиоткой! Позавчера я подкатила к Маринке, типа котику очень грустно, маленькая хозяйка больше не рисует его портреты. Это маленькое чудовище малюет его второй день и упорно красит в рыжий. Говорит, что ему к лицу. Ну, Ленка, зараза, это она по два раза в месяц из блондинки в рыжую перекрашивается и обратно. Сегодня утром кот дрых на подоконнике в солнечных лучах. Мне показалось, что у него мелькнула рыжина.
Пока…
Кать, ты не хочешь себе длинные-предлинные ноги и бюст как у Памелы Андерсен? У нас кот порыжел.
Привет!
Всю ночь снились квартира в центре города с джакузи, папин радикулит и лотерейные билеты. Вчера вечером почувствовала непреодолимое желание печь блины. Кинулась — Маринка сковородки рисует. Еле уговорила ее опять нарисовать кота. Ты не знаешь, блины на молоке заводят? Или на какой-нибудь простокваше?
Я в тоске, что делать, не знаю. Полный раздрыг.
Завтра приезжает Ленка. Маринка нарисовала ее у самолета. Долго тыкала пальцем и объясняла, где самолет, а где мама. Утром, пока она спала, я спрятала фломастеры и ее рисунки подальше. Ты не знаешь, что сейчас по школьной программе у детей на уроках рисования?
Максим Шапиро
БАБАЙ
Действие равно противодействию
— Миша, не капризничай, а то придет Бабай, — устало сказала мама своему пятилетнему сыну, который никак не хотел идти спать. Миша думал было спросить, кто это, но понял, что не желает этого знать и уж тем более не желает с ним встречаться. Поэтому он быстро юркнул в свою кроватку и накрылся одеялом с головой. Спустя несколько минут он заснул.
К сожалению, Мишина мама помянула Бабая в неподходящее время в неподходящем месте. Ровно в полночь в Мишиной комнате открылся невидимый для простого глаза портал. Событие это прошло для всех незамеченным, но в Мишиной жизни оно ознаменовало крутой поворот. На следующие сутки он проснулся ровно в полночь, испытывая нарастающее беспокойство, но не понимая его источник. Он оглядывал темную комнату, пытаясь понять, что же могло его так испугать. И в этот момент дверь шкафа напротив его кроватки с придушенным скрипом открылась. За дверью оказался уходящий в темную даль туннель. В его дальнем конце зажглись два блеклых, как бы припорошенных пылью, огонька. Но это были не просто огоньки — это были глаза, которые смотрели на Мишу с непередаваемой жадностью и злобой, и Миша знал, кому они принадлежат. Он боялся, что существо бросится к нему, если он издаст хоть звук, и заберет его в темноту навсегда. Так, боясь пошевелиться, он и просидел почти до рассвета, до тех самых пор, пока два огонька вдалеке не погасли. После чего мгновенно провалился в беспокойный сон. Утром все происшедшее он помнил очень смутно, поэтому ничего не сказал родителям. Но когда вечером его забрали домой из детского сада, воспоминания о страшной ночи нахлынули вновь, он решил сообщить обо всем родителям, но из этого ничего не вышло — язык и губы отказывались ему повиноваться; запаниковав, он хотел попроситься на эту ночь к родителям, но не смог выдавить из себя ни слова. «Он меня заколдовал», — с ужасом понял Миша, и ему снова пришлось остаться на ночь в своей комнатке одному. И снова он проснулся от скрипа открывающейся дверцы шкафа, и снова на него смотрели эти ужасные глаза вот только в этот раз они были гораздо ближе, и, казалось, чем больше он боялся, тем ярче разгорались глаза.
Все это продолжалось несколько дней. И каждую ночь Бабай подбирался все ближе. Будь Миша старше, он бы подумал, что не выдержит и сойдет с ума, и сошел бы, но он был слишком маленьким, поэтому просто боялся. Но даже страх не может длиться вечно, на смену ему приходит сначала ярость, а потом пустота, а Мишины запасы страха были уже на пределе, но и Бабай подобрался уже слишком близко. В один из вечеров Миша тихо заплакал от отчаяния, забившись в угол дивана. Его увидел папа и, присев рядом, потрепал по волосам.
— Что, обижают тебя парень? — спросил он. Не в силах ответить, Миша просто кивнул.
— А ты им не давай спуску. Дай сдачи!
— А если он сильней? — спросил Миша.
— А откуда ты знаешь, что он сильней? — Миша пожал плечами
— Вот видишь! Запомни! Кто не боится — тот и сильней!
И Миша запомнил. В эту же секунду его страх почти полностью сменился яростью на того гада, который ворвался в его маленькую жизнь и разрушил почти все хорошее, во что он верил. Но теперь он знал, что делать! Папа сказал: «Кто не боится — тот и сильней!», а папа никогда не ошибается
— Я пошел спать, — сказал Миша.
Когда в полночь открылась дверь шкафа, Миша слез со своей кроватки и, оскалившись и выставив руки вперед, пошел навстречу горящим глазам. Глаза злобно заблестели, но Миша слишком часто видел их по ночам и слишком хорошо знал, поэтому для него не прошло незамеченным нечто новое, мелькнувшее в них. О нет! Это был, конечно, не страх — это было легкое недоумение. Но это была слабость. А кто проявляет слабость, тот рано или поздно испугается! И Миша пошел вперед быстрей. Бабай предостерегающе утробно заворчал, Миша зарычал в ответ. С этим его рычанием ярость его наконец-то выплеснулась наружу, и он, забыв обо всем, бросился вперед. Через несколько мгновений все было кончено. Миша, тяжело дыша, смотрел на поверженного врага. Основным его чувством сейчас было непередаваемое облечение, однако было еще какое-то едва уловимое ощущение. Это другое чувство напоминало маленький, затерянный в непроходимых лесах ручеек, но Миша уже сейчас понимал что рано или поздно этот ручеек превратится в непреодолимый, сметающий все на своем пути поток. Переступив через труп Бабая, Миша пошел прочь от своей детской комнатки вперед по бесконечному туннелю. Дверца шкафа в его комнате бесшумно закрылась…
Мише суждено было повидать еще множество шкафов, а многим детям в свою очередь, суждено было повидать Мишу. Вот только звали они его Бабай.
Андрей Щербак-Жуков
СКАЗКА
ПРО ОДНОГО
СОВРЕМЕННОГО МЫСЛИТЕЛЯ
И АНТИМИР
Однажды поутру один современный мыслитель маялся головой.
За окном было серо и моросил холодный ноябрьский дождь, образно выражаясь, за окном было так же мерзко как во рту у современного мыслителя. На полу кучей лежала сброшенная с вечера одежда. Третьим углом треугольника, по сторонам которого шествовал современный мыслитель, была неубранная кровать. Тощими, незагорелыми ногами он мерил пространство небольшой, к тому же весьма захламленной комнаты. Широкие трусы типа «Boxers» развивались от резких движений. На трусах этих чередовались вписанные в разноцветные квадратики ракеты и спутники…
Но главным, что тяготило в этот момент современного мыслителя, была вовсе не головная боль и не мерзость во рту, а предопределенность бытия, скованного трехмерным пространством.
«Вот я сейчас маюсь, блин, в четырех измерениях, — думал страдалец, — а где-то, блин, существуют бесконечные антимиры, где все не так, где все, блин, по-другому…» Впрочем, как оно там, он не знал и не мог даже представить…