Иметь королеву

Боеголовка ушла в землю почти на два метра. Из ямы, похожей на воронку, шел дым. Пахло гарью, несло теплом от оплавившегося металла.

В тот день откопать болванку они не успели. Умотавшийся вусмерть Владимир без задних ног лежал в палатке и не мог заснуть. Звенело над ухом надоедливое комарье, и он, растеряв изрядную долю романтического настроя, часто и протяжно вздыхал.

— Упахался? — совсем не по-командирски спросил Башис.

— Есть немного.

— Ничего, привыкнешь. Надо ведь кому-то эту работу делать. Мне тоже поначалу тяжко было.

— Привыкну.

На третий день они закончили работы. Теперь яма стала похожа на тарелку, на дне которой покоилась болванка — космический гостинец конусовидной формы из серебристого металла. При падении от болванки откололось несколько кусочков, и Башис, оглянувшись на офицера, занятого своими делами, сунул один из них в рюкзак. Другой кусочек он протянул Владимиру.

— А можно? — спросил тот. — Металл, наверное, секретный.

— Бери. На значки хорошо идет. Видишь?

Башис показал ему на гимнастерку, где рядом со значком классности была укреплена маленькая серебристая ракета.

— Сделай себе такой же. Поисковики все такие носят.

Они срубили из деревьев знак, чтобы отметить место падения, и улетели.

Салага пел песню, а Владимир, сидя в кругу друзей — таких же, как и он, солдат из своей и соседней автороты, — смотрел на Калчевскую. Сопка привычно курила нескончаемую трубку, причудливо выдувая из жерла сизый дымок. Скоро домой. Осталось пять месяцев, или 153 дня, или 3672 часа. Календарик в кармане почти весь исчеркан крестиками. Позади десятки боевых работ, на груди четыре значка, армейский альбом с фотографиями и видами Камчатки лежит в чемоданчике рядом с новой дембельской формой. Скоро, скоро.

Парень в десятый, наверное, раз спел полюбившуюся песню. Из казармы БОПР вышел дежурный:

— Батарея, строиться на ужин!

Это был один из последних вылетов на поисковые работы. Ничего особенного — получили вещмешки, инструмент, провизию, вскочили в машину и — на аэродром. «МИ-4» зачихал двигателем, возбужденно задрожал в предчувствии полета и — здравствуй, знакомая долина за Шивелучем!

Боеголовка пришла как всегда по расписанию. Скорый «Казахстан — Камчатка», двадцать минут лета. Шлепнулась, как ей и положено, в лесной массив, и поисковики приступили к своей рутинной работе. Размахивая лопатой, Владимир ощутил, как просится наружу завтрак — похоже, переел красной рыбы, щедро политой подсолнечным маслом. Рыбой их снабжал рыбхоз в обмен на парочку солдат, помогающих им во время лова.

— Товарищ лейтенант, я на секундочку, — попросился он у офицера, — в кустики.

Перед тем как приступить к важному делу, Владимир огляделся. Все вокруг как на ладони. Боеголовка упала в ложбину, ребята трудятся совсем рядом. Неудобно. Он отошел за холм и в рощице берез присел на корточки. Важное занятие всегда предполагает полную самоотдачу. В другое время он обратил бы внимание на подозрительное шевеление кустов жимолости недалеко от себя. А тут…

Медведь был голоден. Совсем недавно закончилась суровая камчатская зима, запасы жира на боках истощились, а вкусные фиолетовые ягоды жимолости еще не созрели. Он жевал горьковатые побеги, вынюхивал в траве жуков, а раздразненный зеленью желудок требовал еще и еще. Медведь был зол. Непонятное существо под деревом пришло на его территорию и, похоже, совсем не собиралось уходить.

Медведь направился к человеку.

Владимир закончил важное дело. Заправился, перемотал портянки, сделал шаг. Он услышал топот зверя, когда тот был в нескольких шагах от него. Соображать, что лучше сделать — убегать или звать на помощь — было некогда. Он успел только инстинктивно поднять руку и отшатнуться в сторону. Медведь на ходу развернулся и снова бросился на Владимира. Штык-нож от автомата Калашникова старого образца уступает похожему на кинжал штыку от АКМа. Последний шире и, говорят, при ранении им у противника наступает болевой шок и более обильное кровотечение. Зато старый длиннее в полтора раза. Этот «старичок» всегда висел у поисковиков на ремне, привычный, как пилотка или сапоги.

В прыжке медведь ударил Владимира тяжелой лапой. Он бил в голову, но человек снова успел увернуться, и удар пришелся в плечо. Погон с куском гимнастерки с треском оборвался, обнажив плечо с тремя глубокими бороздами от когтей. Человек не сдавался. Темный длинный штык с хрустом вошел зверю в шею. Медведь зарычал и, поднявшись на задние лапы, пошел на Владимира. Они упали на землю.

Наверное, на этом бы и закончилась жизнь поисковика БОПР рядового Серебрякова. Но жизнь — не сигарета, чтобы угощать ею каждого, кому хочется эту сигарету выкурить. Владимир бился отчаянно. Упал он удачно. Навалившись на него всей тушей, раненый медведь грыз землю где-то повыше его головы, а он, задыхаясь от ужаса и вонючей грязной шерсти, раз за разом всаживал штык в брюхо и бок зверя. Похоже, какой-то из ударов был смертельным. Рык медведя перешел в протяжный вой, лапы судорожно заскребли, выворачивая комья земли, и он завалился на бок. Перемазанный своей и чужой кровью, Владимир поднялся на ноги и попятился. Медведь дернулся в конвульсии. Владимир не выдержал, дико закричал и, не разбирая дороги, бросился в чащу.

Бежал он долго. Запинался, падал, вскакивал и снова, слыша в ушах топот тяжелых лап, ломился сквозь кустарник. Сколько так длилось — он не знал. В какой-то момент он обессилел настолько, что, упав, больше не поднялся.

«Ну вот и все», — успел подумать он и провалился в глубокую яму беспамятства.

Над тайгой висела турецкая луна — рогами кверху. «Скоро дневальный объявит подъем, — подумал Владимир, — а я так устал. Поспать бы еще».

На край луны накатила темная тучка. Зашумела листва — сначала от набежавшего порыва ветра, потом от дождевых капель. Несколько из них попали Владимиру на лицо. Он дернулся и заскрежетал зубами от боли в плече. Сдерживая стон, Владимир оперся здоровой рукой о землю и сел.

Черная тайга шумела под черным небом. С веток на сапоги глухо шлепали капли дождя. Медленно вспомнилось все происшедшее. Теперь Владимир ясно осознал, что ему повезло — настолько, насколько может повезти матросу, выброшенному на необитаемый остров после кораблекрушения. До утра он не двинулся с места. Сидя под деревом, прислушивался к звукам вокруг себя, но не услышал ничего, что могло бы дать надежду. Если и будут его искать, то не ночью.

Рано утром дождь стих, и Владимир, придерживая болевшую руку, двинулся в путь. На учебе им преподавали правила поведения в подобных ситуациях, но поверхностно, делая больше упор на технику самих поисковых работ.

Выйти из тайги на открытое, возможно, больших размеров пространство. Лучше, если там будет холм или сопка. Установить знак — скрещенные стволы. Ночью развести костер. И ждать, ни в коем случае не уходя от выбранного места. Плутающего в камчатской тайге человека найти невозможно. Владимир ощупал карманы. Ну конечно, спичек нет. А положено иметь. Куришь ты или некурящий — спички у поисковика должны быть. Так ведь если бы знал — соломку подстелил. Штык тоже остался на том месте. Наверное, выронил с перепугу.

Весь день он продирался сквозь заросли, которые в этой местности были как в джунглях. Очень хотелось есть и особенно пить. Владимир рвал молоденькие листья черемши, жевал их, но острый вкус полевого лука только разжигал в желудке болезненный огонь и усиливал жажду. К вечеру он вышел на берег маленькой речушки, почти ручья. Вода в ней кипела. Неширокая, в два с половиной метра речка была забита пришедшей на нерест чавычой. Утолив жажду, Владимир выломал палку и, оглушив пару рыбин, вытащил их на берег. Есть сырую рыбу ему не приходилось. Он щепкой распорол у одной рыбины брюхо и стал жевать пресную и оттого совсем невкусную красную икру.