Страница 30 из 47
Генрих так долго рассказывал сыну о своих надеждах увидеть его на вершине славы (и хотя он об этом никогда не упоминал — но, возможно, союза своего сына с Женни фон Вестфален он желал именно по этой причине, мечтая повысить социальный статус своей семьи), однако теперь его волновало больше всего лишь то, способен ли Карл любить и быть счастливым. «Только тогда я обрету то счастье, мечтой о котором я живу долгие годы. В ином случае самая прекрасная цель моей жизни будет разбита»[8]. О Женни он пишет: «Только жизнь, полная нежной любви, сможет вознаградить ее за все то, что она уже перенесла и что ей еще предстоит перенести, ибо ей приходится иметь дело с людьми своеобразными. Мысль о ней — вот что главным образом поддерживает во мне желание, чтобы ты в скором времени успешно выступил на общественной арене и этим дал ей душевный покой… Но ты видишь, чаровница немного вскружила и мою старую голову, и больше всего на свете я хотел бы видеть ее спокойной и счастливой. Только ты в состоянии это сделать, и такая цель стоит того, чтобы посвятить ей все силы…» {27}
Однако Маркс разрывался между своей романтической любовью, о которой много лет спустя он скажет своим детям, что она «превратила его в неистового Роланда от отчаяния перед невозможностью увидеть и заключить в объятия свою Женни» {28}, и новым кругом друзей, которых он нашел среди «младогегельянцев». Возможно, сказывалась близость этих друзей, возможно — слепая и безоговорочная преданность Маркса науке (эту преданность он будет испытывать всю свою жизнь), но только в тот период его жизни казалось, что Маркс сделал выбор между Берлином и Триром в пользу первого.
Маркса взял под свое крыло Адольф Рутенберг, преподаватель географии, уволенный якобы за пьянство, но на самом деле, скорее всего, за написание газетных статей весьма провокационного толка {29}. Кроме того, Карл попал под влияние радикального богослова Бруно Бауэра. Бауэр начал там, где остановился его предшественник, ярый последователь Гегеля, Давид Фридрих Штраус, автор вышедшей в 1835 году книги «Жизнь Иисуса», в которой утверждалось, что все христианство основано на мифе.
Гегель полагал, что Бог — это рациональная сила, направляющая диалектику истории. Младогегельянцы не соглашались. Возвращаясь назад, к романтизму, они утверждали, что человек — сам творец своей судьбы, и никакими сверхъестественными, пусть и благожелательными к нему силами она ему не навязана. Если следовать этой идее, то вполне логичным, хотя и опасным становился следующий вывод: если Бог не является творцом и кукловодом, царь не может быть его наместником. Правители — обычные люди, чей авторитет может и должен быть оспорен другими людьми {30}.
Эта идея стала политической динамитной шашкой, и 19-летний Карл Маркс волею судеб оказался в эпицентре дебатов. Среди своих соратников он давно уже был признанным лидером, хотя отнюдь не все они были его сверстниками, будучи профессорами, поэтами и писателями, по крайней мере лет на 10 постарше Маркса (один из них без обиняков заявил, что юный Маркс — это Руссо, Вольтер, Гейне и Гегель в одном лице) {31}. Во время пылких и яростных дискуссий Карл Маркс выработал постепенно свой собственный бескомпромиссный стиль, благодаря которому в будущем он заработает столько врагов, а также начал работать над тем, что десятилетия спустя превратится в стройную и цельную философию марксизма.
Должно быть, юный Карл чувствовал себя, как солдат на передовой, под яростным огнем. Те мирные беседы о французском утопическом социализме, которые они с Людвигом фон Вестфаленом вели во время прогулок по Рейнским холмам, должны были показаться теперь детскими сказками — по сравнению со свирепыми дебатами, сотрясавшими берлинские кофейни и пивные.
В этой среде Карл Маркс получил свое новое прозвище — Мавр. В нем содержался намек не только на его черные как смоль волосы и смуглую кожу, но и на сходство с харизматичным героем Шиллера, разбойником Карлом фон Моором, немецким Робин Гудом, возглавившим борьбу против жадных аристократов. Всю оставшуюся жизнь близкие друзья будут обращаться к нему именно так.
Генрих Маркс не желал признавать нового прозвища. Он чувствовал, как растет пропасть отчуждения между ним и сыном, между Карлом и его семьей, а самое печальное (как ему казалось) — между Карлом и Женни. В августе 1837 года Генрих устало обвиняет Карла в пренебрежении к родному дому. В это время тяжело болеет младший брат Карла, 11-летний Эдуард (он умрет 4 месяца спустя), мать почти сходит с ума от отчаяния и беспокойства, да и сам Генрих болеет уже на протяжении 7 или 8 месяцев. Он пишет сыну: «Не могу избавиться от мысли, что эгоизма в тебе гораздо больше, чем это требуется человеку для самосохранения» {32}. В декабре, все еще пытаясь достучаться до своего сына, Генрих составляет список обязательств Карла. Под номером 1 (обязанности молодого человека) значится: «Будущее Женни должно быть достойным ее, она должна жить в реальном мире, а не ютиться в прокуренной комнате, пропахшей керосином, в компании безумного ученого».
Генрих говорит Карлу, что тот в большом долгу перед отцом Женни, который все-таки дал согласие на их брак, несмотря на яростное сопротивление остальной семьи: «…ибо, по правде говоря, тысячи отцов такого согласия не дали бы. И в минуты уныния даже твой собственный отец почти жалеет, что Людвиг фон Вестфален такое согласие дал, ибо благо и спокойствие этой девушки я принимаю очень близко к сердцу».
В сердцах Генрих заявляет, что они с сыном «никогда не могли разговаривать разумно», и обвиняет его в эгоизме и непочтительности. Отсылает назад письмо Карла, состоящее всего из нескольких слов и выписки из его дневника, озаглавленной «Посещение» — приписав в конце: «Это безумная проказа, явно свидетельствующая о том, как ты впустую разбазариваешь свои таланты и тратишь ночи на создание подобных монстров». Обвиняет он «господина сына» и в том, что тот тратит в год больше, чем любой богач, насмешливо интересуясь: «Как может человек, каждые две недели придумывающий новую систему мироздания и рвущий в клочья свои прежние работы, думать о таких презренных мелочах, как деньги?» {33}
Ярость и отчаяние Генриха усугублялись сознанием того, что он умирает. Он возлагал на сына все чаяния своей жизни, но теперь ясно понимал, что не доживет до их исполнения, более того — не видел никакой надежды на их исполнение в будущем. В своем последнем большом письме к Карлу, в феврале 1838 года, Генрих и не думал извиняться за свое раздражение, говоря лишь о том, что «слагает оружие, не в силах более держать его в руках». Однако он просит Карла понять, что причина его гнева кроется только в любви: «Верь всегда и не сомневайся, что ты навеки в моем сердце и всегда был самым главным стимулом моей жизни… Я полностью истощен, дорогой мой Карл, я ухожу. Сожалею, что не могу написать тебе всего, что хотел бы. Я так мечтал от всего сердца обнять тебя…» {34}
В том году Маркс не планировал приезжать домой на Пасху. Он уже потратил в Берлине больше, чем его отец заработал за год, и даже родители были согласны, что пятидневное путешествие почтовым дилижансом встанет слишком дорого. Однако стремительно ухудшающееся здоровье отца, о чем всю зиму писали ему мать и сестра, заставило молодого человека переменить решение. Он вернулся в Трир в конце апреля и оставался дома до 7 мая, отметив здесь свой двадцатый день рождения {35}. Через три дня после его отъезда Генрих Маркс скончался от туберкулеза и воспаления печени и был похоронен 13 мая 1838 года {36}.
Некоторые биографы обвиняли Маркса в непростительной черствости, утверждая, что он не присутствовал на похоронах, отговорившись некими важными делами. Это не соответствует действительности. Маркс только что покинул Трир, он просто не смог бы вернуться на похороны вовремя, да и в любом случае с отцом он проститься успел.
И хотя писем этого периода не сохранилось, нет никаких сомнений, что Карл испытывал глубочайшую скорбь от этой потери. На протяжении всей своей жизни он носил фотографию отца в нагрудном кармане, и через сорок пять лет, после смерти самого Маркса, Энгельс положит это истрепавшееся фото к нему в гроб {37}.
8
Русский перевод дан по: Переписка Карла Маркса, Фридриха Энгельса и членов семьи Маркса.