Страница 12 из 135
— Да, теперь я живу у тети.
— Мне хотелось бы поговорить с вами. Но я опасаюсь, что мы побеспокоим Екатерину Кондратьевну.
— Ну, это ничего. Она у соседки посидеть может.
Тетка недовольно соскользнула с перины прямо в растоптанные домашние туфли и, запахнув платок, направилась из комнаты. Светлана достала из сумки хлеб и бутылки с молоком.
— Садитесь на тахту, — предложила она. — Здесь удобнее.
— Спасибо. Я привык пожестче.
Светлана не настаивала. Сама она села удобно, по-домашнему, поджав под себя ноги и натянув на коленки край короткой юбки. Над головой ее между полкой и тахтой висела фотография Цибульского, вырезанная из журнала. Збышек поглядывал на Мазина из-под темных очков.
— Я вас слушаю. Неужели дело еще тянется?
— К сожалению. Собственно, фактически оно закончено, но кое-что мне бы еще хотелось уточнить.
— Разве есть основания предполагать… что-то другое… не несчастный случай?
— Я этого не говорил.
— Но ведь дело возбуждается только в том случае, если предполагается преступление.
— Ого! Вы редкий человек. Немногие обладают такими юридическими познаниями, — отшутился Мазин. — Однако если уж вы интересовались этой проблемой, то должны знать, что на нее существует целый ряд точек зрения.
— Я говорю о законе.
Мазин переменил тон:
— Тогда напомню, что по закону ни один человек не может быть признан виновным иначе чем по решению суда, а следствие есть просто следствие и далеко не всегда оно заканчивается передачей дела в суд.
Она отступила:
— То есть у меня есть надежда оправдаться?
Обстановка разрядилась.
— Да, если вы будете умело защищаться.
— Я готова.
— И напрасно. Я пришел с другой целью. Я хочу, чтобы вы рассказали о Тихомирове. Просто о Тихомирове как о человеке. Каким вы его представляли.
Сейчас Светлана казалась не такой, как при первой встрече. Онаневсхлипывалаи держалась спокойно, однако в спокойствии чувствовалась напряженность, это было сосредоточенное спокойствие. И чтобы подтвердить или опровергнуть свое впечатление, Мазин повторил:
— Каким вы его знали…
— Думаете, это легко? Потерять близкого человека… Меня утешают. Вспоминают войну. Но тогда убивали многих, а сейчас не повезло мне одной.
Это "не повезло" она произнесла не цинично, а с чувством покорности неизбежному.
— Так что вам рассказать?
— Обо всем. Как вы познакомились… Ну и дальше. Конечно, о чем не хочется, не говорите.
— Я не помню, как мы познакомились. Да мы и не знакомились. Антон вел в нашей группе практические занятия. Ну, и как-то постепенно обратил на меня внимание.
— Вы встречались с кем-нибудь в это время?
— Серьезно нет, но как и каждая девчонка… Был один парень. В школе учились вместе. Он окончил авиационное училище. Мы переписывались. У меня на столике стояла его фотокарточка. Когда Антон зашел ко мне в первый раз — он проверял жилищные условия студентов по поручению деканата, спросил, кто это. Я так глупо ответила, как мы всегда отвечаем: двоюродный брат. Не знаю, зачем даже.
— И больше он про вашего летчика не спрашивал?
— Нет. А зачем? Олег ему ничем не угрожал.
— Вы с ним давно порвали?
— Просто я перестала ему писать.
— А он?
— Ну, знаете мужчин… Для них самолюбие так много значит. Звонил, просил сказать правду… При чем тут правда? Я его не любила — в этом и была правда.
— Но он воспринимал все гораздо острее?
— Ничего. Олег — очень симпатичный мальчик и нравится девушкам. В старых девах не останется.
— Ладно, будем считать, что он утешится.
Светлана поправила юбку на коленях:
— Если я и доставила ему неприятности, то расплатилась за них.
— Вы не жалеете, что порвали с ним?
— Нет, — ответила она без колебаний. — Антон погиб неожиданно, а с Олегом мне пришлось бы ждать этого каждый день. Вы знаете, что такое реактивщик?
— Приблизительно. Но, между прочим, мотоцикл тоже не безопасное занятие. У меня есть приятель в ОРУДе. Он уверяет, что еще ни один мотоциклист не прожил свой век с нетронутыми костями.
— Ну, я мало езжу. Своей-то машины у меня нет.
— А вы хотели бы иметь мотоцикл?
— Я хотела бы иметь "Москвич".
— Или "Волгу"?
— "Москвич" современней.
— Вы и машиной управляете?
— Нет. Но вы спрашивали об Антоне.
— Конечно. Я отвлекаю вас. Каким он вам показался с самого начала?
— Не знаю, с самого начала я не думала об этом. Но потом увидела, что у нас много общего. Нам самим приходилось пробиваться. Никто не помогал. Вы думаете, это легко — поступить в университет?
— Трудно?
— Я поступала два раза. Работала лаборанткой в ботаническом саду.
— Приятное место.
— Летом. А зимой, знаете? Руки мерзнут, земля всегда под ногтями.
— Но вы, кажется, из деревни?
— Родители преподают физику и математику в районной десятилетке.
— А вам это занятие не по душе?
— Вы угадали… Антон тоже не любил деревню. Знал, что это за мед. Не по газетам. Вам странно такое слушать? А я правду говорю.
— Он оставил там жену, — сказал Мазин, не принимая вызова.
— Вы, как моя тетка, рассуждаете. Говорит, что меня бог наказал за женатого.
— Его он наказал больше.
— Никто никого не наказывал! Антона не за что было наказывать. Ему не везло. Он всегда чувствовал, что ему не везет.
— Он говорил об этом?
— Да, он часто говорил об этом.
— А о чем вы еще говорили?
Она пожала плечами:
— Обо всем. Он хотел многого достигнуть. Но ему был нужен близкий человек.
— И вы могли стать таким человеком?
— Да, — сказала она убежденно. — Со мной ему было хорошо.
— Расскажите, как складывались ваши отношения. Сразу удачно или трудно? Были ли осложнения?
— Осложняла только Кротова.
— Каким образом?
— Он считал себя обязанным ей. Как будто можно любить из благодарности!
— Так он говорил вам?
— Нет. Это я ему говорила.
— Вы думаете, что понимали его? Ведь с Тихомировым было трудно, наверно? С двумя женщинами жизнь не сложилась.
— В этом он не виноват. Он был хороший. Просто ему не везло, повторила Светлана. — Ему нужна была не такая женщина, как они…
Из записной книжки Антона Тихомирова:
"Удивительно, как быстро я забыл Ир. Даже о сыне почти не думаю. А ведь когда мы поженились, я был уверен, что это на всю жизнь. Конечно, Ир. оказалась далеким от меня человеком, очень приземленным, но мне она не сделала ничего плохого. Я никогда не испытывал к ней враждебности, и тем не менее она больше не существует для меня. Это обидно. Обидно потому, что, вычеркнув из жизни ее, я потерял и ту часть своей жизни, которая была пройдена вместе.
Но главное — мысли, которые приходят в голову о любви вообще. Почему то, что казалось дорогим, обесценивается до нуля? Значит ли это, что подвиги всевозможных Ромео и Джульетт — лишь ненормальные отклонения? Срабатывает механизм продолжения рода и отключает разум? Но "продолжать род" в самом непосредственном и вульгарном смысле мы можем и независимо от любви. Зачем же психозы и иллюзии?
Как далеки мы до сих пор от понимания наиболее сложных процессов в человеке. Говорят о необъятных перспективах генетики, но при моей жизни мы вряд ли уйдем дальше умения предостерегать от производства на свет дебилов. До глубинных процессов, определяющих личность, а не плоскостопие, дотянутся, в лучшем случае, внуки. А нам по-прежнему остается вместо науки философия. И никто мне не скажет, как сложатся мои отношения с Инной через год. А впрочем, если бы это можно было узнать, я побоялся бы заглядывать в будущее. Когда я таскал трехпудовые мешки, чтобы заработать на апельсины для беременной Ир., я б не поверил никакой машине, отгадавшей правду. Хорошо, что такой машины нет и сегодня. Но с другой стороны, должны ли мы прятаться от фактов, как страусы? Люди изживают в себе друг друга не потому, что не сошлись характерами. Зачем же лицемерить, взваливая вину на любимого недавно человека? Или хотя бы на самого себя?"