Страница 135 из 135
Дальше не помню. Трагедия это. Все. Вру, помню. Я ему карманы вывернул. Правильно сделал. На бандита подумали… Потом жизнь покатилась. Пил много. Потом хлюст этот появился. Стал высчитывать, когда Ленка родилась. Я ему сдуру фото дал. Он поил меня, конечно… Не помню, когда, но, выходит, сказал что‑то про Сергея. Тот хлюст к нему и подобрался…
Я тогда утром встретил его. Он к Сергею шел. Я — к телефону. Он отвечает: "У меня Вадим". Что я сделать мог?.. Когда пришел, поздно было. Телефон отключен…"
Это лишь кусочки из длинной записи, где многое повторялось, а многое было несущественным. Вольно или не вольно Перепахин, конечно, поступки свои приукрашивал, маскировал. Действительность была жестче. Не исключено, что шантаж Сергея задумали они вместе. Когда Сергею стало плохо, Вадим вместо помощи отключил телефон…
О том, как они дальше общались, можно судить по выразительному слову "хлюст". Опустившийся до предела Перепахин был опасен и не нужен больше. Вадим новую карту разыгрывал: Сергей — отец, а не убийца.
— А на что он рассчитывал, если серьезно? — спросил я.
Мазин подождал, пока прошла мимо тележка с почтой.
— Он пил бутылку в день. Правда, не сразу. Но тем более… В таком состоянии человек может рассчитывать на все, что угодно. Только хорошее в голову не приходит. Конечно, если смотреть разумно, все это были обреченные авантюры. И вел он себя глупо. Чего стоит одна выдумка принести пальто на набережную…
— Да. Зачем он это сделал?
— Наверно, хотел замести следы. Чтобы мы искали Перепахина в реке.
— Но ведь его нашли в другом месте.
— Может быть, Вадим собирался поджечь дачу или спрятать ночью труп где‑нибудь в садах. Мало ли что могло крутиться в пьяной голове. Недаром мальчишки, которые видели, как он спускался к воде, сказали: "Алкаш утонул!"
Между прочим, свидетельство ребят очень пригодилось. Они твердо отвергли личность Перепахина и по фото назвали Вадима. Самого Вадима пока предъявить свидетелям не удалось. Я спугнул его. В тот же день он оставил Лене записку и исчез. В записке значилось:
"Все против меня. Считаю унизительным оправдываться. Уезжаю. Считай себя свободной".
Когда Мазин показал мне записку, я почувствовал себя скверно.
— Ничего, — сказал он, — куда ему бежать? Не тот преступник, чтобы скрыться.
— Какого же я свалял дурака!
— Бывает. Я и сам виноват. Не придержал твою инициативу.
Так он меня успокоил немного, а теперь провожал на вокзале. По радио объявили:
"Поезд номер… следующий из… прибывает на четвертый путь". Подошло время прощаться.
— Я напишу тебе, когда… хлюст отыщется.
Странно, но именно это меня мало интересовало. Конечно, его задержат. Мазин прав, не тот преступник. Но почему именно такой? Откуда эта пустая душа, эта способность даже не убивать впрямую, а ускорять смерть, низко, подло отключить телефон, подсыпать снотворное?.. Остатки его, кстати, обнаружила экспертиза в кофемолке на даче, хотя Вадим и мыл, разумеется, кофемолку. Как этот умненький, вежливый мальчик превратился в беглого преступника? А ведь все в жизни было дано, дороги открыты… Чего же не хватило? Характера? Ответственности? Что увело с пути? Сам? А наша снисходительность? Склонность прощать без меры? Нетребовательность, которая не от доброты идет, а от равнодушия? И бутылка, рюмка с ранних лет, граммы за граммами, пока вместо ума и воли не остается слепая машина, что живет на ежедневной подкачке, "поддаче", пока мир не разделится на два — серый, не интересующий, и иллюзорно–заманчивый?.. Нет, не заманчивый, а больной, который нужно поддерживать постоянными дозами, а на дозы нужны деньги, а заработать их сил нет, и вот он, шаг за черту, достать, взять любыми средствами… Вот куда и библиотека Сергеева пошла бы, и уникальная коллекция…
Поезд подошел и остановился. Проводницы протирали поручни. Я протянул Мазину руку.