Черная пустошь. Дилогия

Кто‑то шел по коридору к его клетке, это был не один человек, скорее всего, два или три.

Волк с трудом приоткрыл глаза. Перед ним сидел его враг‑человек, его лицо было бледным и покрытым потом, но его губы шевелились, рождая незнакомые слова, глаза были живыми и сам он был жив.

«Не повезло», равнодушно подумал волк. Этар попытался рассердиться на человека, но не смог. Вместо злобы пришло уважение – человек смог вынести так много и всё же остался в живых.

Дверца открылась. Человек сполз на землю, отстранил протянутые к нему руки сородичей и пополз в клетку – дверной проем был слишком мал для человека.

Этар ощутил прилив старой ненависти и, вместе с тем, страха. Он ненавидел человека – ведь тот наверняка пришел, чтобы отомстить, волк боялся человека, потому что знал, что могут сделать люди с помощью своего оружия.

Безуспешно пытаясь воздействовать на сознание человека, Этар терял немногие оставшиеся у него силы. Потерпев неудачу в попытках стремительной рыбкой войти в темную толщу человеческих страхов, сознание Этара всплыло на поверхность сознания человека и замерло, ослепленное буйством ярких красок.

Здесь было так прекрасно, так светло! Здесь не было тьмы – только солнце, здесь не было мертвенного холода – только ласковое тепло, вместо злобы и ненависти – добро и милосердие. «Что это он говорит мне?», удивленно спросил сам себя Этар, глядя на то, как двигаются губы человека. Не умея разбирать слова, волк с легкостью смог разобрать понятия и образы.

«Бедный, глупый волк. Чертов упрямец! Я уважаю твою волю, я восхищаюсь тобой. Я не смог бы, как ты, предпочесть плену смерть. Я зол на тебя из‑за этого, но я хочу помочь тебе. Я помогу тебе, даже если ты сам этого не хочешь. Я спасу тебя, заставлю есть и пить. Я спасу тебя. Пусть потом ты снова откажешься от еды, пусть – а я снова спасу тебя. Я буду помогать тебе до тех пор, пока ты не поймешь, что мы – не враги».

Слабые человеческие руки сжали тяжелую голову Этара в своих объятьях. Незнакомые слова, произносимые ласковым голосом, навевали покой. Какие‑то капли падали на его спутанную шерсть, капли, вытекающие из глаз человека, которого Этар так ненавидел.

«Я хотел убить его – а он хочет спасти меня от смерти. Я причинил ему столько боли – а он хочет мне помочь. И ведь я здесь не причём», устало думал Этар, пытаясь разобраться в своих путающихся мыслях, «у меня нет сил воздействовать на его разум. Пусть всё началось с того, что он жалел и восхищался мной, пусть он не помнит всего того ужаса, в который я его ввёл, но он действительно не желал и желает мне зла. Он не способен ненавидеть, это так же ясно, как то, что меня зовут Этар и что мне приятно, когда этот человек гладит меня по голове», думал волк.

И в его душе, отравленной ядом собственной ненависти и злобы, затеплился крохотный огонек чувства, свойственного как сейрам, так и людям, чувства благодарности…

* * *

Когда Илайджа Аттертон проснулся, то Белого не было. Остальные шесть волков спали или делали вид, что спят. Двое преградивших выход из оврага волков лежали, положив головы на вытянутые лапы, их глаза были открыты. Они наблюдали за пленником.

Илайджа потянулся, зевнул и сел, подобрав под себя ноги. Проверил содержимое карманов – их только на одной куртке было шесть, не считая потайных карманов на поясе. Охотник вытащил из кармана широкий носовой платок, никогда не использовавшийся по его прямому назначению, и разложил на нем всё, что удалось найти.

Его теперешнее имущество состояло из трех патронов для винтовки 30 калибра, простой газовой зажигалки, складного ножа, длина лезвия которого не превышала семь сантиметров, пачки овсяного печенья, полной фляги с водой, катушки с черными нитками и двумя иголками и порции соли, хранящейся в металлическом, размеров с винтовочную гильзу, футляре с плотно завинчивающейся крышкой.

Помимо воли Илайджа прикинул, что из имеющихся предметов можно использовать для нападения на волков, и с трудом сдержал смех.

Выбор был широк – он мог застрелить, как минимум, трех волков имеющимися патронами (без ружья, конечно). Мог зарезать их всех одним‑единственным ножом (это притом, что длина самого короткого волчьего когтя в два раза превышала длину его ножа). Мог накормить овсяным печеньем или утопить во фляге с водой, насыпать им на хвост соли или незаметно связать их всех с помощью имеющейся в наличии катушки с нитками. А мог запросто спалить всех, просто чиркнув колесиком зажигалки.

Решив, что не стоит торопить события, Илайджа решил просто съесть немного печенья, благо, что волки не проявили к его действиям никакого интереса, разве что один или двое волков на секунду приоткрыли глаза и снова задремали.

Юноша осторожно, чтобы не щелкнуть фиксатором, открыл нож и аккуратно надрезал упаковку с печеньем.

Один из волков встал, широко зевнул, продемонстрировав охотнику внушительный набор ослепительно белых зубов и острых клыков, затем потянулся, выпуская и пряча когти.

Размер когтей напомнил Илайдже фантастический фильм, который он давным‑давно смотрел на Земле, в котором динозавры сражались с людьми. У одного вида динозавров были такие же огромные смертоносные когти. Поразмыслив, охотник пришел к выводу, что придуманные людьми динозавры уступали сейрам по всем параметрам. «Во всяком случае, когти у волков будут куда как длинней, чем тех динозавров», решил Илайджа, глядя на то, как легко волчьи когти входят в землю.

Он отправил в рот печенье и начал медленно жевать, стараясь не шуметь.

Печенье было очень сухим и хрустело на зубах. Слух у волков был гораздо острее человеческого и Илайджа тут же убедился в этом.

Волки проснулись и недовольно посмотрели на пленника. Юноша сдавленно глотнул, напрасно пытаясь проглотить еще твердое печенье, застрявшее комком в его рту. Он сделал два больших глотка из фляги и ему полегчало. Волки продолжали смотреть на него.

Илайджа осторожно положил в рот следующее печенье и принялся жевать, решив не обращать внимания на волков, иначе он так и останется голодным. Волки опустили головы, явно собираясь продолжить сон, нечаянно прерванный человеком.

Охотник захрустел уверенней, мерно работая челюстями.

Самый молодой из волков решительно встал и направился к Илайдже. Охотник замер. Волк уселся в метре перед ним, с интересом глядя на жующего человека. Юноша вопросительно посмотрел на волка, тот, в свою очередь, так же вопросительно посмотрел на человека, наклонив голову набок. Илайджа проглотил печенье и достал следующее из пакета.

Волк принюхался к нему. Сообразив, что сейра интересует не его скромная личность, а его действия, Илайджа осторожно протянул печенье волку. Не проявив никакой агрессии, волк вытянул шею и его ноздри раздулись, втягивая воздух. Почти вплотную приблизившись носом к печенью в руке человека, волк тщательно принюхался, пытаясь определить съедобность странно пахнущего предмета.

Запах явно не понравился волку: он с шумом выдохнул воздух, утратив всякий интерес к происходящему, встал и вернулся на свое место.

Юноша продолжил свой завтрак (или, скорее, обед), облегченно вздохнув.

Он практически заставил себя умерить свой аппетит, ограничившись пятью печеньями. Также он решил экономить и воду. Волки в ней пока не нуждались: им вполне хватило жидкости, полученной из тел мойли.

Рассовывая свой небогатый скарб по карманам, Илайджа увидел возвращающегося Белого. Вожак подошел к группе волков, они о чем‑то «поговорили» и четверо волков неспешной трусцой покинула овраг. Двое стражей, охранявших овраг, остались на своих местах.

Белый подошел и сел напротив Илайджи так же, как буквально минуту назад сидел молодой волк.

«Я подумал над тем, что мы говорили, и принял решение. Прежде чем я скажу тебе, что я решил, я хочу задать тебе вопрос: сможешь ли ты убедить свое племя прекратить войну, если я дам тебе клятву, что больше ни один сейр не тронет ни одного человека»?

– Я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах. Я буду, если придется, умолять, я буду просить, я буду становиться на колени, я буду говорить с каждым, кто пожелает меня выслушать и с каждым, кто откажется меня слушать! Я клянусь тебе в этом! – голос Илайджи был тверд, а в сердце не было ни капли лжи.