Черная пустошь. Дилогия

И я внял его мольбам. Я ясно понимал, что это и был голос моего разума, моего рассудка, замутненного ненавистью к людям и желающего очиститься от скверны жестоких убийств. Пусть этот голос на миг обрел форму моего нерожденного внука, пусть! Этот призрак умолял меня простить, а что может быть правильнее милосердия и прощения? Ничего, ровным счетом ничего.

И я принял решение…

* * *

Сергей Дубинин, лежащий на госпитальной койке, устеленной белоснежными простынями, очнулся от тяжелого сна. Его глаза открылись и несколько раз моргнули. Сергей не понимал, где он. Рядом с койкой он увидел высокий штатив с пластиковой капельницей, в вену на правой руке была введена игла. Сергей чувствовал себя отдохнувшим, но все же немного слабым.

– Эй! – слабым голосом позвал он, улыбаясь, осматривая брезентовые «стены».

– А вот и наш Рип Ван Винкль проснулся! – в «палату» быстрым шагом вошла Марина Сергеева.

Она улыбалась, но всячески пыталась скрыть улыбку, нахмурив брови и поджав губы.

Она проверила уровень жидкости в плотном целлофановом пакете с физиологическим раствором и чем‑то осталась довольна.

– Здравствуйте, Мариночка Петровна! – улыбнулся Дубинин, приподнимаясь в кровати.

– Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, – проворчала Сергеева, довольно бесцеремонно проверяя зрачки биолога с помощью карманного фонарика в виде ручки, трогая бледный лоб и одновременно пытаясь нащупать пульс.

Сергей стоически вытерпел эти медицинские процедуры.

– Пульс в норме, следи за рукой, – сказала Марина, водя пальцем перед носом Дубинина.

– Ох, да в порядке я, Марина, что ты в самом деле!

– Ты, Дубинин, мне не будешь рассказывать сказки, кто и что тут в порядке! – Марина воинственно сморщила нос.

– Кто это тут в порядке? – поинтересовался вошедший Владислав.

– Я! – Сергей поднял свободную от капельницы руку. – Пионер Дубинин всегда готов!

– К чему это он готов? – спросил Сергеев у жены, демонстративно не обращая внимания на Сергея. – Больной, ведите себя спокойно!

Владислав наклонился над Дубининым и подчеркнуто добрым, как у Айболита, голосом, спросил, гладя Сергея по голове:

– Ну, кто мы сегодня?

Сергей не выдержал и засмеялся старой бородатой шутке.

– Сегодня мы – Дубинин Сергей Сергеевич.

– Ну, и слава богу, – улыбнулась Марина.

– Ну, ты и учудил нам вчера, Серега, – Сергеев присел на кровать рядом с биологом, – совсем плохой был.

– Как это?

– А ты что, ничего не помнишь?

– Нет.

– Не придуривайся, Дубинин, а то касторки зальём и зеленкой нос помажем, – пригрозила Марина.

– Да серьезно, ребята, ничего я не помню. Помню, что вроде бы заболел, ну, уроки отменил – это я помню. Помню, слабость была какая‑то дурацкая, шатало меня немножко, я подумал, что – грипп какой‑нибудь, уже обрадовался, что местные вирусы показались или наши завезенные проклюнулись. Думал с самого себя историю болезни писать, на радость науке и вам, докторам‑садистам, а больше ничего и не помню.

– У тебя сердце вчера остановилось, Сережа, – голос Владислава стал абсолютно серьезным, – тебя Майкл вчера вечером приволок. Мы тебя на стол положили, видим – пульса нет. Засандалили тебе адреналин прямо в сердце, два раза электрошоком били и моторчик твой ожил.

– Ни фига себе! – ошеломленно выдохнул Дубинин.

На его лице было написано неподдельное удивление и растерянность.

– Вот тебе и «ни фига»! – отрезала Марина. – Ты посмотри, на что ты стал похож – чисто скелет, узник Освенцима, кожа да кости.

– А чего вы это в меня вкололи? – Сергей указал на капельницу.

– Глюкоза, кое‑какие витаминчики, тонизирующее, – нетерпеливо ответил Владислав, – ты от вопросов‑то не увиливай, пионер Дубинин! Как получилось, что ты чуть от голода не окочурился?

– Черт! – с размаху ударил себя по щеке Сергей. – Черт, «от голода», какой же я дурак!

– Я, конечно, приветствую запоздалое раскаяние, но ты не мог бы пояснить?

– Нечего тут объяснять! – Сергей решительно сел в койке. – Как это снимается? – спросил он, хватаясь свободной рукой за иглу капельницы.

– Ты что, одурел?! – закричала Марина. – Слава, держи его!

– Сереженька, Сереженька, тебе нельзя волноваться, – Владислав бережно придержал биолога за плечи, – и вставать тебе ни в коем случае нельзя. Не волнуйся, успокойся, объясни всё толком.

– Я совершенно спокоен, Слава, – голос Дубинина подтверждал его слова, – ты хочешь объяснений? Пожалуйста: у меня волк наверху умирает. Он, скотина, почти ничего не ел уже столько времени. Вот, – удовлетворенно кивнул Сергей, – теперь я могу объяснить, почему я немножко сбросил вес.

– «Немножко», – передразнила Марина, – балда!

– Да, – согласился Сергей, – может быть, я и балда, но я – балда с сердцем, в отличие от вас, докторишек. Я не мог есть, понятно вам? Не мог я есть, когда видел, как животное мучается по моей вине. Это я его в клетку засадил, свободы лишил. Он и решил, что ему лучше сдохнуть, чем принять кусок из моих рук. Он ничего не ел, уже столько времени прошло, а он, упрямый, от еды отказывается. Его спасать надо.

– Погоди, погоди, – остановил его врач, – ты о волке, которого подстрелили в лесу и в Башню спрятали?

– Ну да.

– В твоей лаборатории?

– Да, – Сергей от нетерпения прямо‑таки приплясывал на койке, – вытаскивайте ваши иголки и помогите мне встать!

– Тебе нельзя двигаться, – раздельно и чётко выговаривая каждое слово, как будто при разговоре с умственно отсталым, сказал Сергеев.

– Слава, – глаза Дубинина умоляли, просили, он чуть не плакал, – если ты меня не выпустишь – он умрет. Понимаешь, умрет! Если ты меня не выпустишь, ты мне враг на всю жизнь! Если ты меня не выпустишь, я брезент этот зубами прогрызу, я на карачках в Башню полезу, клянусь!

– Вот сумасшедший! – с легким оттенком восхищения сказала Марина.

– Ладно, ладно, – Владислав поднял руки вверх, – если ты так переживаешь за своего зверя, то мы пойдем, разберемся с ним сами. Только охрану позовем на всякий случай, а ты, упертый осел, здесь останешься.

– Слава, – Сергей умоляюще приложил свободную руку к груди, – мне надо обязательно идти! Он никого к себе не подпускает, а я уже почти с ним договорился. Он ко мне почти привык – я же с ним целыми днями просиживал, разговаривал с ним. Слава!

– Ладно, псих, поможем, – решительно сказала Марина. – Сергеев, бегом за креслом‑каталкой, а то этот невменяемый окончательно свихнется и нас с ума сведет!

– Мариночка, – комически сложив губы для поцелуя, потянулся к ней Сергей, – ангел ты в белом халате, звезда моя, спасительница‑хранительница…

– Замолчи, Дубинин, – рассмеялась Марина, – а то я от смеха тебе иголку могу в какое‑нибудь важное место загнать!

– У меня нет больше важных мест, ой! – Марина вытащила иглу и приложила к месту укола тампон, смоченный спиртом.

– Сожми руку в локте, – посоветовала она.

Морщась, Сергей согнул онемевшую руку, помогая свободной рукой.

– Вот и карета для нашего безлошадника, – Владислав вкатил кресло в «палату».

– Что нам нужно брать с собой? – спросила Марина.

– То же, что делали мне – глюкозу, тонизирующее, короче, всё, что нужно, чтобы спасти умирающего от голода, только в двойном размере, – ответил улыбающийся Сергей, прижимая руку к груди…

* * *

…Этар умирал. Он чувствовал приближение смерти, чуял ее тошнотворный запах. Сил уже не осталось, но всё же волк не хотел умирать. У него больше не осталось желаний, ему уже не хотелось обрести свободу, не хотелось отомстить, не хотелось есть. Единственное желание, еще теплившееся в нём, было желанием жить. Просто жить, дышать, слышать, видеть.

Волк с трудом усилием воли отгонял черный туман, сгущающийся у него перед глазами, но смерть не желала отступить, чувствуя легкую поживу. Судорожно вздохнув, волк перевел дыхание и почувствовал мимолетную радость оттого, что его враг – мертв. «Я все‑таки победил тебя, человек», довольно подумал волк и услышал скрип, голоса и шум приближающихся шагов.