Бунтарь (ЛП)

Взбесившаяся лошадь без всадника проскакала по рядам лежащих раненых, оставленных на милость северян. Истошно завопил бедолага, которому копыто раздробило колено. Другой плакал, звал мать. Третьему картечь вышибла глаза, и плакать он не мог. Ещё двое отмучились, их бороды торчали к небу, по коже ползали мухи. Северяне, которыми наполнился лес, обшаривали карманы и мешки убитых. Пушки, наконец, смолкли, но кое-где уже трещали занявшиеся от их огня пожары.

Восточнее серомундирные висконсинцы-янки, сблизившись с полком из Джорджии, оказавшимся на правом фланге рухнувшей оборонительной линии южан, были ошибочно приняты за подкрепления. Стяг северян, без ветра висящий на древке тряпкой, ничем не отличался от флага Конфедерации. В результате джорджийцы подпустили янки так близко, что те первым же залпом выбили офицеров. Уцелевшие южане бросились наутёк, и оборонительный рубеж Натана Эванса перестал существовать. Однако свою задачу рубеж выполнил, задержав северян под Седли и дав возможность сформировать на том холме, где ночевал Легион Фальконера, вторую линию обороны.

Там стояла целая батарея виргинских пушек с бывшим адвокатом во главе. Дула орудий смотрели на другую сторону долины, по которой остатки войска Эванса спасались от наступающих им на пятки северян. Закрепившейся на холмах пехотой командовал набожный чудак тяжёлого нрава. Он не пользовался любовью курсантов, будучи преподавателем Виргинского военного института, и не обрёл её у подчинённых, получив под начало бригаду ополченцев, которых учил не до седьмого, до семьдесят седьмого пота. Теперь ополченцы набожного чудака Томаса Джексона, выученные, вымуштрованные, на голом гребне холма ожидали опьянённых победой над бойцами Эванса янки.

Вторая артиллерийская батарея выкатила орудия рядом с тем местом, где был сложены ранцы и прочая поклажа Легиона Фальконера. Командир батареи, ещё недавно — священник епископальной церкви, приказал своим бойцам проверить и перепроверить банники, извлекатели пыжей, шуфлы, пальники, прокольники, а сам вслух жарко молил Всевышнего принять к себе грешные души проклятых янки, которых почтенный пастырь намеревался направить в лучший мир с помощью четырёх пушек, названных им в честь четырёх евангелистов. Томас Джексон, предполагая, что атака на холм начнётся с артподготовки, приказал бойцам залечь, а сам, сидя на лошади, невозмутимо читал Библию. Чтобы в бою его виргинцы не запутались, Джексон распорядился повязать на рукава или кепи полоски белой ткани. Также был оговорен пароль: «Наши домА!». При этом полагалось ударить себя левым кулаком в грудь. Капитан Имбоден, законник-артиллерист, давно пришёл к выводу, что Джексон безумен, как шляпник, и радовался от души, что полоумный сражается на одной с ним стороне, а не против.

Томас Джексон. Виргинец. Окончил Вест-Пойнт 17-м из 59 кадетов. Во время американо-мексиканской войны заработал у воинских начальников репутацию строптивца, по-своему выполняя приказы командования. После войны преподавал в Виргинском военном институте, где также отличался, мягко говоря, независимостью суждений (так, например, летом 1851 года под предлогом того, что казармы кадетов недостроены, отправил их в многодневный марш-бросок). Был фанатичным пресвитерианином, и даже стал дьяконом.

Полутора километрами правее батареи Имбодена через каменный мост маршировал бесконечный поток солдат Севера. Бригадный генерал Ирвин Макдауэлл приветствовал с лошади бойцов, спешащих развить первый успех:

— Победа, ребята! — не уставал он повторять, — На Ричмонд!

Генерал находился в превосходном расположении духа. Настроение, которого не в силах было испортить беспокоившее с утра несварение желудка. Пирог вчера за ужином в качестве завершающего штриха, бесспорно, был лишним, но отказаться от него Ирвин Макдауэлл не мог. К вкусной еде он питал слабость, за что и платил каждое утро изжогой и несварением. Но что несварение? Мелочь. В особенности сегодня, в день его триумфа! Он привёл величайшую армию в истории Америки к умопомрачительной победе, и очень скоро, покончив с остатками разбитого войска бунтовщиков, он лично швырнёт связки знамён побеждённых полков к ногам президента! Пока, правда, захваченных знамён у него не было, но они обязательно будут.

— Старбак! — позвал он су-адъютанта, скучающего в компании иностранных атташе. Попутно он машинально отметил про себя, как нелепо выглядят их вычурные, расшитые золотом парадные мундиры. Он и сам, отучившись во Франции, был не чужд изысков в форменной одежде, но сейчас, на фоне скромных синих мундиров его победоносного воинства, наряды иноземцев казались аляповатыми и оскорбляли взор.

— Капитан Старбак!

— Да, сэр. — капитан, заслушавшийся попурри из оперных увертюр, что оркестры играли для проходивших частей, подъехал к своему патрону.

— Пошлите разведчиков за мост, уж будьте так добры. — благодушно распорядился генерал, — И обяжите наших доблестных парней все захваченные вражеские стяги отсылать сюда, мне. Все до единого! А о наших заморских друзьях не волнуйтесь. Я с удовольствием развлеку их беседой сам.

Макдауэлл помахал проезжающим мимо артиллеристам:

— Победа, ребята! Победа! На Ричмонд! На Ричмонд!

На одном из передков катился пьяный толстяк-сенатор из Нью-Йорка. Ему генерал уважительно отсалютовал. Мошенник, как и все политиканы, однако победоносному генералу после окончания молниеносной удачной войны пригодятся друзья в этих кругах. Джордж Вашингтон, как известно, тоже был поначалу всего лишь военным.

— Отличный денёк, не правда ли, сенатор? Великий денёк!

— Новый Йорктаун, генерал! [20]Истинное Ватерлоо! — конгрессмен снял шляпу.

Как бы ни был он пьян, нос держал по ветру. Победоносный генерал может ему тоже оказаться полезен.

— На Ричмонд! К славе! — сенатор энергично мотнул шляпой и чуть не свалился с сиденья.

— Кстати, Старбак! Старбак! — спохватился генерал.

Капитан, начавший проталкиваться по запруженному войсками мосту, оглянулся:

— Сэр?

Генерал не любил прилюдно повышать голос, однако выбирать не приходилось:

— Доступ гражданских через мост надо ограничить. Ребята им дурного не сделают, но нам ведь не хотелось бы, чтобы какая-нибудь леди пала жертвой случайной пули?

— Понял вас, сэр!

И Джеймс Старбак отправился за флагами.

Полковник Вашингтон Фальконер тоже искал флаги, флаги Легиона. Искал он их на пастбище севернее тракта. Поначалу ему навстречу стали попадаться бойцы его драгоценного подразделения: прокопчённые порохом, едва волочащие ружья и ноги, изнурённые. В относительном порядке двигались небольшие группы, ведомые офицерами и сержантами, большинство же брели, бросив дорогостоящую амуницию, понятия не имея, где их роты и где их воинские начальники. Отступающие перемешались. Виргинцы шагали с луизианцами, луизианцы с каролинцами. Выглядели они, как и выглядит битое войско: угрюмо и устало. Полковник смотрел на них так, будто не мог поверить, что видит это наяву. Итен Ридли, мысленно вознося хвалу небесам за то, что не поймался на удочку Старбака, а поехал за полковником, молчал, боясь попасть тому под горячую руку.

— Это из-за Старбака. — выдохнул Фальконер, и Ридли с готовностью кивнул.

Полковник тем временем уже опрашивал встречных легионеров:

— Адама не видели?

Те отрицательно мотали головами, а некоторые, выразительно оглядывали своего командира, его мундир без малейшей пылинки, отдохнувшего жеребца, отворачивались и сплёвывали сухими губами.

— Сэр! — Ридли заметил справа синие мундиры, пересекающие деревянный мостик через один из бесчисленных притоков Булл-Рана, — Сэр!

Однако полковник мчался к выходящей из леса под знамёнами Легиона группе. Фальконер готов был сегодня со многим смириться, раз уж день не задался, но не с потерей знамён. Даже если Конфедерация падёт, даже если мир перевернётся, полковник твёрдо намеревался привезти флаги Легиона обратно в «Семь вёсен» и повесить в холле на радость потомкам. Ридли ничего не оставалось, как последовать за командиром.