Отчий дом

А вот совсем свежее сообщение:

«Весною 1913 года аэроплан капитана Обри был брошен ветром носом вниз. При пикировании с высоты семисот метров пилот безуспешно пытался создать аэроплану нормальное положение. Скоро аэроплан перевернулся колесами вверх.

Летчик бросил управление и ухватился за свое сиденье, чтобы не выпасть. Но через несколько секунд аэроплан сам перешел в пике, и тогда пилот вновь взялся за управление. Он сумел выправить аэроплан, когда до земли оставалось менее ста метров».

«Стало быть, аэроплан способен возвращаться в нормальное положение даже без помощи пилота!» — думал Петр Николаевич. Эти случаи еще раз подтверждали правильность его расчетов.

«Теперь нужно найти тот наименьший радиус мертвой петли, при котором отталкивающая вверх центробежная сила сумеет уравновешивать силу тяжести самого аппарата и находящегося в нем летчика… Черт возьми! Найти… Но ведь это далеко не так просто!..»

Петр Николаевич занимался своими обычными делами исполняющего обязанности командира отряда — наставлял летчиков перед полетом, проверял техническую готовность аэропланов, справлялся у Нелидова, получена ли партия запасных частей к моторам, завезен ли бензин и касторка, но все видели: необычно задумчив и озабочен командир. И все знали, что думает он о мертвой петле.

Если бы Нестеров не был так захвачен своими мыслями, он заметил бы, как терзались за него все летчики и мотористы отряда.

Передков чертил, уж верно, сотую схему мертвой петли и в отчаянии ерошил волосы. «Тут нужна высшая математика, а я в ней не очень горазд…»

Кто-то посоветовал Передкову обратиться к известному киевскому профессору Зарембе.

Миша Передков в тот же вечер влетел в тихую квартиру профессора, начертил ему на бумаге схему мертвой петли и умолял его сделать теоретические расчеты с помощью высшей математики.

— Понимаете, господин профессор, речь идет о жизни одного человека. И какого человека, профессор!

Старик-профессор ничего не понял из горячей, сбивчивой речи Передкова, принял его за помешанного на всяких там воздушных трюках юношу и мягко, но энергично, с помощью прислуги и двух сыновей выпроводил его за дверь…

Нелидов наблюдал за тем, как Нестеров, сидя в тени под крылом аэроплана, считал на логарифмической линейке, испещрял листки бумаги длинными колонками цифр, чертил схемы мертвой петли, иногда перечеркивал написанное и бросал карандаш, задумывался…

Нелидов вздыхал, не мог ничем заняться, хоть и работы было по горло: все валилось из рук.

«Ох, Пётра, Пётра!.. Чем кончится все это..?»

Сложные теоретические выкладки уводили все дальше и дальше Петра Николаевича от цели. По утрам он работал дома, на аэродроме оставался после полетов и чертил, считал, пересчитывал… Наконец Нестеров решил сделать ряд упрощений и притом в невыгодную для него сторону…

Однажды утром летчики застали своего командира у аэроплана, который Нелидов готовил к полету. По взволнованному черноусому лицу моториста офицеры поняли, что Нестеров закончил свои расчеты.

— Ну, что, Петр? — не выдержав официального тона, метнулся к нему Передков. Офицеры обступили командира.

— Я нашел, что мертвую петлю вполне безопасно можно описать по кругу радиусом в двадцать пять-тридцать метров, — сказал Петр Николаевич.

— Вы только послушайте: «Вполне безопасно…» Сумасшедший! — шепнул штабс-капитан Самойло одному из летчиков.

— При большем радиусе, — продолжал Нестеров, — отталкивающая центробежная сила окажется меньше силы тяжести, и аппарат должен будет упасть вниз и не выполнит полного круга.

— Вот-вот-вот! — воскликнул Самойло.

Все рассмеялись.

— При меньшем чем в двадцать пять метров радиусе центробежная сила окажется больше силы тяжести, и опрокинутый аппарат вполне надежно может оставаться некоторое время в воздухе и затем перейти в нормальное положение.

Миша Передков слушал Нестерова и думал: «Все-таки надо быть одержимым, чтобы столько усилий тратить на это рискованное дело…» Он вспомнил Вачнадзе и его восторженный возглас на аэродроме в Варшаве: «Прекрасно быть одержимым!»

— В состоянии ли вообще аэроплан описать в воздухе такой небольшой круг? — озабоченно спросил Передков.

— А это мы и должны будем проверить! — улыбнулся Петр Николаевич.

Нелидов установил на летном поле два пилона на расстоянии сорока пяти метров один от другого. Петр Николаевич взлетел на «Ньюпоре» и стал описывать круг между пилонами.

Он летал долго. Аэроплан кренился все круче, радиус круга становился все короче. Нелидов и Передков по тени аэроплана производили замеры.

После посадки Нестеров вместе с друзьями занялся подсчетами. Результат оказался превосходным: вместо требуемого радиуса в двадцать пять метров описанный круг имел радиус всего в двадцать два с половиною метра…

Наденька подошла к окну и замерла от изумления: во дворе на старой, разбитой вчерашней грозой акации стоял аист.

Большая белая птица долго с любопытством глядела в окно, и Наденька не посмела ни пошевельнуться, ни оторваться от ее загадочного взгляда: в нем было что-то неправдоподобное, фантастическое.

Срывающимся голосом Наденька позвала:

— Петрусь!.. Вставай! Иди сюда… Быстрее!

— Что ты там увидала, Дина?

— Аист! — громким шепотом отозвалась она, не отрываясь от загадочно-волнующего птичьего взгляда.

Петр Николаевич поднялся с постели, прильнул к Наденькиному плечу.

— Аист… Верно! Добрая птица. Она приносит счастье… — сказал он с ласковой задумчивостью. — И удачу… — добавил он, помолчав.

— А вдруг она… он улетит? — испуганно промолвила Наденька.

— Нет уж! — с веселой уверенностью ответил Петр Николаевич. — Раз аист облюбовал себе место, он не расстанется с ним. Верная птица, Дина!..

С тех пор каждое утро, просыпаясь, Наденька кидалась к окну. Аист стоял либо сидел, положив красивую желтоклювую голову на крыло.

Иногда аист кивал головой, будто здороваясь. Наденька уже привыкла к нему. Петр Николаевич смастерил блок и подвесил его на верхушку акации. Наденька тянула за один конец веревки, а на другом было подвешено выдолбленное из липы корытце с зерном, мелко накрошенной булкой и даже с жестяной банкой, наполненной водой.

Корытце плыло вверх, затем у самой верхушки останавливалось, и аист деловито и спокойно завтракал, глухо постукивая клювом.

Петр Николаевич звал аиста «Александром Ивановичем» и все справлялся у жены, когда поутру она подходила к окну:

— Александр Иванович уже проснулся?

«Счастье! — думала Наденька, завороженно глядя в глаза аиста. — Да, я счастлива, милая, добрая птица. Я люблю Петруся, и он меня любит. Я люблю Маргаритку и Петеньку. Ничего мне больше не надо! Только… Только не улетай, Александр Иванович!..»

Она шептала эти слова страстно и самозабвенно, как молитву.

— Только не улетай, Александр Иванович!

Аист прилетел в те дни, когда Петр Николаевич закончил все приготовления к своему эксперименту. «Странно, — думал он, — эта птица прибавила во мне уверенности. Вероятно, все, кто решается на отчаянный шаг, становятся немножко суеверными. Аист кажется мне добрым предзнаменованием. Да… Но „Ньюпор“ мой в таком состоянии, что… Нелидов советует полететь только на одном из новеньких „Ньюпоров“, прибывших с завода „Дукс“, где их осматривали и регулировали.

Милый Геннаша! Он боится, что во время мертвой петли моя старая машина сложит крылья. И Миша не отходит от поручика Есипова, уговаривая его „дать Нестерову новый „Ньюпор“ для совершения его опасного опыта“.

Милые, верные друзья!.. На миру, говорят, и смерть красна, а с вами мне ничего не страшно.»

Петр Николаевич вспомнил бледное, строгое лицо Георгия Вачнадзе и его слова за минуту до того, как его увели жандармы:

«Я хочу взять с вас слово, что вы совершите свой подвиг… Я надеюсь, что и в тюрьме услышу о вас и буду рассказывать людям…»

— Услышишь, Георгий! Услышишь… — шептал Нестеров, задумчиво и строго сдвигая брови.