Курсистки

– Вика, не дури, выходи! – он сердито оглянулся на Гордея, который в этот момент доставал Ксюшин чемодан из багажника.

– Пошел ты! – донеслось из машины.

– Я сейчас пойду! Я позову охрану, лучше сама вылезай, драться с тобой у меня нет желания!

– Вези меня обратно. Я здесь не останусь.

Гордей, поставив чемодан Ксюши на траву, подошел к мужчине.

– Прохоров, начальник службы охраны.

– Дмитрий Шляхтин, там моя дочь, Виктория, – кивнул он на машину.

– Я уже понял. Разрешите, – Гордей наклонился к открытому окошку, что – то тихо сказал и отошел. Помедлив чуть, из машины вышла девушка.

«Вот и подруга по несчастью!» – Ксюша невесело усмехнулась и тут же замерла: к ним приближалась женщина, при виде которой у Ксюши тревожно екнуло сердце. В фильме про войну, который она видела по телевизору, так выглядела надзирательница в концлагере. «Только плетки не хватает. У той тонкий такой хлыстик был, кожаный. Она им била женщин по лицу», – подумала она с содроганием.

– Ада Карповна, принимайте, – Гордей кивнул сначала на Ксюшу, потом на Вику.

– Здравствуйте, девочки. Идите за мной, – скомандовала «надзирательница».

– Ну, попали! – шепнула Вика Ксюше кивая на прямую и плоскую, как доска спину Ады Карповны.

– Вика, пока! – у Шляхтина, тоже смотревшего на эту спину, вдруг дрогнул голос.

Вика, не оборачиваясь, неопределенно махнула рукой. «А мне и «прощай» сказать некому», – с тоской подумала Ксюша, невольно обернувшись на отца Вики. Тот как – то робко поднял руку в прощальном приветствии. А Ксюша вдруг пожалела его, а не их с Викой: уж больно бледно он выглядел на фоне своей навороченной тачки.

Глава 10

Всего каких – то полчаса назад нянька Поля с причитаниями собирала ей чемодан. А теперь она сидит на заднем сиденье служебной «Волги» отца и пытается думать.

Она осознавала свою красоту. Со всей ответственностью зрелой женщины. И это в пятнадцать лет. Но она сама не получала от этой красоты никакого удовольствия. И за это ее били. По красивому лицу. За то, что она всегда была насмешлива и равнодушна. Мужчинам, вернее, браткам, которые себя к ним причисляли, она нужна была, чтобы сбросить напряжение, часто после проделанной «работы». Никто не знал, что она несовершеннолетняя. Никто не знал и того, кто у нее отец. Каша даже имя ей сменил. Он называл ее Кармен. Впрочем, постоянные его девочки все звались Изольдами, Анжелами и Лолитами. Никаких Кать и Свет.

Если бы отец знал хоть что – то про Кашу и его квартиру на Дворянской. Если бы только знал! Соне иногда очень хотелось, чтобы председателю суда Риттеру, уважаемому человеку, кто – нибудь сообщил, что у него дочь – проститутка. Тогда бы он до конца понял, что яблоко не от яблоньки. И принял бы меры. Поговорил бы с ней, как с дочерью. Как, например, мать с Анькой Ларцевой. По душам. Когда – то они с Анькой были подругами, до того момента, пока Соня не поняла, что на фоне правильной Анны она, Соня, выглядит уж совсем тухло. Но Анькина мать преподавала в их школе русский и литературу, и до конца ссориться с дочерью училки ей было не с руки. Анька сама от нее постепенно отошла, некогда ей было, училась, на медаль шла. Если бы не грозящая Соне двойка по русскому, отношения не были бы так безнадежно испорчены. И все Косова! «Давай попинаем немного, для страха», – предложила она ей. И Соня согласилась. Прихватив еще пару подружек, они подкараулили Ларцеву в парке. Соня даже не поняла, откуда взялась эта злость, когда она увидела упавшую в грязь бывшую подругу. Сжавшуюся в комок, в яркой красной куртке. Она и пинала – то эту куртку, а не Аньку. По крайней мере, то, что на земле человек, она не думала. Положи тогда перед ней мешок с мукой, она бы пинала и его. Только сидя на скамейке, уже в наручниках, и глядя на склонившегося над кучей красного тряпья мента, она испугалась. Не за себя, а за нее, Аньку. «Мы убили ее, как думаешь?» – прошептала она на ухо Косовой. «Да, ладно! Че ей сделается? Твой папахен нас точно вытащит?» – ответила та. Соня тогда была уверена, что точно. Она же ему дочь!

Соня посмотрела в окошко: там, словно как при ускоренной перемотке пленки, мелькали деревья, росшие по обочине дороги. Отцовский водитель гнал со скоростью не меньшей ста двадцати километров в час. «Отцу не терпится меня сдать», – подумала она со злостью, косясь на седую макушку Риттера, торчащую над спинкой сиденья.

– Смотри, поворот проскочишь, – сделал замечание Риттер водителю.

– Нет, не в первый раз едем, Александр Генрихович, я помню, где это.

– Да уж, не в первый…

…Первый раз был месяц назад. Его тогда точно волна какая накрыла, когда он узнал о Кашине. Решил, что ничего дочери не скажет, просто начнет искать выход. Толку, говорить с ней не было, он так решил. Про Курсы Агнессы Бауман ему рассказал генерал Трофимов. Вроде бы ненавязчиво делился, просто как бы информация к сведению, но Риттеру почему – то показалось, что для него лично он говорит. Что, знает про его дочь Трофимов, может быть, даже больше него самого знает.

И Риттер поехал сам, лично. То, что Агнесса так стара, он не ожидал. Но, проговорив с ней почти час, он понял, что глубокие морщины на лице кожа – это единственный признак ее возраста. Закрыв глаза можно было влюбиться в эту ироничную, умную женщину, казалось понимающую его с полуслова. Он успокоился и понял, что вот он, выход. При нем она прощалась со своей выпускницей, миленькой девчушкой, нежным голоском по – французски что – то щебетавшей ей со слезами на глазах. Девушка села в джип и уехала, а тонкий аромат фиалки еще долго витал в кабинете Агнессы. «Леночка поступила в Сорбонну», – только и сказала Агнесса, протягивая ему листок, вынутый из толстой папки. «Наркотики, избиение одноклассницы, кражи,…» – прочел он вслух. «И это все о ней», – кивнула Агнесса на дверь. Он остолбенел. И тут же подписал все бумаги, больше не думая. А перед глазами стояла премиленькое девчачье личико, и слышался французский говорок.

А потом Агнесса провела его в пустующие пока апартаменты. Она так и сказала «апартаменты». Риттер только потом понял, какие условия для проживания у курсисток. Ванная в мраморе произвела на него особенное впечатление. «А карцер у вас есть?» – спросил он. «Помилуй вас Бог, Александр Генрихович! У нас же не женская тюрьма! У нас девочки. Они просто немного сбились с пути». Он ей поверил.

Ему очень хотелось встретиться с Агнессой еще раз. Но сегодня ему, кажется, не повезло. Когда они въехали во двор, их встретил огромного роста мужик с цыганскими глазами.

– Начальник службы безопасности Прохоров, – поздоровался он.

– Риттер. А Агнесса Лазаревна?

– Она в городе. Будет к вечеру, – он повернулся к Соне, которая с любопытством осматривалась.

– Софья, Белла Васильевна вас проводит в вашу комнату, – он показал Соне на приближавшуюся к ним женщину.

– Здравствуйте. Прощайтесь с отцом и пойдемте со мной, Софья.

– Пока, пап! Нужно сказать, милое местечко! Может, тут не так уж и плохо?

– Постарайся…

– Вести себя прилично? Постараюсь, – Соня прикоснулась к щеке отца сухими губами и отвернулась. Все вокруг могло оказаться красивой оберткой. А в качестве подарка внутри вместо куклы – чертик в табакерке.

Риттер торопливо сел в машину. Отчего – то вдруг к горлу подступила тошнота. «Это от страха. От страха разлуки с Сонькой. Я не увижу ее два года. А, может быть, и никогда не увижу», – вспомнил он некстати результаты последнего медицинского обследования.

Глава 11

«Такой красоты не бывает», – успел он подумать прежде, чем нога попала в земляную ямку. Клим, пробежав на полусогнутых пару метров, все же упал и первое, что он увидел, лежа на траве, были узкие носы дамских сапожек.

– Господи, Клим, вы не ушиблись? – голос Беллы Васильевны был полон участия.

– Да как – то так…, – протянул он неопределенно, довольно легко поднявшись. Он даже не посмотрел на Беллу Васильевну. Он вообще не видел ничего, кроме этих насмешливо прищуренных темных глаз. И, хотя девушка, была на голову ниже его, ему казалось, что она смотрит на него свысока.