Страница 4 из 29
«Сегодня податели денег не объявятся, – рассуждал он, – бросили кость и ждут, схвачу я ее или отнесу хозяину. Они не пошли со мной на прямой контакт, знают, я не беру, значит, имеют обо мне информацию. От кого? Прокурор отпадает, скорее всего, кто-то из коллег. Если я пойду к прокурору?»
Артеменко сам с собой играл в прятки, отлично понимая, что к прокурору не пойдет, будет ждать, как развернутся события.
Через пять лет Владимир Никитович Артеменко жил в двухкомнатной квартире улучшенной планировки, ездил на собственной машине, работал директором дома отдыха под Москвой. Он искренне удивился, как легко и безболезненно произошла перемена, словно он не перебежал в лагерь своих противников, а зашел в магазин, сбросил с себя все, начиная с белья и носков и надел новое. И ничего, оказывается, не жмет, все подогнано точно по фигуре. Надо отдать должное, занимались его экипировкой профессионалы.
Тогда, в далеком прошлом, его остановили на улице, пригласили в машину – никакого принуждения, все с улыбкой, даже с юмором. В кабинете загородного ресторана его ждал мужчина лет сорока со скучным, невыразительным лицом.
– Здравствуйте, Владимир, садитесь, будем ужинать. Вы не пьете, а я рюмку себе позволю. – Он налил и выпил, подвинул гостю салатницу.
Стол не ломился от яств: салат из овощей, язык, графинчик водки и минеральная вода. Хозяин начал разговор без предисловий.
– Как вы относитесь к моему предложению? Вы знаете, о чем идет речь? Хотите помочь? И возможно ли?
– Не знаю, – ответил Артеменко, – я думаю, третьи сутки решить не могу.
– Вас смущает сторона этическая или правовая?
– Не знаю.
Хозяин отложил вилку, взглянул на Артеменко внимательно, прищурился, словно прицеливаясь.
– Вы мне нравитесь. Женщина погибла, мой приятель оказался подонком. Говоря «оказался» я себя обманываю, давно знал, что он дерьмо. Но я в таком возрасте, Владимир, когда друзей не выбирают, как и не меняют коней на переправе. Девочку не вернешь, и за десять лет моего дружка не исправишь. Возмездие? Чтобы другим неповадно было? Давайте не будем переделывать человечество! Вопрос идет, как я понимаю, о вашей совести. Вы член партии?
– Естественно.
– Да, на вашей работе естественно. – Хозяин вздохнул. – Проблема взаимоотношения человека с самим собой сугубо личная, помочь со стороны невозможно. Конечно, я могу сказать вещи хорошо известные. Ваш лидер награждает сам себя и, видимо, спит спокойно. Как ведут себя его дочь и зять, вы тоже знаете. Я могу привести вам примеры, десятки, сотни примеров безнравственности и откровенной уголовщины среди лиц неприкасаемых. Вы возразите: мол, пусть так, они такие, а я иной. Вы правы, Володя, абсолютно правы. Чем я могу вам помочь? – Он развел руками. – Вы отлично понимаете, соверши аварию кто-то из неприкасаемых, у вас и материала в сейфе не было бы. И ваш прокурор, мужественный фронтовик и честнейший человек, о данном факте просто ничего бы не знал. Если вы откажетесь, претензий никаких, угроз тем более, за деньгами заедут, и мы с вами никогда не встречались.
Хозяин выпил еще рюмку и стал аппетитно, неторопливо закусывать. Артеменко пил минеральную воду, что-то жевал, но вкуса еды не ощущал. В голове лишь гулкая пустота, обрывки мыслей. Он отлично понимал, его покупают, но раньше ему казалось, что делается это как-то совсем иначе, более цинично, что ли.
Человек, сидящий напротив, говорил правду – все так и есть, существуют неприкасаемые. Он, Артеменко, доказывает вину только тех, кого ему разрешают отдавать под суд.
Он не заметил, как подали шашлык. С трудом прожевав кусок, налил себе в рюмку водки.
– Кофе, пожалуйста, – сказал хозяин официанту. – Вы мне нравитесь, Володя. Не люблю болтунов и людей, принимающих решения быстро. Скоро соглашаться, легко отказаться. Если вы решите служить у меня, официальное место работы придется сменить. Согласитесь, располагать деньгами и жить в коммуналке не имеет смысла.
Артеменко вывел подследственного из-под прямого удара. Передопросив свидетелей, он одни документы фальсифицировал, другие уничтожил. И друг хозяина получил три года, условно. Врач с косящими, видимо, от постоянного вранья глазами обнаружил у Артеменко какое-то заболевание, объяснил симптомы, научил, на что следует жаловаться, и вскоре он из прокуратуры уволился и стал директором дома отдыха.
Год Артеменко не беспокоили, анонимно помогая со вступлением в кооператив, с покупкой машины, организацией быта. Затем в доме отдыха появился Пискунов, тот самый спасенный им от тюрьмы выпивоха-автолюбитель. Борис Юрьевич, так звали этого деятеля, передал Артеменко поклон от общих знакомых и просьбу отвезти в Ригу черный увесистый кейс. Так началась его служба в подпольном синдикате, размах деятельности которого Артеменко не представлял. И сегодня, спустя более чем двадцать лет, он знал об этой корпорации только в общих чертах, что спекулируют валютой, квартирами, машинами. Но какие суммы оседают в руках хозяина, сколько людей на него работает, кто и сколько получает – оставалось неясно. Его это вполне устраивало, опыт прежней работы подсказывал, что чем меньше контактов и информации, тем меньше риск, а в случае провала короче срок.
Хозяина звали Юрий Петрович. Сегодня он пенсионер, а где работал раньше – не говорит. И Артеменко не интересовался. Эта его манера никогда ничего не спрашивать, брать деньги и не торговаться крайне импонировала Юрию Петровичу. Он приехал в дом отдыха год назад и сказал:
– Володя, все меняется, надо и нам перестраиваться, иначе посадят. Уже арестовали две группы, выхода они на меня не имеют, но треть «империи», – он криво улыбнулся по-старчески бескровными губами, – я потерял.
– А может, самораспуститься? – спросил Артеменко. – Мне лично денег до конца жизни хватит.
– Деньги, Володя, лишь бумажки. Я без дела и власти жить не могу, помру.
– А так помрем в тюрьме, в одной камере.
– Чушь! По моим подсчетам новые начинания, по вашей терминологии, среднее звено похоронят. Чиновники пригрелись, работать не хотят, да и не умеют.
– На нас умельцы найдутся.
– Возможно. А что делать? Ну, уйдем мы с тобой в сторону. Думаешь, все наши враз успокоятся? Никогда, будут продолжать, сядут и заговорят. А без меня они очень быстро сядут.
– А что делать?
– Надо бы двух, лучше трех убрать, похоронить, чтобы на нас не могли выйти.
– Я на убийство не пойду.
– А куда ты денешься, Володя?
Разговор на этом прервался, но Артеменко знал: шеф никогда ничего не говорит просто так, надо ждать продолжения.
В последнее время Артеменко покупал множество центральных газет, читал и радовался, когда находил статью с очередным разоблачением или фельетон о «подпольщиках». Ему бы следовало пугаться, а он восторгался, смаковал подробности, и чем выше пост занимал «герой», тем больше Артеменко получал удовольствия. Ведь министры, замы-взяточники и воры – самим фактом существования реабилитировали Артеменко в собственных глазах.
Раньше, защищаясь, пытаясь спрятаться от самого себя, он создал такую конструкцию. «Отца моего ни за что ни про что арестовали, посмертно реабилитировали, так это лишь бумажка. Хорошо, я стерпел, встал под новые знамена. И что? Я верил, голосовал, поддерживал, шагал в ногу со всеми. Оказалось, что подняли не то знамя и в ногу я маршировал не в ту сторону. Снова заиграли марши и начали бить барабаны. Я не так уж ретиво, но зашагал. Сколько можно верить? Возможно, я человек слабый, вышел из колонны, начал думать о благе личном, нарушать закон, „тянуть одеяло на себя“. Ну, слаб человек, а искушение велико. Так мне высокое звание Героя и не присваивают, на орден я сам не претендую, и вообще, если от многого взять немножко, то это не кража…»
Но как он себя ни уговаривал, а спустя годы цинично признавал ты, Владимир Никитович Артеменко стал вором. Так и есть, и не крути, живи пока живется. Сегодня же, когда на свет божий вытащили фигуры – не тебе ровня, людей, воровавших так, что по сравнению с ними ты просто агнец, ликуй, Артеменко, и пой, чист ты перед совестью и перед людьми, хотя с ворованного партвзносы и не платишь.