Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 58



— Это Джози Прескотт, — ответил он на ее немой вопрос. — А это адвокат Макс Биксби. Мы будем во второй комнате. Хотите кофе, чай со льдом или еще чего-нибудь? — обратился он уже ко мне.

— Нет, спасибо, — отказалась я.

— А ты? — спросил он у Макса.

— Я тоже ничего не хочу, спасибо.

Альварес провел нас по короткому коридору в унылую комнату, угол которой был забран металлической сеткой.

— Жутковатое зрелище, — кивнула я в сторону клетки.

— Не спорю. Но наши гости иногда бывают крайне несдержанными, и тогда без нее не обойтись.

— Я так и подумала.

— Садитесь. Я сейчас вернусь.

Стулья оказались жесткими и крайне неудобными. Я села так, чтобы не видеть клетки. Макс, расположившийся напротив меня, извлек из портфеля желтый блокнот. Облокотившись на оцарапанную поверхность деревянного стола, я уставилась на свои ладони. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом переворачиваемых страниц. Поэтому резкий щелчок захлопнувшегося замка прозвучал для меня как выстрел. Я резко вскинула голову и почувствовала себя птичкой, угодившей в клетку.

Часов у меня не было. Я перестала их носить, поскольку они то и дело мешали мне во время работы. Я не знаю, сколько времени мы с Максом просидели в одиночестве. Мне показалось, что очень долго, но из-за не покидавшего меня ощущения нереальности всего происходящего, вполне допускаю, что наше ожидание продлилось не более нескольких минут.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал Альварес, вернувшись с какими-то бумагами. — Мне передали предварительное заключение медицинского эксперта. Но прежде чем мы начнем, вы позволите мне включить запись?

— Запись? — переспросила я.

— Магнитофон. Это избавит меня от писанины.

Я взглянула на Макса, и тот согласно кивнул.

— Мы не против. Полагаю, мы потом получим расшифровку записи? — уточнил Макс.

— Конечно.

Полицейский быстро водрузил на стол маленький аппарат и утопил в корпусе кнопку. Вспыхнула красная лампочка, и раздался стрекочущий звук. Альварес объявил наши имена, дату и время допроса.

— Я ценю, что вы согласились помочь нам, — начал он. — И хотя это простая формальность, но прошу вас расписаться в том, что вам сообщили о ваших правах. — Альварес подтолкнул к Максу какой-то лист и зачитал мне «права Миранды».[1]

Внезапно мне стало душно. Но я заставила себя выслушать Альвареса, и когда он спросил, все ли мне понятно, я ответила: «Да». Макс кивнул, давая понять, что все в порядке и можно расписываться. Но отец учил меня никогда не подписывать того, что не прочитано лично. Поэтому прежде чем поставить свое имя на документе, я тщательно ознакомилась с его содержанием.

— Хорошо, — сказал Альварес. — Итак, предварительный отчет медицинского эксперта.

— Какое он сделал заключение? — спросил Макс.

— Она. Доктор Янг сказала, что смерть наступила сегодня утром.

— Когда?

— Между девятью и двенадцатью часами. Точнее ей не удалось установить.

— Боже! — воскликнула я. — У меня были подозрения, что он умирал в то время, пока я топталась у его дверей, а теперь вы говорите, что так все и было!

У меня на глазах снова выступили слезы, и я не стала их сдерживать.

— Ничего не говори, — прошептал Макс и мягко похлопал меня по руке.

— Я послал офицера, чтобы он проверил кое-какие факты, — сменил тему Альварес и посмотрел на меня. — Мы нашли запись о встрече в ежедневнике, который лежал на кухонном столе открытым на сегодняшней дате. Очевидно, Грант не забыл о том, что вы должны были с ним встретиться.

— Бедный мистер Грант, — покачала я головой.

— А ваше сообщение все еще на его автоответчике. Судя по всему, его так и не прослушали.

— От чего он умер? — спросил Макс.

— Джози, а что вы можете сказать об этом? Вы знаете?

— Что? — ужаснулась я, когда до меня дошел смысл вопроса: Альварес полагал, что я что-то знаю об убийстве.

— Вы знаете, как умер мистер Грант? — повторил он вопрос.



— Конечно же, нет.

— Пожалуйста, — напомнил о себе Макс, постучав ручкой по столу, — просвети нас.

— Мистера Гранта ударили ножом.

— О Боже! — выдохнула я и снова заплакала. — Это ужасно.

Неожиданная мысль заставила меня повернуться к Максу и тихо спросить:

— Но как полицейские узнали, что его убили?

Макс кивнул и громко задал мой вопрос Альваресу. Тот, не сводя с меня глаз, откинулся на спинку стула и покачался на задних ножках.

— Его дочь позвонила нам из Массачусетса и попросила проведать его.

— Но почему? — Я перевела взгляд с Альвареса на Макса и обратно. — Я не понимаю.

— Ей позвонил его адвокат. Мистера Эппса беспокоило, что кто-то уже давно пытается с помощью обмана вынудить мистера Гранта продать принадлежащие ему ценные вещи. Услышав про это, дочь, естественно, заволновалась и начала немедленно звонить отцу, но не смогла его добудиться. Ее сообщения также есть на автоответчике. Она позвонила соседу, но того не оказалось дома. Она пыталась еще несколько раз дозвониться отцу или соседу, но безуспешно. В конце концов она позвонила нам.

— Кто-то пытался обмануть мистера Гранта?! Но это же просто ужасно! Кто способен на такое? Адвокат сказал, кто это?

— Да. Он сказал дочери Гранта, что этой мошенницей является Джози Прескотт.

Глава 2

Я воззрилась на Альвареса, не в силах вымолвить ни слова. Сказанное им никак не укладывалось у меня в голове. Я видела, что он ожидает моей реакции на свое откровение. Но я ничего не чувствовала. Во мне все заледенело. Я не могла даже думать.

Мошенница. Эппс назвал меня мошенницей! Я затрясла головой, мои надежды на светлое будущее рухнули. «Все напрасно», — подумала я, сражаясь со слезами. Я знала, что не следует рассчитывать на слишком многое.

Я поняла это в те нелегкие дни, когда дело о махинациях с ценами попало в СМИ благодаря тому, что я согласилась надеть жучок и записать, как мой босс договаривается с главным конкурентом. Меня буквально передергивало при воспоминании о том, как я появилась на работе, ожидая рукоплесканий за срыв тайного сговора. Я была слишком наивной, полагая, что коллеги будут восхищаться мной. Даже когда стало ясно, что этого не произойдет, я продолжала упорно искать их одобрения. Да, я усвоила на собственном горьком опыте: одного желания для успеха недостаточно, что бы там ни твердили тренеры футбольных команд-победительниц или гуру с голубых экранов. Тогда меня назвали предательницей, теперь — мошенницей. Я мошенница!

Вдохнув поглубже, я напомнила себе об обещании, которое дала, проезжая мимо «Фриско» на взятом в аренду фургоне, направляясь из Нью-Йорка в штат Нью-Хэмпшир, — я больше никогда не буду принимать желаемое за действительное. Оцепенение тотчас с меня слетело, и я едва не задохнулась от нахлынувшего гнева.

— Мошенница? — в ярости рявкнула я.

Макс попытался меня утихомирить:

— Так сказал Эппс.

— Бритт Эппс? — уточнила я, отмахнувшись от Макса.

— Да.

— Ах он мерзавец!

— Джози, — предпринял Макс новую попытку, — замолчи.

— Вы его знаете? — спросил Альварес.

— Джози, — почти умоляюще прошептал мне Макс, — ничего не говори.

— Макс, я хочу ответить. Да, я его знаю. Я считала, что мы друзья. Или что-то вроде этого. Партнеры по бизнесу. Он действительно мне нравился. Вы себе это представляете? — Я была вне себя от возмущения. — Это просто невероятно! Мошенница? Он назвал меня мошенницей?

— Да, — ответил Альварес.

В его голосе послышалась жалость, из-за которой мне стало совсем плохо. Мне была ненавистна сама мысль, что я могу оказаться в жалком положении.

— Как близко вы с ним знакомы? — спросил Альварес.

— Трудно сказать. Я встречала его то там, то здесь на благотворительных мероприятиях и на встречах местной бизнес-ассоциации. Я пыталась привлечь его внимание к своей компании. Я новичок в городе, точнее, я здесь уже два года, но по местным меркам я все еще считаюсь пришлой. Поэтому я стараюсь встречаться с людьми. В любом случае большая часть моего бизнеса зависит от рекомендаций адвокатов, а он один из наиболее уважаемых в городе. Поэтому ничего удивительного, что я пыталась с ним встретиться. Но мне это так и не удалось. Я думала, что все дело в нестыковке наших расписаний. И вдруг он называет меня мошенницей! С какой стати? Я просто не могу в это поверить.

1

«Права Миранды» — право молчать, право иметь адвоката и право не говорить ничего против себя.