Лишний

—Мы же все обговорили, уважаемый,—голос старина похолодел, а тело напряглось. Из скорлупы суетливого старикашки на мгновение выглянул жестокий и циничный хищник.

—Ты свои обещания сомни, да засунь себе же в задницу, уважаемый. Рассчитаемся да и иди себе с миром.

—Я сказал свое слово, уважаемый! Мне доверяют самые высокопочтенные купцы в Рейнске!

“Эка как тебя корежит-то! Хорошо, хоть взглядом испепелять не способен. Сам виноват. С такими прихватами только лохов деревенских разводить, а мне твои высокопочтенные до одного места. Что ж вы все такие одинаковые-то! Ей богу тоска пробирает по Остапу Бендеру. После этакого-то знакомства ставить свое слово против двух золотых. Не ценят меня здешние, совсем не ценят, однако.”

—Вот этим высокопочтенным и будешь обещания давать, почтенный Дедал, а я человек маленький, незамысловатый. со мной по простому можно. Пошли сыночка на хутор за отступными, а мы здесь подождем, скучно не будет, вон сколько антилоп валяется, таскать да таскать.

Дедал постоял, потом повернулся и сделал несколько шагов к чужаку. Блеф провалился, отделаться тремя арбалетами не удалось, но и деньги этому шустрику отдавать не хотелось. Махнув сыновьям, те самостоятельно стояли с трудом, торгаш вновь устроился на туше антилопы и начал торг по новой.

—Почтенный Алекс, зачем нам ругаться! Два золотых деньги немалые, откуда они на бедном маленьком хуторе. Вот пройдет ярмарка, будут деньги с продажи урожая, там и рассчитаемся.

—Согласен, конечно, высокопочтенный Дедал! Я с удовольствием подожду до конца ярмарки. Я не спрошу плату за отсрочку долга, более того, даже кормить сыночков сам буду, ну и работать поучу. Я же понимаю, добрым соседям помогать следует.

От добродушного и даже заботливого тона Дедала просто перекосило. Чужак уже неприкрыто издевался. Еще бы! Пара сильных рабов задарма, а уж работать он их заставит. Хоть войну начинай, вот только сынам это не поможет, земли много, ищи потом в каком овраге их закопали. Дедал совершенно поскучнел и принялся договариваться:

—Зачем столько расходов, почтенный Алекс! Вместо денег возьми рабыню. И кормить дешевле, а девка красивая, на любой ярмарке с руками за десяток золотых оторвут.

—Стоит ли такой дорогой залог предлагать. Да и откуда на маленьком бедном хуторе такая дорогая рабыня.

—Кровиночку свою отдаю. Брат мой старший помер два года назад, вот и приходится деток его кормить, да поднимать. Умные детки, старшей девке четырнадцать зимой минуло, невеста уже.

—Вот пусть младшенький девку сюда и приведет, да телегу с лошадью. Посмотрим, оценим. Прав ты, высокопочтенный Дедал, за нетронутую девку пяток золотых на ярмарке всяко дадут.

“Опа, опа, Америка, Европа. Так мы с пацанами орали в классе этак пятом. На большее-то этот паук меня никак ценить не желает. Не играть тебе, старче, в покер с такой-то рожей. Стоило про нетронутую девку помянуть ты и поплыл. Вот же козел упрямый. Да такой как ты удавится два года никчемную девку кормить. Видать пошалили твои дегенераты, вот и не удалось братское отродье с прибытком спихнуть. Уж о вашей-то нежной любви с братиком мне Лиза порассказала.

А за такое учить следует. Привык, панымаэшь, незнакомых людей за идиотов считать. Девку-то проверить труд невеликий, да и ума много не надо.

Нет, точно, сыночки отличились, вон какие рожи постные.”

20.06.3003 года от Явления Богини.Вечер

Неспешно ползущая по плохой лесной дороге телега притормозила преодолевая лежавшее поперек деревце и бегущая за ней на короткой веревке голая девушка тяжело вздохнула и тоскливо глянула на тусклое солнце. Тонюсенькая ниточка надежды на милость Богини оборвалась с жалобным всхлипом под ругань и хрипы младшенького оболтуса, когда он привычно нагнув рабыню, драл ее в хлеву. Оба старших братца исчезли после завтрака вместе с папашей, хозяином хутора. Хуторской народец вздохнул с облегчением. За три дня от братцев-овцеводов, заявившихся с овечьего пастбища проветриться и покуролесить на хуторе, досталось всем. Счастье длилось недолго, младший оболтус вернулся уже через пару часов. Врезав мимоходом по морде открывшему калитку рабу—шевелиться нужно шустрее, он ринулся искать Арису. Девка обнаружилась в хлеву и вскоре покорно повисла на невысокой загородке с задранным подолом. Мужик опростался неожиданно быстро и как-то совсем вяло, словно дедок на излете. Едва затянул веревочную опояску на штанах и, окончательно взбешенный, пинками погнал бабу на конюшню. Под ругань и тумаки Ариса быстро справилась с нехитрой упряжью и взяв лошадь под уздцы, вывела телегу за ворота хутора. Овцевод не на шутку спешил, нервничал и злился, он даже не пнул склонившегося в поклоне воротного раба.

Ариса молча понукала лошадь не задавая вопросов, год рабства полный унижения, избиений, грязной и тяжелой работы вылечил ее от излишнего любопытства и приучил к покорности.

—Стоять, шлюха.

Рефлекторно натянув вожжи, Ариса обернулась и тут же зашипела от боли, схлопотав черенком плети поперек груди. Рывок от резкой остановки свалил оболтуса с задка и сейчас он неуклюже барахтался пытаясь выпутаться из дерюги прикрывавшей сено на дне телеги. Вот его злобная харя уставилась на девушку и та ойкнула, увидев громадную шишку на лбу хозяйского сына. Уловив направление ее взгляда, мужик злобно рыкнул и неожиданным толчком правой ноги сшиб рабыню с телеги. Свалившись с телеги, девушка привычно свернулась в позу эмбриона ожидая пинков ногами и ударов плетью. Но оболтус неожиданно успокоился, гнетущий его страх задавил его обычную вспыльчивость. Злобно зыркнув на сжавшуюся жертву, он приказал:

—Скидай одежку, животное, побалуемся напоследок.

Схватив голую рабыню за волосы подтащил ее к задку телеги и швырнул так, что она больно ударившись животом повисла на телеге. Продышавшись, Ариса вцепилась в борта телеги и как можно шире раздвинула ноги, стараясь не стонать от боли—навалившийся сверху тяжеленный бугай буквально размазал ее по телеге. Грубые пальцы безжалостно ковырялись между ног, щипали и дергали нежные складки, врывались во все отверстия. Не сдержавшись, девушка застонала от резкой боли—похожая на лопату ладонь вдавилась в поясницу, буквально натянув хрупкое тельце на доски тележного задка, выгибая его совершенно невозможным способом. Внезапно тяжесть исчезла и в тоже мгновение резануло между ног. Мужик глубоко вогнал пальцы и грубо рвал тело пытаясь вогнать отросток, но впервые в жизни даже издевательство над беспомощной жертвой не спасло от мужской несостоятельности.

Первые два удара кнута Ариса просто не ощутила, она почти потеряла сознание, но исчезновение рвущей промежность боли наполнило тело пусть кратковременным, но блаженством.

Страх безжалостно корежил оболтуса. Стегая кнутом неподвижную тушку, он не испытал привычного удовольствия и, прекратив избиение после десятка ударов, сдернул безвольное тело на землю. Загнал палку между зубов, стянул вытянутые вперед руки в локтях и запястьях. Короткая веревка протянулась от ошейника к задку телеги. Несильный пинок по бедру вызвал лишь короткий тихий стон. Очень хотелось привычно оросить ненавистную рабыню, но страх вновь предательски сжал низ живота и оболтус понял, что даже на это неспособен. Пересиливая себя, вновь несильно ткнул тело рабыни.

Увидев сидящих на берегу реки мужчин, Ариса испытала двойственное чувство—пропал страх—она всерьез опасалась, что столь жестоко начавшаяся поездка окончится петлей на шее в ближайшей чащобе. Одновременно сердце захолодело, несмотря ни на что, покидать род было страшно. Телега остановилась и девушка устало повалилась на колени…{4}

И вновь колеса тяжело нагруженной телеги мягко катились по твердым каменистым колеям старой лесной дороги. Ариса не торопила лошадь, ей спешить некуда, так зачем напрягать животинку. Сбор попадающихся по дороге антилопьих туш рабыню не беспокоил, ее дело вовремя за вожжи дергать, говорящее животное, оно животное и есть…