Страница 20 из 38
— А это уже вопрос другой, личный, так сказать. Она об этом не говорит, никто ничего не знает, а как имя доброе вывалять в пакости — так на это охотников много. И ты тут не посторонний. Другое дело — разведись она. Никто бы не пикнул. Но так… — Тельман неодобрительно покачал головой. — Не дело, парень, не дело это.
Миша тяжело дышал, будто пробежал десять километров. Он знал, что однажды их отношения все-таки станут достоянием публики. Но так скоро? И кто уже пронюхал? Интересно, знает ли Лика? Если и знает, слова ему не скажет. Будет страдать в одиночку, молча, гордо запрокинув голову, но ему не станет жаловаться.
— Данила Григорьевич, я за эту девушку жизнь отдать готов. Пускай говорят, плевать я хотел. Она разведется, рано или поздно. Просто время нужно. Мы поженимся, все это вопрос времени. А рты сплетникам буду лично закрывать.
— И как? Как закрывать собираешься? Ходить из отдела в отдел и затыкать? Нет, не дело это. Ты ее младше, она замужем, ну что вы придумали? Молодежь, жизни не знаете. А если завтра разбежитесь, тебе ничего, а за ней шлейф будет еще ого-го сколько тянуться.
— Да никуда мы не разбежимся. Говорю же, люблю я ее.
— Да хоть сто раз люби, но хочешь ей добра — побереги ее. Если разводиться она вздумала — подождите до развода. Ну, чего вам сейчас всем глаза мозолить?
«А кому мы мозолим», — подумал Тихонов. Не сказал ничего. Нечего было отвечать. Не понимают люди в любви ничего, что им объяснять?
— Ну, как знаешь, Михаил, — вздохнул Тельман. — Мое дело предупредить, твое — сделать выводы.
— Пошлите домой, Данила Григорьевич. Поздно уже.
— Не хочешь, значит, продолжать?
Тельман прищурился и неожиданно улыбнулся.
— Любовь, как и все хорошее, защищать надо. Просто так ничего не дается. Ты молодец, что так держишь оборону. Но о ней — подумай. Ей может быть куда хуже. Хорошая она девушка, если хочешь знать мое мнение.
— Спасибо, Данила Григорьевич.
Миша тоже улыбнулся.
На душе было тяжко. Прав Тельман, ох как прав. Лике еще не один месяц придется разговоры эти выносить. А бабы на заводе языкастые, мимо пройти не дадут. И ведь конец двадцатого века на дворе, а все туда же — кто с кем, замужем, разведена, мораль и честь чужие блюдут, о своей думают в последнюю очередь. Мишу переполняла злость. Он не знал, как защитить Лику. Он готов был кричать на каждом перекрестке, как сильно он ее любит. Но это не поможет. Он сжал кулаки. И все же… Все же посмей кто обидеть Лику, он спуску не даст.
Глава 13
На остановке он с удивлением обнаружил Лику. Она стояла, словно никуда не торопилась, и время от времени оглядывалась в сторону завода. Заметила его, улыбнулась.
— Ты чего здесь? Уже поздно!
— Ждала тебя. Я заглянула перед уходом, ты о чем-то с Тельманом разговаривал, нахмурился. Что-то случилось? Ты выглядишь расстроенным.
Он ласково смотрела на него, как на больного, нуждающегося в уходе. Миша не умел скрывать свои эмоции. На его лице можно было прочесть все его мысли, словно по книге. Что же так расстроило его?
— Да нет, так, по работе.
Он замялся перед тем, как ответить. Он не знал, стоит ли ей говорить. Он страшно злился на всех злопыхателей, но расстраивать ее этими сплетнями не хотелось. Знала ли она о разговорах за ее спиной? Успели ли достать ее бабские языки?
— И все же ты сильно огорчен, — медленно произнесла она. — Надеюсь, это не из-за меня?
— Почему ты так решила?
— Не знаю, — пожала она плечами. — Просто подумалось.
— Не бери в голову. Ерунда. Давай я тебя до дому провожу? Поздно уже.
— А давай лучше сходим куда-нибудь, просто пошатаемся по городу.
Она видела, что ему необходимо ее присутствие. Женская интуиция подсказывала ей, что вместе они смогут облегчить его состояние, что бы там ни случилось.
— А как же дома?
— Скажу, что была на дне рождения подруги. Да и какая разница, ему уже давно все равно, что происходит в моей жизни.
— А знаешь что? Пошли к Кириллу, хочешь? Он сегодня меня ждал, хотел что-то показать, к выставке готовится. Пойдем?
Лика улыбнулась.
— Давай! Я в его бабушку просто влюбилась, такая замечательная женщина!
— Кирюха тоже замечательный, только, пожалуйста, не влюбляйся в него.
Они оба весело рассмеялись. Миша прижал Лику к себе, забыв об осторожности, о том, что они еще рядом с заводом, о том, что любопытные сослуживцы еще не все разошлись по домам. Ему было хорошо и легко от ее тепла, запах ее волос действовал на него, как гормон счастья.
Кирилл расплылся в радостной улыбке при виде Лики.
— Мог бы и предупредить! Я бы подготовился к визиту, — кинул он Мише.
— Толстовку, что ли, погладил бы?
— Да что Вы, не стоит беспокойства, — смутилась Лика.
— Мы уже давно на «ты» и не надо этих церемонностей. Проходите и побыстрее. Бабушка будет очень рада, только и разговоров о Лике.
— Это после вашей фотосессии а-ля ню? — буркнул Миша.
— Слушай, ты, будешь ерунду пороть, шею сверну. Как будто ты не знаешь, как я работаю.
Ксения Карловна и впрямь была рада. Она поднялась им навстречу и долго держала их руки в своих ладонях.
— Миша, ты должен почаще приходить к нам с Ликой. Такую девушку нельзя держать от нас вдали!
— Вы очень добры ко мне, Ксения Карловна. И совсем меня смутили.
— Кирилл, накрывай на стол. Сначала поужинаем, а потом уж займетесь делами.
Лика помогла молодому хозяину принести тарелки и нарезать хлеб. Посыпали дымящуюся картошку чесноком с зеленью, нарезали ветчины, принесли ледяной водочки. Лика храбро выпила стопочку, потому что пили за здоровье Ксении Карловны, и она не могла отказаться. А после ужина Кирилл увел Мишу в свою лабораторию, сказал, что будет обсуждать чисто технические вопросы, и Лика с ними умрет от скуки.
— Лучше вы тут с бабулей пообщайтесь, она так любит с тобой поговорить.
— Ты чего такой пришибленный сегодня? — спросил Кирилл, ткнув Мишу в бок, когда они зашли в фотолабораторию.
— Да нет, тебе показалось.
— Не гони. Не слепой. Я же вижу.
— Да на работе, достали, придурки.
— Чем?
Тихонов вздохнул да и выложил все другу. Тот выслушал очень внимательно, а потом похлопал его по спине.
— Да-а, дела. Но ты не дрейфь, по большому счету — все это ерунда. Лика держится молодцом, я же вижу, она гораздо сильнее, чем ты можешь подумать.
— Да ей уйти надо поскорее от своего хмыря, а она все тянет, благородной хочет быть, совестливой, а в итоге сама же страдает.
— Ты ее не торопи, Мишка. Знаешь, если она так по отношению к другим поступает, то и тебя не предаст. Представь, если бы она, как последняя стерва себя повела по отношению к мужу, что бы сказал?
— Сказал бы, что так ему и надо.
— А вот это зря. Послушай меня, не порть ей нервы, сам тебе шею сверну, если узнаю, что обижаешь ее.
— Да о чем ты говоришь, Кирюха? Я же, наоборот, хочу ее защитить от этих придурков, что языками чешут как помелом, они же ей все нервы попортят.
— Да пройдет это все, протрепятся и перестанут, надоест им перемалывать ваши кости. Ты, главное, ее береги и поддерживай, остальное все разрулится.
Ксения Карловна ушла заваривать чай. Лика присела на диван и заметила на журнальном столике старый потрепанный альбом с фотографиями. Осторожно стала его листать. Выцветшие снимки незнакомых ей людей, напряженные выражения лиц, характерные для снимков тех лет, красивые женщины с тонкими бровями и высоко зачесанными волосами, сдержанные лица мужчин, другая эпоха, другое время…
— Этот бравый военный — мой свекор, — мельком взглянув через плечо Лики, заметила Ксения Карловна, расставляя на скатерти чайные чашки.
— А рядом, красивый поручик, его младший брат Александр, они тогда служили в Добровольческой армии и вместе с Врангелем покинули Крым. Оба оказались в Турции на полуострове Галлиполи, где провели около года в тяжелейших условиях. Потом свекор не выдержал и вернулся в Россию вслед за своим командиром, генералом Слащевым. Был такой генерал, прославившийся своей жестокостью по отношению к красным. Вот после долгих раздумий на чужбине мой свекор и Слащев вернулись на Родину и стали преподавать в школе комсостава «Выстрел». Слащева потом убил какой-то еврей, вроде бы отомстил за смерть своих родных. А Александр перебрался во Францию, жил в Каннах, в Париже, очень тосковал по родине, а спустя какое-то время застрелился. Ему было всего 24 года. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев де Буа рядом с Успенской церквью. Где-то еще снимочек довоенный был с его могилкой, передал вернувшийся из эмиграции его товарищ.