Сердце странника

Полулежа в кресле, Витек тихо грезил. Если, конечно, можно было так назвать его неуловимые, ни на чем конкретно не задерживавшиеся мысли, жившие в нем на правах бедных родственников, которых можно без всяких церемоний изгнать, как только закончится их время. На этот раз мысли прогонять не хотелось.

Витек думал, как много странного приключилось с ним за последнее время, и о том, о чем у него не хватало времени подумать, словно у спринтера, бегущего по живописной дороге, но не имеющего возможности любоваться пейзажами — позади соперники наступают на пятки. Теперь же он притормозил, потому что даже мальчишки иногда устают, у них сбивается дыхание, а ноги превращаются в вату. Стоп, машина!

И он остановился. Мысли, такие стремительные и неудержимые, вдруг потеряли направление, бестолково сбиваясь в его голове.

Он думал о матери. О том, как они жили бы, не заглядывай она в рюмку. Наверное, хорошо бы жили. Она работала бы, а он учился в обычной школе. Как все дети. У них обязательно было бы приличное жилье, а не та хатка в пригороде, принадлежавшая когда-то ее мужу, «погибшему на рыбалке», как она уклончиво объясняла Витьке.

Он думал о женщине, которую мать назвала его бабушкой. Это было очень давно, но Витек помнил ее строгое, непроницаемое лицо, помнил отрывистые фразы, которыми она довела мать до истерических слез.

Вообще с родственниками у Витьки получалась полная лажа. Он знал, что они были, и даже несколько раз видел их при разных обстоятельствах, но теплых чувств они у него не вызывали. В основном счастье видеть родственников ему выпадало тогда, когда мать брала его на выходные из интерната и таскала по всему городу, выпрашивая у них деньги — унизительная процедура, из-за которой Витек никогда больше не соглашался гулять с матерью.

Потом он думал о том, как удивится Клара Ивановна, когда он сам появится на пороге ее кабинета. «А вот и наш Путешественник вернулся», — вероятно, скажет она, пытаясь скрыть радость. Хотя радость — не совсем то чувство, которое она может испытывать в отношении Витька. Слишком много безобразий он учинял в школе и в интернате, чтобы встречать его с распростертыми объятиями. Иногда это была дохлая крыса в портфеле учительницы, иногда классная доска, натертая парафиновой свечой, иногда бумажка с обидным прозвищем, виртуозно приклеенная к спине жертвы, иногда петарды в коридорах, иногда яблоко с «сюрпризом», которым полагалось угостить понравившуюся девочку. Яблоко обычно начинялось горьким стрептоцидом. Девочка, откусившая такое яблоко, с воплями бросалась в туалет и там долго полоскала рот. Взрослые с помощью словарного запаса убеждали его, что подобные выходки — это плохо, но он-то знал, что без них жизнь становится не такой забавной. И куда же деваться ребенку, которого жизнь вдруг перестанет забавлять? Витек знал ответ на этот вопрос. Он знал одного повесившегося пацана, которого жизнь уж точно не забавляла. Старшие мальчишки, распаленные его безответностью и покорностью, так издевались над ним, что «слабак и тормоз» Ванечка Чуфаров пришел ночью в туалет, привязал к трубе над окном ботиночный шнурок и спрыгнул с подоконника. Даже после того, как Ванечку сняли и увезли, несколько дней на побеленной стене можно было наблюдать следы его ног.

Поэтому жизнь не стоила того, чтобы относиться к ней слишком серьезно. И именно через такое отношение к жизни Виктору надо было переступить, чтобы осуществить свое решение вернуться в интернат. В глубине души это его беспокоило. И не только потому, что Витька-путешественник никогда не возвращался добровольно. Но еще и потому, что он не знал, как жить с этим меняющимся мировоззрением. Как жить дальше ДРУГИМ в той же среде? Как пробить себе дорогу? Настоящую дорогу, в которой есть место правильным вещам и правильным мыслям. И что скрывалось в этих переменах, которые он ощущал в себе благодаря Катьке? Поумнел ли он или просто повзрослел за это время? Витек не знал, но хотел бы в этом разобраться. Спокойно и без спешки. А для этого надо где-то остановиться.

В Минск они приехали рано утром. Катька сонно волочила ноги, держа его за руку. Любопытство ее дремало, иначе она непременно забросала бы его вопросами, на которые Витек не мог пока ответить. Оставался без ответа и главный вопрос, преследовавший его уже несколько дней, — что дальше? Каждый новый шаг предварялся именно этим вопросом. Возможно, вся жизнь теперь пройдет под его знаком. И это не могло не беспокоить Витьку, никогда раньше не утруждавшего себя решением глобальных задач и даже не подозревавшего о существовании таковых.

По пути от автовокзала «Центральный» к стоянке такси у него появилась слабая идея относительно дальнейших действий. Крохотная такая идейка. Недалеко от их интерната находился небольшой дачный поселок. Новые хоромы за высокими заборами там соседствовали с обычными деревянными домами, которые всецело оправдывали свое звание дач — с верандами, дикими кустами сирени под окнами и дверьми, которые так легко открыть. Однажды, устав от интернатовской жизни, Витек целых два месяца прожил на такой даче. Правда, приехавшие на выходные хозяева поймали его, но он наплел им про бомжей, которые хотели дачу ограбить. Витек выставил себя спасителем хозяйского добра и высказал пожелание и дальше охранять дачу. Так как имущество оказалось в целости и сохранности, его оставили на «хозяйстве», привезли продукты и теплые вещи. Даже номер телефона в городе дали, чтобы звонил в случае чего. Впоследствии Витек несколько раз пользовался благосклонностью этой пожилой пары и сбегал от всех на облюбованную дачу, о чем ставил хозяев в известность телефонным звонком. Тетя Тамара так привязалась к нему, что привозила кастрюльки с домашней готовкой. На даче он научился колоть дрова, а от скуки немного пристрастился к книгам, коих в шкафу нашлось предостаточно. Да и вообще у него именно там привился вкус к вольной жизни, не отмеренной никакими распорядками, — как хочу, так и живу.

Итак, Витек выбрал путь на знакомую дачу. Никак иначе не получалось. Он отчаянно хотел добраться до воображаемого «ДОМИКА», как в детской игре, где он был бы недоступен. Там отдышаться, осмотреться, оценить обстановку. И уж потом принять окончательное решение.

Только третий таксист согласился с ним говорить. И то лишь тогда, когда Витек показал деньги.

— Ох, и нарвусь же я на свою задницу, малец, — покачал головой таксист. — Куда везти-то?

— На рынок для начала. Бабушка у нас старая, продуктов хотим ей привезти, — улыбнулся Витек.

— Бабушка, говоришь? А как же вас одних родители к ней отпустили?

— А мы всегда одни к ней ездим. Родители заняты, вот мы и ездим к бабушке сами. Правда, Катька? — Витек толкнул локтем свою сонную спутницу.

— Ага. Все работа и работа, — кивнула та и добавила с очаровательной детской непосредственностью: — Пашут, как лошади. Божьего света не видят.

Таксист захохотал во все горло и завел мотор.

Витек не понял, чем его так рассмешила реплика Катьки, вероятно, слышавшей такие фразы дома, но был доволен ее способностью поддержать игру. Значит, она могла прижиться на новом месте, не испугаться и не отступить. А это главное.

Итак, что она знала о Димке? По сути, все. Но чего-чего, а таких сюрпризов от него Дашка никак ждать не могла. Конечно, он над ней насмехался, но насмехался как-то уж очень изощренно. Что ж, пусть так. Место в первом классе самолета и поездка в Лондон могла компенсировать эту насмешку.

— Девушка, — позвала Даша стюардессу. — Мне еще шампанского. Если можно.

— Конечно, — профессионально улыбнулась та, не удивившись, что эта молоденькая пассажирка в четвертый раз делает такой заказ.

Дашка в подробностях вспомнила их последнюю ссору. Все указывало на то, что у Димки на ее счет большие планы. Когда парень начинает говорить серьезно и ревновать не на шутку — это сигнал к тому, что девушке надо приготовиться к переменам в своей судьбе. Если она сама, конечно, захочет таких перемен.