Сердце странника

— Ленка из второго подъезда все время плюется и обзывается. Такая п…, — беззаботно тараторила Катька.

— Эй! — дернул он ее за руку. — Ты еще маленькая такие слова говорить. Поняла?

— А почему? Ленка еще не так ругается.

— Ну и пусть. А ты не будешь. Иначе вали домой.

Катька резко остановилась и надулась. Витек тоже остановился и с какой-то скрытой теплотой посмотрел на нее. Он увидел в ней обычного капризничающего ребенка и так явственно ощутил при этом, что он сам давно не такой. И это чувство, которое Витек испытал рядом с ней, ему понравилось.

— Ты чего? — равнодушно сплюнув, спросил он.

— Не хочу домой, — взглянула она на него исподлобья.

— Тогда потопали. Вон видишь, дядьки с вениками?

— Вижу, — кивнула девчонка. — А зачем им веники?

— Они их продают.

— Пол мести?

— Нет, — сухо улыбнулся Витек. — Этими вениками парятся. Ты что, в бане никогда не была?

— Неа. Я в ванне моюсь. Только у нас дырка чем-то забилась. Дядя Леша туда что-то вылил. Вить, в бане тоже моются?

— Моются, моются, — кивнул он, деловито выбирая веник в ряду торговцев.

— Бери вот этот, не прогадаешь, парень, — нахваливал свой товар старик. — У меня с полынкою, с можжевелкой. Самый пар будет. Бери!

Купив веник, Витек повел свою примолкшую спутницу к мрачноватому зданию с колоннами.

— Извините, — обратился он к женщине средних лет, поднимавшейся по ступенькам, — вы не возьмете с собой мою… сестру? Я заплачу.

Женщина мельком взглянула на них и покачала головой.

— Мне от своих деться некуда, а тут еще за чужими смотри.

Витек хотел было ответить чем-то менее любезным, но сдержался, отлично понимая, что тетка устроит скандал, а привлекать к себе внимание ему очень не хотелось.

Витьку повезло с одной старушкой, живенько ковылявшей через строй торговцев вениками.

— Присмотрю, помою, попарю сестрицу твою, — так же живо откликнулась старуха на просьбу Виктора. — Пошли, пошли, хорошая моя.

— Иди, — кивнул он Катьке, не сводившей с него взгляда. — Если меня не будет, подожди у гардероба. Или я буду ждать. Ладно?

Она улыбнулась и кивнула. Удовлетворенно проследив за ней, Витек направился в мужскую раздевалку.

Сам он в бане не был со времени своего последнего побега в Москву. В Америке все это дело называлось сауна, но Витек сходил туда с Перишем только раз. Не так все там было, не по-русски. Ни тебе веничков, ни полок, ни камешков, на которые следует швырять воду. Там дядьки, обмотавшись простынями, чинно рассаживались на скамейки и выставляли нужную температуру крохотным приборчиком на стене — вот и вся баня. Глупость одна!

В парилке Витька пробрала первая истомная дрожь, предварявшая жаркое, почти неправдоподобное облегчение во всем теле. Звуки хлопающих веников и шипение воды на камнях, запахи полыни и березы обволакивали, проникали в кожу, уничтожая всякую тревогу, всякую ненужную здесь в этот момент заботу.

Опытные мужики парились в войлочных панамах, «загребая» вениками воздух с самого верха, кряхтя, ухая и обмениваясь житейскими историями. Витек любил их слушать, любил чувствовать себя одним из них, любил это ощущение покоя и раскованности, когда никого не надо бояться, когда все равны.

— Дура, говорю ей. Если мало «бабок», иди заработай. Еще не известно, кто и за что тебе заплатит…

— Премии фиг добавили…

— У меня срок подходит, а они ни в какую! Прикинь! Тогда я поехал к Михалычу…

— Ох, можно подбавить, мужички?

— Давай! Три ковшика — и хватит…

— Вот ты говоришь, «породистый, породистый». А я вот, положа руку на сердце, одного московского Шарика не променял бы на десять доберманов или шпицер-шницеров там твоих. Они же все искусственные! Мука с ними одна. Следи, как жрет, как срет, прививки-хернивки там ему разные. Чуть что не так — все, лапы кверху. А наш Шарик? Морозов не боится. Что дашь, то и схавает. Погладишь, руки тебе лизать будет. А верный! У меня Мухтар был. Обыкновеннейшая псина из подворотни. Подростком его нашел. Худой, а живчик был, веселый, как черт! Взял я его. И что ты думаешь? Нарадоваться не мог. Поехали как-то на дачу. А он, кобелина, за сукой увязался. Уезжать надо, а его нет и нет. Что делать? Пришлось уехать без него. Все, думали, пропал. Ничего подобного! Через месяц уже у квартиры лаял, мерзавец. Ободранный весь, худой, но улыбка до ушей. Такие собаки до смерти в семье живут. А вот купит какой-нибудь чудила с Нижнего Тагила собачку себе породистую. Ну и что? Надоест ухаживать да в задницу по каждому поводу заглядывать, вывезет в другой район и — гуляй Вася!

— Н-да, — глубокомысленно произнес собеседник разошедшегося мужичка. — Как говорил Сент-Экзюпери, мы должны быть ответственны за тех, кого приручаем.

— Во-во, — кивнул мужичок. — Ладно, пошли по пивку навернем.

Витьке всегда был интересен такой ненавязчивый треп. Но именно в этом маленьком разговоре его что-то особенно заинтересовало. Что-то близкое, что-то знакомое. Как будто в этом разговоре скрывался ответ на какой-то важный вопрос. Пусть так. Он, Витек, обязательно в этом разберется. Со временем.

Катя уже ждала его на скамейке перед кассой. Раскрасневшаяся, она довольно болтала ногами и пыталась привести в порядок свои еще влажные волосы.

— Как ты? Помылась? — спросил Витек, подойдя к ней.

— Ага. Только эта бабушка больно терла. А куда мы пойдем?

— Увидишь, — усмехнулся Витек.

Он знал разную Москву. Потому что непрестанно изучал ее закоулки. Он знал темные, неприглядные стороны города, куда не добиралась метла дворника. Знал тропки между мусорными баками, между разрытыми канавами и великолепно ориентировался в сквозных московских дворах. Этого требовал образ жизни, полный опасностей, от которых лучше всего было спасаться бегством. Огромный мегаполис имел множество укромных местечек, неожиданных лазеек и немыслимых путей.

Он знал город и в другой его ипостаси. Она ошеломляла роскошью, светом, музыкой, фонтанами и супермаркетами. Она сверкала отполированным стеклом, рекламой товаров и самими товарами, которые им, пацанам, хотелось иметь, но они всегда трезво оценивали свои финансовые возможности. Хотя не запрещали себе мечтать. Иногда, прогуливаясь своей компанией, они заглядывались на витрины и выбирали, что хотели бы купить, при этом самозабвенно перебивая друг друга, споря о достоинствах или недостатках очередной вещи, шутливо препираясь и хохоча. Но на этой стороне Москвы они были только гостями, причем гостями нежеланными. Охранники всегда провожали их пристальными взглядами. Продавцы неодобрительно смотрели на них и спешили выпроводить. «Мы чужие на этом празднике жизни», — повторял Большой Эдик, иногда поражавший их такими вот высказываниями — явным свидетельством того, что когда-то у него были родные люди, следившие за его образованием. Впрочем, насколько Витек знал, Эдик — не сирота. У него имелись родители, и не бедные. Просто парень сам выбрал такую жизнь.

А Витек не мог выбрать. Никогда. И не мог позволить себе то, о чем, быть может, страстно мечтал. Разумеется, до последнего момента.

Улица, на которую они вышли, изобиловала шикарными магазинами, салонами красоты и бутиками. В Нью-Йорке тоже имелись такие улицы. Они всегда выглядели, как на картинках, — безупречно, элегантно, красиво. На тротуарах не было выбоин и грязи, у блестящих дверей стояли либо искусственные растения в кадках, либо охранники, либо те и другие вместе.

Катька даже дар речи потеряла, когда рассматривала витрины. Рассматривал их и Витек, но не из праздного любопытства, а с практической целью. Наконец он обнаружил то, что, по его представлениям, им надо. Заведение под названием «Элен» призывно сверкало рекламой косметических услуг. Витек, держа свою спутницу за руку, смело направился к двери. Внутри было тепло, светло и неловко. Ковровое покрытие под ногами, портреты шикарных женщин на стенах и тонкий флер денег особенно усиливали последнее чувство. Решительности ему придавала только Катька, которая, казалось, во всем доверилась ему, как доверяются опытному проводнику. С той лишь разницей, что у самого проводника не было никакого, ровным счетом никакого опыта.