Страница 27 из 35
Перед тем как уснуть, Г.П. рассказала об имевшихся у нее знакомствах и связях, правда, во многом бесполезных из-за всеобщего, по правильным ее словам, падения жалких остатков благородства в низины подлого выживания; посетовав на печальные обстоятельства жизни, она – прямо в масть моему пункту насчет необходимости переправки баксов и кое-чего еще за бугор – говорит так:
«Правда, у меня есть одна посольская знакомая по баньке, качку и тряпочным делам… нормальная, вроде бы не гнилая бабенка, не замужем, длинная нога, попа, бедро, грудь, включая неслабую головку, набитую финансовыми заботами, тоской по ребеночку, горизонтами-вертикалями сексуальной революции, феминизмом, расцветом политкорректности и прочей новомодной ихней жвачкой… увы, она не дипломат, но заведует чем-то там в конторе по хозяйству, дед и бабка – русские, Соньку нашу ненавидела пуще фашизма… у нее вот-вот кончается каденция».
«Отлично, вместе и прощупаем эту дамочку, если хотите, прямо завтра».
«Не поняла, воин, что значит «прощупаем»?» – строго и властно спросила Г.П.
«Имею в виду исключительно душевные и деловые качества вашей знакомой».
«Отлично, временно лишаю вас допуска к своему телу, как говорится, закрываюсь на учет… счастлива, что наконец-то засыпаю с мужчиной, с вами, а не с каким-то навязчивым цекистом из гвардейского полка проклятых ухажеров… кстати, вам известно, что в организмах животных, возятся которые друг с другом, ублажая себя потягусеньками или испытывая сладость хозяйских ласк, да и у людей, лежащих в обнимку, тоже вырабатывается чудесный такой гормон?.. он успокаивает, одновременно бодрит и всегда радует… об этом мне внушительно и не без намека рассказывал знакомый биохимик-академик, но был отшит, пусть «гормонирует» со своей любимой сиамской кошкой… обнимите покрепче, неужели ж не понимаете, что вы первый мой в жизни любовник, причем любимый?.. это же высший чин в армии одиноких женщин всей земли».
Я был несколько задет выражением «любимый любовник»… что это, туповато думаю: намек на энное количество нелюбимых ебарей в прошлом?.. та самая, чисто женская логика, плевавшая на всякую формальную, или простая тавтология, кольнувшая избалованное, что уж говорить, сердце раздолбая, гуляки и любимца одиноких телок на Тверском?..
Перед провалом в сон я просек, как быть с кое-какими ценными вещицами; если ими заинтересуется Михал Адамыч, то Г.П. будет в большом порядке, – больше всего я хотел именно такого оборота дел.
В том полусне я блаженствовал, в милую дыша ключицу… как в ангинном детстве, при каждом из вдохов чувствовал целебность молочного тепла, меда и уюта… это был волшебный состав доброго воздуха существования, еще не омраченного ни враждебными вихрями зла, ни грустноватыми мыслишками о кратковременности любого преходящего блаженства… мальчишкой, еще как следует не вставшим с койки, на которой блаженно валялся, я немедленно принимался грезить о следующей восхитительной ангине – с желанной ленью, занятными размышлениями, чтением захватывающе интересных книжек, с какими-то налетами в глотке, полоскаемой водою с солью, – словом, грезил о дивностях жизни и легко переносимых неудобствах в укромном шалашике ангины и свободы…
Утром Г.П. слегка вспылила, снова решительно отвергнув мое предложение о совершенно бескорыстной помощи – о такой, какой, считал я, и должна быть помощь дружеская.
«Володенька, во-первых, таково мое желание… во-вторых, верней, в конце концов, дело есть дело, а ваш труд есть труд… пусть все это будет нашей шутливой детской игрой в клиентку и официанта, но не вздумайте считать комиссионные чаевыми и путать нашу игру с шуточками в «папы-мамы»… так что тема, понимаете, закрыта, как говорит мой бывший, сочинив очередное свое, простите, уродливое уебище».
Подумав о предстоящей нашей встрече с посольской знакомой, я заранее почувствовал отвращение к знакомству с нею и к тем самым прежним моим грезам о полезной для дела одинокой чувихе из какой-нибудь, лучше бы буржуазно-империалистической конторы… не из высоких отвращен был соображений, а чисто физически не смог бы я уже осилить ни фикового брака, ни удобного свала с отправкой кое-каких дел дипбагажом, ни появления похабной легенды насчет того, как русский малый хитромудро охмурил бывалую посольскую дамочку, знакомую с тонкостями сексуальной революции.
26
В те дни все, внезапно сорвавшееся с места и не оставившее никакой надежды на остановку, понеслось в неведомое, причем с такой головокружительной скоростью, что мы с Г.П. еще несколько дней никак не могли расстаться, словно бы вцепившись друг в друга, чтоб не разбросало нас в разные стороны вихрями жизни… дела, заботы, суета, дни и ночи, повторюсь, незаметно сливались в один день, в одну ночь; из-за однообразного, нисколько не надоедавшего, никогда не казавшегося тошнотворным времяпрепровождения, перепутывались друг с другом милые подробности жизни и рутинные заботы… поэтому – подобно хороводам заоконных пейзажиков, отлетающих от поезда, – все быстрей и быстрей мелькали в уме то необходимые встречи с нужными людьми, то удачный – с пользой для Г.П. и для себя – расклад дел… не забывал я и о всегдашней осторожности при денежных крутежах-вертежах… что-то привирал предкам… разбирался с наглеющими добытчиками досок, с когда поддатыми, когда ширанутыми нашими художниками-авангардистами… радовали и книги, неожиданно подаренные иностранами, новыми моими знакомыми… как снег на голову, сваливались неслыханные профитные удачи, вероятно, утроившие мой капиталец.
Но все это было ничто по сравнению с тайными свиданками на даче с Г.П.; правда, часто ко мне возвращались тревожные страхи за чердачную заначку… вдруг, думаю, возьмут подонки и подожгут дом только для того, чтоб вандальски поднахезать имеющим его людям?.. воображение только и делало, что подкидывало в свой костер различные «а вдруг?»… как бы то ни было, настоящее действительно моментально отлетало в прошлое, как вышеупомянутые заоконные пейзажики от поезда… будущее же, наоборот, однажды показалось не таким, как прежде, – не косорыло расплывчатым, а вообще непредставимым без царственного в нем присутствия Г.П… во всем остальном – это касалось целей свала – много чего было в нем вполне определенного, не похожего на невзрачное прошлое и счастливое настоящее.
Не буду забегать вперед, спешить теперь некуда; даже не мешало бы чуток передохнуть; все-таки не в безвоздушном пространстве, не в колбе, не в уютном шалашике детства неслись неведомо куда наши жизни, а в стране, на дыбы поднятой бешеными вихрями событий; миллионным массам обывателей было от чего растеряться – умопомрачительно странные события явно не были предусмотрены ни вождями партии, ни заправилами государства; к тому же, по их мнению, на позорных митингах вчерашние враги и диссидентская сволота подло объявили разношерстую шоблу коммуняк не пионерами первого в мире развитого социализма, а обдриставшимися заднепроходцами; им вторили предводители темных толп:
«Куда ж, поглядите, дорогие товарищи, смотрят органы, когда дерьмократы покрыли фактической пеной из своих отпетушителей весь наш великий народ, ставший голодным, голым и босым, как до тринадцатого года… Сиваш когда-то перешли, а нынче напрочь все мы сброшены англо-американо-швейцарско-сионистской сволочью свободного рынка с почти что достигнутых сияющих высот – вот какое настало историческое блядство…»
Лично я тогда не гнал картину, чтобы не сломать аппарат, как сказало однажды общечеловеческое лицо Генсека в пику симпатичной физиономии рослого уральского аппаратчика; в те дни Горби уже перестал мелькать на экранах ящиков и лыбиться под «соболиными» шапками всех газет мира.
«Кстати, вид у этого очень слабого и недоразвитого, – считал Михал Адамыч, – государственного деятеля присмиревший, но вовсе не пристыженный, не унылый, как у лоха, догола проигравшегося в картишки… наоборот, многим людям и у нас, и на Западе Генсек представляется необыкновенным везунчиком, прямо-таки угадавшим за всю масть и снявшим исторический банк двадцатого столетия… понятное дело, как же было забугровым финансовым воротилам, политическим лидерам, недалеким политологам, аналитикам разведок, видным дипломатам, генералам и фукуямам успешного конца истории, бескровно сокрушившим СССР и, безусловно, желавшим по-быстрому переломать руки-ноги бывшей сверхдержаве, – как же было им всем не затянуть растерянного Генсека в свои игры, как это умеют проделывать наперсточники с командировочными лохами?.. вот и затянули, потом объявили героем нашего времени, хотя истинным героем, если не Чрезвычайным и Полномочным Представителем Небес, является Время, а никакой не Генсек… это оно, всесильное Время, вопреки стараниям садистов утопии, с семнадцатого начало размывать, постоянно размывало, наконец размыло все базисы и надстройки закрытой Системы, способной лишь на постоянно прогрессирующее саморазрушение, но вовсе не на основательное самосовершенствование… Время, Володя, размыло Систему, а владыки мира просто намылили и отмыли Горби лучшими в мире моющими средствами, намазали бальзамами, окурили фимиамами и прочей парфюмерией… черт с ним, с Генсеком, пусть себе получает Нобеля, идет по рукам газет и экранов незлой этот человек и очень плохой политик, перетрухнувший повести страну по стратегически умному пути «китайских оппортунистов»… не в этом дело – народы мира вздохнули, призрак советизма уже не бродит по планете, нет в воздухе смердения войны, каждому из бывших совков – всей жизни не хватит для чтения великих книг, державшихся цекистскими кретинами под семью замками… что бы там ни говорили, впервые за семь десятилетий миллионы людей отведали свободы… зачастую – очень горькой, но все-таки отведали… кое-кому не понравилось – эти, понятное дело, тоскливо ностальгируют по гарантированным в бараках птюхам, сахаркам, шелюмкам и рататуям… честно говоря, многие люди по-своему правы – одной свободой сыт не будешь…»