Альтаир

Вначале Зина подсмеивалась над гипертрофированной аккуратностью Виктора. Забавно, когда молодой человек, прежде чем сесть на скамейку, вытирает ее платком. Забавно видеть его с зонтиком. Но Зина могла бы не видеть, как он записывает расходы на мороженое или билеты в кино. Все это делалось будто в шутку, но ей эти шутки не нравились.

Она мало говорила о себе, о семье. Зачем? Виктор заполонил все ее помыслы. Только о нем она думала, мечтала только о нем. Строились планы на будущее. Молодому инженеру дали большую комнату в новом доме. "Можно на велосипеде кататься", — хвастался он Зине. Надо было устраиваться. И Виктор тащил домой все, что ему попадалось по дешевке; коврики, тронутые молью, тюлевые занавески, пожелтевшие от времени, тонконогие столики с бронзовыми украшениями, узкогорлые вазочки для бумажных цветов. Купил у какой‑то старухи резной блекло–зеленый шкафчик с головой медузы — стиль "мещанский модерн", бывший очень модным полсотни лет назад. Хлопотливо, как муравей, он устраивал "свой дом", куда должна переехать Зина. Нет, не сейчас, а когда будут куплены еще один шкаф, для одежды, — куда же вешать костюмы? — и диван. Диван Виктор уже присмотрел — зеленый, плюшевый, выцвел немного, но нигде не потертый.

Зина избегала бывать в своем будущем доме. Заходила раза два и потом долго чувствовала запах нафталина. Она прощала Виктору его слабость к вязаным бабушкиным скатертям, занавескам и коврикам. Смешной коллекционер! Другие собирают марки, открытки, спичечные коробки, а он — цветные тряпки. Не все ли равно! Скоро она все переделает по–своему.

Но Виктор не торопился. "Знаешь ли, Зинок, — говорил он, — мне еще шубу надо справить. Неудобно в пальтишке бегать".

Зина с трудом понимала связь между шубой и началом новой жизни, к которой они вместе стремились.

Наконец все выяснилось. Виктор подружился с одним из инженеров отдела технического контроля и выболтал ему. то, что умело скрывал от Зины.

"Неустроенная у меня жизнь, Гриша, — жаловался Виктор. — Одно время налаживаться стала — и вдруг все вдребезги… Крушение надежд… А до чего ж я любил ее! Ты знаешь, о ком я говорю?" — "Знаю. Неужто поссорились?" — "Да нет, ссоры никакой не было. Расстанемся по обоюдному желанию. Не подходит она мне". — "Чудно! А раньше подходила?" — "Подробности некоторые выяснились. Семья, то, другое…" — "Насчет ее семьи мы лучше тебя знаем. Потомственные рабочие, всю жизнь здесь работали. Зинушка тревожится — мать больно часто хворает". "Этого я и боюсь. Придется тещу кормить, у Зинки еще сестра есть маленькая. Прорва, никаких денег не хватит. Конечно, Зинка зарабатывает, но ведь ей одеться нужно, не в спецовке же ходить. Неизвестно, сколько времени теща протянет…" — "Мерзавец ты, сквалыжник! Любовь называется!"

С этими словами Гриша удалился, а на следующий день все рассказал Зине. Он был честен, его возмутил обывательский цинизм Виктора. Разве можно связывать жизнь с таким! Пусть Зина решает.

И Зина решила. Виктор для нее уже не существовал. Пережить это было не легко. Она замкнулась в себе, стала избегать даже близких друзей, все казались ей такими же, как Виктор. Ребята в цехе боялись смотреть на нее. А хотелось бы — девушка красивая, невольно залюбуешься.

Вот и сейчас залюбовался ею Багрецов. Заметив, что Зина подняла глаза, резко отвернулся к окну. Неудобно, подумает еще что‑нибудь. Впрочем, опасения напрасны — меньше всего он похож на франта, желающего понравиться девушке. Посмотрела бы Надя на него в таком виде…

Он открыл раму и в недоумении провел перед глазами рукой. Кто это там?

Улицу пересекал "личный враг No 2". Ссутулившись, тащил он чемодан. Всего три раза видел Багрецов нового друга Нади, а запомнил на всю жизнь. Не спрашивал о нем: боялся, что Надя обидится.

Но какими судьбами он попал сюда? Багрецову вполне было достаточно Толь Толича, "номера первого".

За "вторым номером" шли его товарищи. Они тоже были с чемоданами.

Все стало ясно Вадиму: это о них рассказывала Зина. Три студента: один маленький, в тюбетеечке, другой — вроде борца и еще "этот". Интересно поглядеть на изобретателей, которые теряют аппараты. Зрелище поучительное. Если бы не Надин друг, Вадим посочувствовал бы ребятам: "Ну, потеряли, прошляпили. Совестно, конечно. Ну что поделаешь, с кем беды не бывает?" Теперь, глядя на шагающего малого с рассеянными, подслеповатыми глазами — и чего в нем Надя нашла? — Багрецов испытывал жгучее, мстительное чувство, стыдное и неприятное. Он был уверен, что именно этот кавалер, помня только об очередном свидании с Надей (или с другой девицей, не важно), замечтался, рассиропился, а потому все перепутал и упустил ценный аппарат. "За такие штучки из комсомола надо исключать, — злорадно подумал Багрецов. — Жаль, что не работаешь в нашем институте, золотко, я бы сказал тебе пару теплых слов на бюро". Мысль это отрезвила его мгновенно, от злости не осталось и следа, овладевала холодная ненависть к самому себе. "Докатился! На бюро — и личные счеты… Свинья ты после этого!"

Трудно было успокоиться. Он крепко сжимал; руки за спиной. Как‑никак, а сердце, по выражению Маяковского, не "холодная железка", Вадим это знал не хуже многих.

Вот идет человек. Из‑за него ты потерял самое дорогое. Из‑за него ты мучаешься, места себе не находишь, он во всем виноват. Но ты должен протягивать ему руку, вежливо улыбаться, будто ничего не случилось.. Выдержка, Вадим, выдержка!

Он подозвал к окну Зину.

— Это они?

Зина всплеснула руками и выбежала на улицу.

Багрецов с полузакрытыми глазами перенес радиостанцию на окно, опустился на стул и только тогда почувствовал, что нестерпимо устал.

…Встреча, которая так взволновала Вадима, произошла не случайно. Она была предопределена течением событий. По существу, и Вадим и трое студентов занимались одним и тем же делом — поисками. Разница была лишь одна: изобретателю "керосинок" требовалось найти экспедицию, а с нею и Набатникова, студенты же гонялись за "Альтаиром" и Медоваровым, так как без него никто не мог распоряжаться имуществом экспедиции: попробуй взять ящик, не получив согласия Толь Толича!

Из всего этого следовало бы предположить, что встречу Багрецова со студентами должна быть радостной (Еще бы! Союзники!), но по причинам, уже известным читателю, радость Вадима была весьма относительной. Проснулась затаенная боль и, если хотите, оскорбленное мужское самолюбие. В иные годы оно выглядит наивным, а подчас и смешным, но с ним тоже приходится считаться, особенно в тех случаях, когда требуется объяснить поведение такого не очень уравновешенного героя, как Багрецов.

Но оставим его в покое — человек действительно устал — и вспомним о других путешественниках. Сейчас они оживленно разговаривают возле своих чемоданов, поставленных посреди тротуара. Солнце палит отчаянно, но никому из собеседников невдомек, что можно войти в прохладную сень Новокаменского радиоклуба и там уже выяснить все интересующие их вопросы.

Встреча с Зиной искренне обрадовала ребят. Правда, Женя мягко пожурил ее за то, что она приземлилась в Новокаменске: зачем жертвовать своим временем из‑за пустяков! Нет, конечно, "Альтаир" не пустяки, но это для членов СНОРИТ, а у Зины есть свои дела, причем не менее важные, чем поиски их аппарата. Зина отмахивалась от благодарностей, говорила, что это ее долг, произносила всякие хорошие слова. Лева даже растрогался.

— Спасибо, Зин–Зин. Мы вам… это самое… припомним!

— Сморозил, Тушканчик! — рассердился Митяй. — "Припомним". Кто же так благодарит! Эх ты, голова — два уха!

Женя поспешил исправить неловкость и рассказал, почему они очутились в Новокаменске. Дело обстояло довольно просто. После того как Митяй узнал, что груз экспедиции отправлен до станции Новокаменск, а также выяснил любопытные, но не очень приятные ему подробности насчет активности радиолюбителей, готовых заняться поисками аппарата, Женя обратился в местный радиоклуб, где получил дополнительные сведения, которые помогли студентам определить путь "Альтаира". Разговор с Москвой также подтвердил это направление.