Альтаир

Рассчитывая на получение аванса по командировке, Вадим по меньшей мере легкомысленно распорядился своей зарплатой и половину ее потратил перед отъездом. У матери лишних денег не было, у Бабкина обиженный Димка взять не мог, у других ребят не успел. К тому же недостаточный житейский опыт не смог удержать путешественника от невинных соблазнов, вроде любимых "мишек", вафлей и копченой стерляди. Все это было в начале пути. И вот у Казани Вадим почувствовал странную пустоту в боковом кармане. Пришлось обратиться к начальной арифметике и определить ежедневный прожиточный минимум на будущее. Этот экскурс в первый раздел математики не доставил Вадиму удовольствия. Делимое было ничтожным, дней в делителе порядочно. Математические законы непогрешимы, а потому в частном оказалась столь мизерная величина, что Вадим загрустил всерьез, хотя это случалось с ним редко.

Надо было срочно изобретать способ сверхрационального питания. После тщательного анализа и изучения доступных Вадиму продуктов он остановился на плавленом сыре и выбрал сорт, который отличался невероятной дешевизной (что прежде всего привлекало Багрецова), затем питательностью и, наконец, тем, что на всех пристанях кирпичиками этого сыра были завалены прилавки магазинов, буфетов, палаток. Сыром торговали на пароходах, в ресторанах, кафе, закусочных и пивных. Лоточницы носили его в корзинах и ящиках под стеклом. От плавленого сыра деваться было некуда. Местный сыроваренный завод работал на полную мощность.

Расчетами и, главное, привычным путем эксперимента Багрецов определил тот минимум калорий, который необходимо ежедневно вводить в человеческий организм для сохранения бодрости и дееспособности. Оказалось, что двух кусков витаминизированного плавленого сыра, весом по сто граммов каждый, вполне достаточно, если прибавить сюда соответствующее количество углеводов, то есть обыкновенного черного хлеба. Принимая во внимание, что этот сыр содержал в себе чуть ли не весь алфавит витаминов и поливитаминов, Багрецов мог быть спокоен за свое здоровье, во всяком случае, до конца путешествия. Правда, за последние два дня Вадим чувствовал подозрительную легкость в желудке. Но зачем же себя обременять излишним весом! Врачи это не рекомендуют. Кстати, пища будущего, как писали старики фантасты, предполагается

концентрированной,

в пилюлях. А если так, то высококалорийный и витаминизированный сыр является как бы экспериментальным образцом подобного концентрированного блюда и может заменить целый обед. Сыр этот не очень нравился Багрецову, однако он считал, что надо поддерживать каждое смелое начинание, несмотря на его частные недостатки. Нельзя занимать позицию бюрократа Медоварова, который зажимает ценные изобретения. Хоть этим Вадим оправдывал свою систематическую поддержку "пищи будущего", а надоела она ему изрядно.

Неудачи преследовали молодого изобретателя. Обидно, когда они тебя подстерегают не там, где их ждешь, то есть не за лабораторным столом в минуты творческого вдохновения, в поле на испытаниях, в бюро изобретений. Нет, все это позади. Одна из неудач коварно поджидала его у билетной кассы.

Впервые в жизни техник Багрецов по–настоящему оценил заботу своего институтского коллектива, как организатора всевозможных поездок на испытания и командировок. Билет тебе закажут, аппараты погрузят, без сутолоки, без суматохи, как издавна заведено в солидном научном учреждении. Вспомнив об этом, Вадим безнадежно вздохнул.

У кассы извивалась длинная очередь. Напрасно Багрецов размахивал командировочным удостоверением. "Все едут в командировки!" Он попробовал умилостивить стоящих у кассы, жалобно умоляя пустить его без очереди, так как вагон уже подан, погрузка заканчивается и поезд отойдет вовремя. "У всех поезд отходит вовремя!" Все торопились и не могли по–человечески понять суматошного парня. Если бы он здесь же, у кассы, рассказал свою трагическую историю, рассказал, что во имя справедливости и торжества научной мысли, заключенной в его маленьких аппаратах, изобретателю крайне необходим железнодорожный билет до Новокаменска, то, вероятно, вся очередь отодвинулась бы от кассы, уступая дорогу настойчивому и принципиальному представителю радиотехнической науки. Любят у нас науку, а еще сильнее — преданность своему делу, каким бы оно ни было.

Но Вадим полагал — и не без оснований, — что очередь в билетном зале — это не та аудитория, перед которой следовало бы доказывать необходимость испытаний ультракоротковолновых радиостанций в районе Новокаменска, а потому ссылался на командировочные документы, которые, как уже было сказано, успеха в очереди не имели.

Всех раздражал этот франтоватый юнец в шляпе и белом плаще. Он норовил обязательно протиснуться без очереди, когда старики и даже одна женщина с полусонной девочкой спокойно, по порядку, продвигались к окошку.

— Ну и нахальный парень! Хоть бы стариков посовестился!

— Молодой еще!

— Они завсегда так!

— А еще образованный! В шляпе!

Ничего не добившись, кроме этих нелестных оценок, и краснея до ушей, Багрецов по совету милиционера побежал к дежурному по вокзалу.

— Спросите товарища Гуляеву, — сказал милиционер. — За углом направо.

До отхода поезда оставалось тридцать минут, что не очень много, когда требуется: во–первых, доказать этой Гуляевой, что если пассажир, к несчастью оказавшийся изобретателем, сейчас же не достанет билета до Новокаменска, то железнодорожная администрация будет повинна в гибели многообещающего молодого таланта, вернее — его творения; во–вторых, по записке дежурной надо получить этот билет на глазах у транзитных и прочих пассажиров, тех, кто принимали назойливого парня совсем не за того, за кого следует. (Ясное дело, билет из брони не выдадут зря.) И, наконец, в–третьих, надо успеть вскочить в вагон.

Напуская на себя строгость, молоденькая девушка слушала сбивчивую речь Багрецова, всем своим видом подчеркивая, что красная фуражка, из‑под которой игриво падали на плечи золотистые локоны, не просто головной убор, или избави вас бог подумать! — какая‑нибудь шляпа, а символ железнодорожного порядка на вверенном ей вокзале. Дело, как говорится, ответственное и нешуточное.

— Не имею оснований, гражданин, — перебила она торопливые и малоубедительные доказательства настойчивого пассажира. — Порядок у нас один живая очередь. Надо было раньше побеспокоиться. — И равнодушно возвратила командировочное удостоверение.

Вадим тупо взглянул на листок с росчерком Медоварова, потом посмотрел поверх красной фуражки, на большие круглые часы, и устало вздохнул.

— Честно предупреждаю — поеду без билета.

— Заплатите штраф.

— Ну что ж, заплачу, — заявил Вадим, хотя этот непредвиденный расход оказался бы для него полной катастрофой. — Чуткости в вас нет, заботы о человеке. А еще фуражку надели!

Насчет фуражки у Вадима вырвалось не случайно. В очереди он слышал какие‑то оскорбительные намеки по поводу его шляпы, но он никак это не связывал со служебной формой дежурного по вокзалу. Красная фуражка, по мнению Багрецова, обязывала дежурного относиться к пассажирам заботливо и доброжелательно, во всяком случае, не так равнодушно, как эта кудрявая девица. Пассажир погибает, а она штрафом грозит. Разве за этим ее сюда посадили?

Всего лишь месяц Дуся Гуляева носила красную фуражку, а потому особенно болезненно воспринимала, всякий намек на некоторое несоответствие высокой должности дежурного по вокзалу с ее ничтожным опытом, молодостью и кокетливыми локонами. Если же это был не только намек, а прямой выпад против красной фуражки, да еще со стороны какого‑то мальчишки, причем в кабинете дежурного по вокзалу, при исполнении им служебных обязанностей, то остается единственный выход — вызвать милиционера и составить протокол.

Плохо пришлось бы Вадиму, но, к счастью, даже самые строгие инструкции рекомендуют прибегать к административным воздействиям лишь в случае крайней необходимости. Люди есть люди, многие из них ошибаются: и пассажиры и пешеходы, квартиросъемщики и налогоплательщики, любые указанные и не указанные в инструкциях лица. Так будьте, по возможности, к ним снисходительны: далеко не все они злостные нарушители, у них добрые и честные глаза.