Альтаир

"Не получилась ли медвежья услуга? — ночью спрашивал себя Медоваров, мучаясь от бессонницы. — Аркадий Михайлович за такую глупость по головке не погладит. Не только не заступится — отшатнется. Скажет: "Знать не знаю, ведать не ведаю". В другой раз и на порог не пустит. Эх ты, шляпа с пером! — горько корил себя Толь Толич. — Опять на изобретателе засыпался. Тот хоть мастером был, все‑таки должность. А этот — что? Воробей".

В душе Толь Толича было погано, как в осеннюю слякоть, — темень, пронизывающая сырость и никакого просвета. Конечно, все это пустяки, ну, ошибся, грешен. Не из таких бед выкручивался. Но чем черт не шутит!..

Он видел свое единственное спасение в неудаче Багрецова. Если вторичные испытания "керосинок" будут безуспешны, то о чем может быть разговор? Правильно поступил помощник начальника экспедиции. Правильно отменил командировку лжеизобретателя. Правильно сделал, что оформил новую радистку. Умеет распознавать людей. Честь ему и хвала за это!

Но когда вот уже целые сутки сам Багрецов и трое студентов, пришедших ему на помощь, возятся с аппаратами, когда их консультирует опытный радист с узла связи экспедиции, то вряд ли поверишь в счастливый исход. Наладят они радиостанцию. Упорные, дьяволы.

Медоваров ловил быстроногого Левку — он бежал с каким‑нибудь миллиамперметром, взятым напрокат у физиков, — и озабоченно спрашивал:

— Чем порадуешь, молодец? Скоро?

Лева отвечал, что приемник почти отладили и передатчик уже на очереди, но этому вовсе не радовался Толь Толич, а лишь плотнее сжимал тонкие побелевшие губы.

Митяй степенно проходил мимо. От него узнавал Толь Толич, что передатчик налаживается плохо.

— По капле, по миллиамперу, приходится выжимать ток в антенну, — пояснял Митяй. — Ничего, отрегулируем. Не беспокойтесь.

А Медоварову казалось, что это из него по капле выжимаются проклятые миллиамперы, они — как кровь, которую он не отдаст попусту. Рушилось годами накопленное благополучие. Он уже видел себя в кабинете директора института. "Прошу вас, Анатолий Анатольевич", — указывает ему на кресло академик. Здесь же сидит секретарь партбюро одного из самых важных отделов института, Набатников. "Сожалею, очень сожалею, — говорит академик, нервно теребя седую бородку. — Но мы вынуждены с вами расстаться".

"Нет, конечно, это слишком, — убеждал себя Толь Толич. — Я человек честный, под судом не был. Берег государственную копейку. Считался хорошим организатором. Умел ладить с людьми. Сколько одних благодарностей на своем веку получил! Сохранились все выписки из приказов".

Заканчивались последние приготовления к небывалому опыту. А маленький человечек, которому доверили участвовать в этом большом деле, думал совсем о другом. Он принимал грузы, составлял графики работ, механически отдавал распоряжения, а голову сверлила все та же неотвязная мысль: "Эх, если бы у него ничего не вышло! Проклятый мальчишка!"

А у мальчишки выходило. Толь Толич вежливо желал ему успеха, шутил, улыбался и ждал развязки. О, если бы он мог раздавить своим сапогом хрупкую коробочку радиостанции! Нет, он не так воспитан. Это хулиганство, бандитизм. Сейчас Багрецов работал с батареями, и Толь Толич знал, что стоит только прикоснуться кончиком провода, идущего от анодной батареи к контакту, соединенному с нитями ламп, как в них промелькнут веселые искорки и радиостанция замрет. Трудно будет заменить перегоревшие лампы, Багрецов уже использовал единственный запасный комплект.

Но если б даже у Толь Толича нашлась возможность тайно прикоснуться к контакту коварным проводничком батареи, то он бы на это дело не решился. Человек он честный, правда не без грешка, способен на мелкую гадость, если она помогает сохранить его "доброе имя", а отсюда и благополучное существование. Однако Толь Толич хорошо различал разницу между маленькой подлостью, направленной против неугодного ему человека, и вредительством. В данном случае умышленная порча радиостанции, пусть даже не заприходованной как имущество экспедиции, может называться только этим страшным словом — вредительство.

Подумав об этом, Медоваров весь передернулся. Лезет же в голову всякая ерунда! Вот если бы сам Багрецов или кто‑нибудь из его помощников пережег лампы, то Медоваров возблагодарил бы свою счастливую звезду.

Тщетно ждал он этого случая. Несмотря на то, что студенты налаживали радиостанцию, присоединив к ней сухие батареи, и все это делалось не в лабораторных, а в полевых условиях, ребята были как никогда внимательны и осторожны. Еще бы! Дело касалось их чести. Сомнительная честь Медоварова находилась под угрозой. Но ему повезло.

Оставались считанные дни до первого взрыва. Для защиты "Альтаира" саперы сделали бетонный ящик, вкопали его в землю на склоне горы. На это место пришел Набатников, осмотрел его и приказал "убрать" соседнюю скалу. Своим краем она загораживала часть горы, а потому выброс будет виден не полностью. Кроме того, скала могла изменить направление взрывной волны, о чем Набатникова предупреждали испытанные специалисты этого дела. В конце концов, он решил очистить место для основных испытаний, пусть ничто не мешает.

Взрыв скалы был назначен на два часа дня.

Об этом ничего не знал Багрецов. Еще вчера поздней ночью, когда заканчивалась наладка радиостанции и были "выжаты" ненавистные Толь Толичу миллиамперы, Вадим понял, что друзей надо освободить от проверки его несчастного аппаратика. Они уже помогли наладить разборчивость передачи. Без них он бы этого не сделал. Вышло так, что при смене ламп "керосинка" вдруг закапризничала и отказалась передавать свистящие звуки в начале слова. Для проверки Вадим пользовался специально придуманной фразой: "Сто скворцов на сене". Он повторял ее в микрофон, а Лева отвечал, что слышит другое — "то кворцов на ене". Буква "с" отрезалась начисто.

Наконец добились ясной и четкой передачи. Вадим отказался от дальнейшей помощи ребят, иначе телевизионщики сами могут засыпаться. Им нужно "Альтаир" устанавливать, а не тащить неудачника из болота, тем более что они его почти уже выволокли и посадили на кочку. А обсохнет он и без посторонней помощи. Остались сущие пустяки — испытать "керосинки" на дальность. Один справится не впервой.

Поэтому, едва забрезжил рассвет, Вадим тихонько встал и, стараясь не разбудить ребят, вытащил все свое техническое имущество из палатки. Отойдя подальше, в самый конец территории лагеря, где были сложены пустые ящики из‑под разной аппаратуры, рядом с кабельной катушкой, Вадим поставил радиостанцию, подключил к ней батареи — зачем же расходовать горючее! — и, закрепив кнопку вызова, чтобы радиостанция непрерывно посылала музыкальный тон, отправился с другой "керосинкой" слушать эту хоть и несколько однообразную, но самую для него приятную музыку. Таким путем Багрецов мог определить, на каком расстоянии действует его переделанная и заново отрегулированная станция.

Проснувшись, студенты не удивились исчезновению Вадима. Дела его шли хорошо, помощь не требуется. Наверное, где‑нибудь сидит под кустиками в холодке и наводит последний лоск перед демонстрацией "керосинок". А может быть, испытывает их: добровольных дикторов в лагере достаточно, попроси любого шофера, если он свободен, то с удовольствием поговорит с тобой по радио часок–другой.

Лева слегка обиделся на Димку, поискал его поблизости, хотел искать дальше, но Женечка приказал сменить аккумуляторы в телевизоре и еще раз проверить его перед ответственным делом. За этой работой Лева позабыл о своей обиде и о Димке вообще.

Женя и Митяй взобрались на гору, установили в бетонном ящике "Альтаир" и по совету здешних специалистов с увлечением начали пробовать разные варианты антенн. Когда же узнали от Афанасия Гавриловича о взрыве скалы, работа пошла еще быстрее. Хотелось провести как бы генеральную репетицию. Интересно, что будет видно на экране при обыкновенном взрыве? Вспышка, туча породы в воздухе, потом черный ливень щебня, песка, земли. Никто из ребят ничего подобного не видел.