Чистый огонь

– Арман… – укоризненно протянул тот. – Я хочу сказать, что другие кикиморы далеко не так красивы, как эта.

– Ладно, пусть так, – начал сдаваться Армандас. – Но эта ужасная одежка… она наверняка из крысы…

– Конечно, из крысы, – подтвердил Эрвин. – Это означает, что наша знакомая – отважная охотница. Думаешь, легко для существа ее размеров убить крысу? Это все равно, что для нас с тобой убить волка или кабана. Кроме того, крысы хитры и держатся стаями, а кикиморы, насколько мне известно, всегда охотятся в одиночку.

– Да, моя – отважная охотница! – Кикимора оживленно приподнялась на котомке Эрвина. – Моя всегда ест свежее мясо. Другие всю жизнь едят заячье дерьмо и ходят в одежде из листьев. Моя – не такая, моя носит красивую одежду. – Тонкими ручонками она оправила на себе балахончик из крысиных шкурок.

Армандас переводил взгляд с одного на другую, спрашивая себя, не сходит ли он с ума. Еще утром он прощался с родителями, с братьями и сестрами, еще утром его окружала нормальная, привычная жизнь. А теперь – эта кикимора, этот странный парень, так спокойно рассуждающий о ней… В городе, конечно, все вернется в привычное русло. Это все дорога…

– Эрвин, как твой палец? – вспомнил он. – Не нарывает?

– Нет. – Тот глянул на свою руку.

– Моя не хотела, – сказала с котомки кикимора. – Моя думала – это твоя ловушка.

– Я так и понял, – ответил ей Эрвин. – Мы по ночам спим, поэтому придется тебе полежать здесь до утра.

– Мою здесь не съедят? – спросила она, оглядываясь вокруг.

– Нет. Хищники боятся огня. Он улегся на землю у костра. Армандас бросил тревожный взгляд на его горло, оказавшееся в опасной близости с острейшими зубками кикиморы, но в конце концов решил, что если это не беспокоит Эрвина, знакомого с повадками кикимор, то ему самому тем более незачем беспокоиться. С этими мыслями он завернулся в одеяло и заснул.

Глава 2

Утром жизнь показалась Армандасу гораздо лучше. Ему нравилось все – и зеленый солнечный лес, и весело бегущий ручей, куда они с полусонным Эрвином спускались умываться, и бурая, гладко утоптанная лента дороги. Он начал привыкать даже к этой мерзкой кикиморе.

– Ты чего какой вялый? – спросил он Эрвина. – Если ты сейчас еле шевелишься, каким же ты будешь к вечеру?

– Разгуляюсь, – ответил тот. – Это потому, что я вчера потратил много магической силы.

– Вот на эту? – догадался Армандас, кивая на его пазуху, где дремала кикимора. – На ее ногу?

– Да, – нехотя признался Эрвин. – Сломанные кости заживают за две-три недели, а здесь этого нужно добиться за три дня, пока мы идем до города. Обычно маги так не делают. Они совмещают кости, делают начальное сращивание и обезболивание, а дальше перелом заживает сам. Быстрое заживление отнимает много сил, к тому же нас ему почти не учили.

– Но ведь ты же говорил заклинания! – вспомнил Армандас. – Разве это делают не они?

– Заклинания только помогают сосредоточиться на нужном действии и правильно выполнить его, – пояснил Эрвин. – Чтобы оно было выполнено, нужна сила мага.

– А что такое – сила мага?

– Это… – Эрвин замялся. – Это трудно объяснить тому, кто сам не маг.

– Ну уж попробуй как-нибудь, – обиженно попросил Армандас.

– Ладно. – Тот на мгновение задумался. – У тебя ведь есть кровь?

– Конечно.

– А теперь представь, что у тебя есть еще одна кровь, невидимая и очень тонкая, тоньше и легче воздуха. Но она есть.

– Представил, – после некоторой задержки ответил Армандас.

– Так вот, на выполнение магических действий у магов уходит эта кровь. Сила мага зависит от того, сколько у него этой крови и насколько искусно он ее тратит. Понимаешь, ее ведь можно лить зря. В академии нас учат умению правильно тратить эту кровь. Учили то есть…

– Значит, за любое, даже самое мелкое колдовство маг платит своей кровью?! – воскликнул Армандас.

– Да. Каждый из нас знает это, и каждый из нас выбирает, на что ее потратить. Что этого стоит.

– Но ведь так можно истратить всю свою кровь и умереть…

– Это восстанавливается, точно так же, как и обычная кровь. Через пару дней я приду в норму.

Армандас замолчал, обдумывая услышанное. Непонятные все-таки люди эти маги! Этот, например, отдал свою загадочную кровь какой-то паршивой кикиморе, а теперь едва перебирает ногами и язык у него не ворочается. А он, Армандас, любил поговорить, он вырос в семье, где всегда находилось с кем перекинуться словечком.

В отличие от спутника, Эрвин не придавал значения своему состоянию. В академии он привык к энергетическому истощению – оно было нормой для учеников. Им давали набрать полную силу, только если требовалось выполнить особо трудное упражнение. Чаще всего они жили на полуголодном энергетическом пайке, спали мало и ели понемногу, хотя их пища никогда не бывала грубой. Их содержали в строжайшей дисциплине мысли и тела – это давным-давно стало привычным для Эрвина, и он никогда не хотел ничего другого. Однако они оставались мальчишками – может быть, даже в большей мере, чем их сверстники за стенами академии. Эта дурацкая выходка с блохами… Эрвин стиснул зубы, чтобы не застонать от досады.

Как бы это было, если бы он дождался конца выпуска? Как же это бывало каждый год? За настоящими магами, выпускниками академии, съезжались со всех концов света, за них академии платили бешеные деньги, а им самим – не менее бешеное жалованье. Для приезжих было отведено специальное здание, выстроенное с гораздо большими удобствами, чем каморки учеников, потому что приезжие были людьми не просто состоятельными, а очень богатыми. Они обычно приезжали заранее, договаривались с ректором, кого из выпускников заберут с собой, а затем пережидали посвящение и еще месяц после него, в течение которого новоиспеченным магам сообщали сведения, которых не должны знать ученики, – о каналах, мистических провалах, запредельных мирах и прочих тонкостях.

В этом году их было бы шестеро, но теперь останется четверо. Все равно большой выпуск – бывали годы, когда академия не выпускала ни одного мага. Подумать только, еще недавно он мечтал о том, что скоро остепенится, станет взрослым, богатым и уважаемым. А кто он такой теперь – босяк с кикиморой за пазухой? Эрвин фыркнул от смеха, представив себя со стороны, – нет, рано ему еще остепеняться.

Однако, если даже необходимость остепеняться отпала, необходимость зарабатывать на жизнь оставалась насущной. Эрвин начал вспоминать, что же он умеет делать. А умел он очень многое – все магические дисциплины давались ему одинаково легко. Вопрос заключался в том, что из этого обширного списка редких и непонятных простому смертному умений может пригодиться в обыденной жизни.

Лечить? Пожалуй, это была самая трудоемкая по энергозатратам наука. И самая дешевая, потому что существовала армия лекарей, способных вылечить больного без магии. Конечно, он знал лечебные травы и минералы, ему были известны признаки и способы лечения многих болезней. Он умел лечить не только людей, но и другие расы этого мира – дарнаров, архонтов, свирров и прочих обитателей пяти континентов, нечеловеческих разумных существ вроде кикимор, а также животных, как обычных, так и волшебных. Однако у него никогда не было склонности к лечению. Все-таки это была работа ломовой лошади, достойная разве что посредственного мага.

А что же он по-настоящему любил? Пожалуй, языки. Обязательной в академии была только древняя речь – если не считать, конечно, общеконтинентального, кнузи и алайни, – но он с наслаждением выучил и тарн-ру, на котором говорят архонты, и юи, язык маленьких пустынных ящериц за два континента отсюда, и даже древнейший даас, язык деревьев. Освоив даас, Эрвин мог поговорить с любой травинкой, но после первых дней эйфории он выучил наизусть две-три их глупые фразы и прекратил это бесполезное занятие, усвоив заодно раз и навсегда, что собеседник должен быть достаточно мудрым.

Зато он мог часами вести беседы с Ки-и-скалем, единственным ларом конюшни академии, говорившим не только на и-илари, языке ларов, но и на алайни, общем языке волшебных тварей. Огненный скакун, принадлежавший самому ректору, проводил целые дни в конюшне, по утрам выбираясь полетать в чистом небе, и, кажется, не тяготился своей службой. Он был очень стар. Эрвин кормил его раскаленными углями и точно знал от него, какие самые вкусные – малиново-красные, мелко раздробленные, без непрожженного дерева. Еще лар любил старое вино, но старое вино было очень дорогим, и ректор редко баловал им своего любимца, поэтому Эрвин приносил крылатому коню чистейшую родниковую воду. Из лекций ему было известно, что плохое вино вызывает у ларов отравление, а грязная вода и непрожженные угли – расстройство желудка, поэтому он тщательно следил за пищей Ки-и-скаля.