Избранные произведения. Том 1

Ненависть

Я все ношу в себе отравы, Что Русь рабов хотела дать, Чтобы ни радости, ни славы Мне не изведать никогда. Но я могу вас, молодые, Едва блеснувшие лучи, Провесть сквозь сумраки седые И ненависти научить. Чтó нам любить, чтó ненавидеть, О, если б знал я, если б знал, Когда сжигал я силы, идя, Куда слепая шла весна! Когда искал я по болотам Какой-то неземной красы, Беснуясь: «Китеж, вот он, вот он!» С толпой безруких и косых. Когда я падал в лес полночный Сухого трепетней листа И сладострастья плен порочный Священным таинством считал. Когда хотелось мне истаять, В немой природе изойти, Когда любая птичья стая Была мне знаменем пути… Не выплатить былому дани… Но груз былого сброшу с плеч, Чтобы болотища блужданий Пожаром ненависти сжечь. 1922, Москва

СТИХИ УШЕДШИМ

Н. Е. Жуковскому

В проулочках, где Чистые пруды, Где цел еще былой уют московский, Он жил, в седые погружен труды, Наш Николай Егорович Жуковский. Во дворике старинный особняк Не рушится наперекор Ньютону, Хоть в щелях стен давно свистит сквозняк И все оконушки давно уж стонут. В светелках тесных мир и тишина. А в кабинете — просто умиленье. Здесь жизнь числа вселенского слышна, Здесь в сердце формул спрятано движенье. Всегда скромны обители идей: Большой диван, столы, шкафы и книги. Всё простенько, как у простых людей. Но вечность здесь разложена на миги. Отсюда на бескрайние края, Где движутся небесные светила, В незримые глубины бытия Владычной мысли простиралась сила Отсюда не страшна пространства тьма И времени поток (часы без боя!). Здесь смерти нет: она ушла сама. Здесь шуткой кажется борьба с судьбою. Быть может, комната еще одна Найдется средь людских уединений, Таких же дерзких замыслов полна, — Та комната, где жил полярный гений. О крыльях, о круженье вихревом, О беге волн, о натиске заносов, О малом и большом, о всем, о всем Так думал лишь Михайло Ломоносов. Вечерний час. Уж подан самовар И песенку старинную заводит. Душистый запах меда носит пар. Вот Николай Егорович выходит. Огромный лоб. Могучие виски. (Но где резец великого скульптора?) И бороды библейской завитки, И глубина задумчивого взора. Напоминает все какой-то лик родной, Всем близкого, премудрого пророка. Отец Адам? Иль корабельщик Ной? Или иной противоборец рока? Заговорил… И мысли острие Простую цифру видит в каждом чуде. Как стройно в числах наше бытие! Как хорошо, что есть такие люди! 13 марта 1916

Владимиру Юнгеру

И вечер сегодня дымился и плакал, И ты за плечами стоял в тишине. Закат рассыпался кошницами мака, Про дальнее детство рассказывал мне. Как «Мальву» читали, и бегали лесом, И сфинксов ловили, играли в лапту, И в поле дождливом, под финским навесом, То к Ницше, то к Марксу гоняли мечту. Влюблялись, друг другу читали поэмы И красками бурно пятнали картон. Над Иматрой пенной, смущенно и немо, Грядущего слушали бешеный звон. Зачем же ушел ты, как будто обманом, И в маске оставил улыбку тоски, Свой звук недопетый развеяв туманом Над гипсовой тенью красивой руки? В задумчивой комнате, в сукнах зеленых, Не встретимся больше для долгих бесед. Но светит в извивах ума отдаленных Потерянной дружбы ласкающий след. 1921, Москва

Александру Блоку

1. «Увенчан терном горькой славы…»

Увенчан терном горькой славы, Властитель ритмов дней багряных Ушел в печали величавой, В недугах и кровавых ранах. И пусто лесу у опушки, И полю в цвете милом убыль. Ушел туда, где светит Пушкин, Ушел туда, где грезит Врубель. И ранит небо грудь лебяжью, Закатами кровавит дали. Болотный попик в глубь овражью Бежит, заплакан и печален. Фабричных улиц перекрестки, Ушедшим солнцем озаряясь, Затеплились слезою блесткой, И чахлых веток никнет завязь. А на мосту, вся в черном, черном, Рыдает тихо Незнакомка О сне, минувшем неповторно, О счастье молнийном и ломком. Ушел любимый. Как же голос Неизъяснимый не услышим, Когда на сердце станет голо, Когда захочется быть выше? 1921, Баку