Сесиль Родс и его время

Это киплинговские заповеди, они появились уже вскоре. И их примерял к себе каждый, правый и виноватый. Они и составлены были так, что годились каждому. А Родсу бы казалось, должно быть, что они прямо к нему обращены. Как-никак Киплинг — его почитатель, частый гость его дома и вроде полный единомышленник.

Еще за год-полтора до смерти Родс физически чувствовал себя сравнительно сносно, многим говорил об этом, да это и видно было во время его путешествий. Но его снедала тоска человека, оставшегося не у дел. Конечно, есть алмазные россыпи, есть золотые прииски, есть Родезия. Да разве это те масштабы, о которых он мечтал…

Последний удар был нанесен ему совсем уж неожиданно.

Родс не любил женщин и избегал их. Казалось бы, его уж никак не касались слова Киплинга, которые так понятны мужчинам на самых разных широтах (не потому ли и молодой Константин Симонов когда-то перевел их?).

Но все же и в его жизнь вторглась женщина. И заставила тратить попусту нервы, время и деньги, метаться с одного края света на другой, не дав взамен ни тепла, ни покоя, ни радости. И Родс, умевший расправляться с другими так безжалостно и ловко, спасовал перед нею, когда она вломилась в его жизнь.

…Как часто политики, ученые, писатели недобрым словом поминали женщин, весь талант которых в том и состоит, чтобы распространять сплетни, создавать школы злословия, плести интриги в околотворческой или околополитической среде. Интриги дамские, но, может, потому-то и действенные. Александр Блок когда-то с горечью писал в своем дневнике: «Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют нашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика… Они спихивают министров… Это от них так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки». Кто же они, эти бестии? «Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жены, хорошенькие кокоточки — им нет числа».

Что же за хищница встала на пути Родса? Княгиня Екатерина Радзивилл, полька, уроженка Петербурга. С. Ю. Витте, знавший ее молодою, писал: «…я встречал очень интересную особу — княгиню Радзивилл, эта княгиня Радзивилл была очень красивая собою… Впоследствии оказалась большою авантюристкой». Она сумела произвести впечатление даже на двадцатилетнего гусарского лейтенанта Уинстона Черчилля, хотя была старше его на шестнадцать лет. Черчилль нашел ее очаровательной и вместе с тем крайне эксцентричной.

Княгиня умела выбирать поклонников пожилых, но зато влиятельных. Витте писал о ее связи с генерал-адъютантом Черевиным, который был не только начальником охраны Александра III, но и одним из самых близких к нему придворных. «…Она попросту жила с Черевиным, а поэтому имела некоторое влияние в петербургском обществе, так как этот Черевин был влиятельным человеком, а вследствие этого и княгиня Радзивилл могла оказывать некоторое влияние. После смерти Черевина у нее обнаружились не вполне чистые дела, и она переехала в Англию». Витте связывал ее имя и с Иваном Алексеевичем Вышнеградским, министром финансов.

Не исключено, что Витте попутал что-нибудь, как он приписал ей потом и роман с Родсом. Впрочем, Родс был далеко, в домашних же, петербургских событиях Витте, как известно, разбирался неплохо. И что до «не вполне чистых дел» в Петербурге, то они у княгини действительно были. Ей пришлось покинуть Северную Пальмиру, когда обнаружилось, что в подвале ее дома, и вроде не без ее ведома, обосновались преступники, занимавшиеся всякого рода подделками.

Родса княгиня встретила в 1896 году, когда ей было уже тридцать восемь. Познакомились они в Лондоне, на обеде у редактора газеты «Таймс». И решила обедневшая аристократка подобраться к деньгам миллионера: женить его на себе, влюбить в себя — все равно, лишь бы добиться своего. Правда, молодость миновала и с ней ушло обаяние. Но зато появился опыт, и княгиня взялась за холостого миллионера умело и энергично. Начала с восторженного письма — как изумительно вел себя Родс в комиссии по делу о набеге Джемсона! Потом попросила советов, куда лучше вкладывать капиталы, ведь она так беспомощна в делах… Правда, вкладывать-то было, собственно, нечего, капиталов почти не осталось.

Шел 1899 год, на Юге Африки сгущалась военная гроза. Первого июля Родс сел на корабль, плывший из Лондона в Кейптаун. Странное совпадение — княгиня оказалась на том же пароходе и с первого же дня стала соседкой Родса за обеденным столом в салоне-ресторане.

О чем они говорили? Она горько жаловалась на жестокости и издевательства мужа, между делом сообщила, что уже разведена, хотя развод состоялся лишь через несколько лет… Однажды, когда они прогуливались по палубе, она картинно упала Родсу на грудь.

Сколько усилий — и все почти бесполезно. К концу долгого плавания ей удалось добиться лишь приглашения бывать в Хрут Скер. Но она сумела извлечь максимум выгоды и из этого и вскоре стала своим человеком в доме.

Роман? Нет, не вяжется это как-то со всей жизнью и обликом Родса. Дело, видимо, в том, что княгиня с пониманием обсуждала самое для Родса животрепещущее — политические дела. Изобразила такую приверженность замыслам Родса, что сумела войти в доверие. Умело льстила. Могла к месту завести речь о своих связях с аристократией всей Европы. И намекнуть, что связи эти — к услугам Родса.

Знакомства у княгини действительно были. У человека с фамилией Радзивилл их не могло не быть: родственниками Радзивиллов были даже Стюарты, английские короли. Правда, эту громкую фамилию, как и титул княгини, она носила по мужу, князю Вильгельму Радзивиллу, офицеру прусской армии, за которого вышла пятнадцатилетней девушкой. Но и ее девичья фамилия — Ржевусская — тоже открывала перед ней многие двери.

Ее отец, Адам Ржевусский, был флигель-адъютантом Николая I, генералом, одно время военным комендантом Петербурга. Его первая жена, урожденная Лопухина, была фавориткой Александра I. Брат его, Генрих, жил в Польше и стал известным писателем. Сестра Адама, вдова графа Ганского, жила на Украине и вышла замуж за Бальзака (или, как говорилось в церковной актовой книге города Бердичева, где состоялось венчание, за «помещика французского Краз Гонората Бальзака, юношу 50 лет, имеющего урядовое дозволение матери на вступление в этот брак с Евою Ганскою, уроженкою Ржевусскою»).

В доме Ржевусских в Одессе в пушкинские времена находился салон Каролины Собанской. Пушкин бывал у нее, был в нее влюблен, посвятил ей «Что в имени тебе моем?», «Все кончено: меж нами связи нет», «Простишь ли мне ревнивые мечты», «Как наше сердце своенравно»…

Сколько же возможностей открывала перед Екатериной такая родословная! Петербург, Берлин, Вена, Лондон — в молодости она всюду чувствовала себя как рыба в воде среди космополитическо-аристократической знати.

Было у княгини и еще одно достоинство, которое могло показаться Родсу весьма полезным. Она бойко владела пером. Правда, к моменту знакомства с Родсом этот ее талант проявился еще не во всем блеске. Это уже потом она наводнила европейские книжные рынки потоком своих сочинений о русском и других европейских дворах.

О жизни последних Романовых, например, многие на Западе судили по ее пухлым томам. Достоверностью они не отличались, да и откуда ей взяться? Ко двору Николая II княгиню, мягко говоря, не очень допускали — уж больно скандальную славу приобрела она с годами. Так что в основе ее «воспоминаний» были не собственные впечатления, а сплетни из вторых и третьих рук. Но зато какие названия она давала своим книгам! «Интимная жизнь последней царицы», «Тайны русского двора», «Упадок и крах России. Секретная история великого падения», «Николай II, последний из царей», «Распутин и русская революция».