Страница 80 из 90
В самой Великобритании ура-патриотический запал, казалось бы такой неиссякаемый, со временем улетучивался. Недовольство войной росло по всей стране. Жарко обсуждались выходившие одна за другой брошюры: «Убью ли я своего брата?», «Правы ли мы?»…
Но издавались и другие книжки. Не успела война кончиться, как вышел бездумно-шовинистский сборник солдатских писем. Он назывался длинно и выспренно: «Послания Аткинсов — свет человечности в горниле войны. Письма простых солдат, посланные из Южной Африки на родину, — это ответ на вопрос: „Как люди чувствуют себя на войне?“».
Что ж, и эти письма, наверно, не были выдумкой составителя пухлого сборника. Но сколько английских Томми — их письма в сборник не попали — проклинали войну! Этого не мог не отразить даже друг и единомышленник Сесиля Родса — Киплинг. И не мог не оправдать даже поступка, самого, казалось бы, позорного для солдата.
Люди викторианской Англии, нравы викторианской Англии, гордыня викторианской Англии — все это уходило не под гром фанфар. Умерла во время войны и сама королева Виктория. «Вдова», как окрестил ее Киплинг.
«Все продолжительное царствование, бывшее почти непрерывным рядом успехов для Англии на всех поприщах, завершилось так печально. Не могла не страдать королева, сознавая, как во всемирном неодобрении несправедливой войны пало нравственное обаяние Великобритании, а в неудачах ее войск погиб ее политический престиж».[178] Так писал из Лондона российский дипломатический представитель.
И причиной тому — тысячи «похоронок» с Юга Африки.
За войной на Юге Африки следил весь мир.
«Буры и все „бурское“ интересует теперь решительно все слои общества: и в великосветской гостиной, и в редакции газеты, и в лакейской, и даже в извозчичьем трактире только и слышны разговоры о бурах и африканской войне». Так говорилось в 1900 году в брошюре, изданной в Санкт-Петербурге,[179] за тысячи и тысячи верст от трансваальского фронта.
Да разве только в трактирах, лакейских и гостиных? Николай II писал своей любимой сестре Ксении: «Я всецело поглощен войною Англии с Трансваалем; я ежедневно перечитываю все подробности в английских газетах от первой до последней строки…»[180]
Мир сочувствовал бурам, маленькому Давиду, героически бившемуся с огромным Голиафом. Бурам простили все, забыли и об их невежестве, о котором так образно писал Марк Твен. Не задумывались о том, что сами буры угнетали других людей, африканцев. Африканцев-то еще и не научились считать за людей.
Вообще видели только одно: большой напал на маленького и маленький бьется изо всех сил. Буры стали символом свободолюбия, отваги, самопожертвования.
Комитеты помощи бурам создавались во многих странах. Ромен Роллан посвятил бурской войне драму «Наступит время». Родса и Чемберлена осудил Анатоль Франс.
Сочувствие бурам приводило к осуждению Англии. Ее осуждали чуть ли не все — от мала до велика.
И больше всего клеймили Сесиля Родса. Войну считали торжеством его политики, а его — главным виновником. Так было повсюду. В петербургской «Ниве» говорилось: «Родс был главным виновником англо-бурской войны». В «Одесских новостях»: «Единственный истинный виновник южно-африканской войны — „капский Наполеон“».
Побывав у Льва Толстого в начале января 1900 года, корреспондент одной из петербургских газет писал: «О своих работах граф говорил вообще неохотно, но едва речь зашла о Трансваале и англо-трансваальской войне, великий старик оживился, глаза его заблестели.
— Знаете ли, до чего я доходил… — сказал он. — Утром, взяв в руки газету, я страстно желал всякий раз прочесть, что буры побили англичан».
А вот слова Толстого, переданные другим его собеседником. «Знаю, — сказал, как бы извиняясь за невольное нарушение своего религиозно-нравственного принципа, — не следовало бы мне радоваться победам буров и огорчаться их поражениями, они ведь как раз с оружием в руках убивают английских солдат, но ничего с собой поделать не могу. Радуюсь, когда читаю о поражениях англичан, — даже как-то на душе веселее становится».
Вильгельм Либкнехт, Август Бебель, Жан Жорес, Ван Коль и другие лидеры западной социал-демократии выступали против английской агрессии, поддерживали трудную борьбу английских социалистов, публично осуждавших собственное правительство.
В. И. Ленин в газете «Искра» назвал «теперешнюю войну англичан с бурами» примером того, как «ради наживы кучки капиталистов буржуазные правительства вели бесконечные войны, морили полки солдат в нездоровых тропических странах, бросали миллионы собранных с народа денег, доводили население до отчаянных восстаний и до голодной смерти».[181]
В Трансвааль ехали добровольцы из Франции, Германии, Голландии, Америки…
Сестры милосердия из Петербурга выхаживали раненых под Питермарицбургом, а кронштадтские ветераны оказались под Капштадтом, как у нас называли тогда Кейптаун. На стороне буров сражался молодой инженер Владимир Семенов — потом, в тридцатых годах, он стал главным архитектором Москвы — и грузинский князь Нико Багратиони. Отставной подполковник Максимов после гибели французского графа Вильбуа де Марейля возглавил в Трансваале отряд добровольцев, приехавших из разных концов Европы.
Даже через несколько десятилетий, уже на склоне своих лет, Маршак вспоминал, как в детстве он играл с соседскими мальчишками в войну буров и англичан. А Эренбург — как он «сначала написал письмо бородатому президенту Крюгеру, а потом, стащив у матери десять рублей, отправился на театр военных действий». Но его поймали и вернули.
Паустовский в своей чудесной повести о детстве и юности писал: «Мы, дети, были потрясены этой войной. Мы жалели флегматичных буров, дравшихся за независимость, и ненавидели англичан. Мы знали во всех подробностях каждый бой, происходивший на другом конце земли… Мы зачитывались книгой „Питер Мариц, молодой бур из Трансвааля“.
Но не только мы — весь культурный мир с замиранием сердца следил за трагедией, разыгравшейся в степях между Ваалем и Оранжевой рекой, за неравной схваткой маленького народа с могучей мировой державой».
Разумеется, бывало и так, что симпатия к бурам шла больше от англофобии, от неприязни к британским порядкам. Бывала и прямая спекуляция на этих симпатиях: напоминаниями о чужих бедах отвлечь внимание собственного народа от его горестей и тягот. Этот прием, старый, как мир, использовался тогда и властями Российской империи.
Льва Толстого, судя по многим его высказываниям, тревожило, что симпатии к бурам связаны были нередко с этакой открытой неприязнью ко всему английскому.
Нельзя не упомянуть и мнение Марка Твена. Он несколько лет жил в Англии, а за три года до войны был в Южной Африке — и в бурских республиках, и в английских колониях. Британский империализм он страстно критиковал, но при этом искренне горевал, видя катастрофическое падение престижа Англии. В одном из писем он выразил это, не стремясь, правда, к чеканной точности формулировок: «Как наша цивилизация ни жалка, она все же лучше подлинного варварства, а посему мы должны поддерживать ее, распространять и (публично) хвалить. И поэтому мы не имеем права осуждать сейчас Англию и обязаны надеяться, что она победит в этой войне, ибо ее поражение и падение означало бы непоправимое несчастье для шелудивого человечества. Естественно, что я за Англию. Но она глубочайшим образом не права, Джо, и все (просвещенные) англичане знают это».
178
АВПР, ф. посольства в Лондоне, оп. 520, д. 1029 (депеша вр. поверенного Лессара 17(30) января 1901 г.), л. 4.
179
Бурофил. В помощь бурам! Причины войны и ее течение. Возможные последствия англо-бурского столкновения. СПб., 1900, с. 25.
180
Николай Романов об англо-бурской войне. — Красный архив, 1934, т. 2/63/, с. 125.
181
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 379―380.