Страница 26 из 61
И он снова улегся. Норман не просыпался вовсе. Спустя две минуты, Бретон спал.
Скоро темная фигура снова показалась в дверях. Верхняя часть этой фигуры обозначалась двумя фосфорическими точками, как будто это были глаза Никталопа.
В ту же минуту Макс поднялся на кровати.
Тогда все стало просто.
Сэнт-Клер сделал три шага к кровати Нормана; Макс проскользнул к кровати Бретона. Оба сжимали в руках рукоятки револьверов.
Одинаковым движением Сэнт-Клер и Макс подняли левые руки и приложили их к плечам, один Бретона, другой Нормана. Оба спящие подскочили и услышали голос, который сказал:
— Сдавайтесь! Или смерть!
Перед глазами их стояло маленькое черное отверстие хорошо им известного оружия.
— Ого! — сказал Бретон.
— Ба! — откликнулся Норман.
Настала минута молчания.
— Сдаешься? — спросил Сэнт-Клер.
— Прежде всего, кто ты? — крикнул Норман, не двигаясь ни одним членом.
— Никталоп!
— Никта…
И он вытаращил глаза, слегка повернув голову к Бретону.
— Ты понимаешь?
Тот пожал плечами и решительно сказал:
— Господин Сэнт-Клер, не так ли?
— Да, он самый!
— Я не понимаю ничего. Мальчуган нас надул.
И, помолчав, прибавил:
— Сдаюсь.
— Я также, — сказал товарищ.
Макс втихомолку подсмеивался.
— Вам не сделают ничего дурного. Вы были добры ко мне, вы меня развязали, чтобы я мог спать спокойно. Спасибо!
Сэнт-Клер подтвердил все сказанное наклонением головы и, заткнув револьвер за пояс, сказал:
— Руки вверх!
— Вы нас свяжете? — сказал Бретон.
— Конечно… Так будет спокойнее разговаривать, а нам есть о чем поговорить…
— Ладно! Пришла наша очередь, — проворчал Бретон.
И в то время, как Никталоп, заметив в углу веревку, пошел за ней, Бретон нагнулся к Норману и шепнул ему на ухо:
— Соединение произойдет автоматически в восемь часов; медная проволока в растворе… Молчи! Все взлетит на воздух, и они, и мы с ними…
— Я об этом думаю! — сказал Норман, со странной улыбкой смотря на Максимилиана, который сиял от счастья.
Сэнт-Клер и Макс и не подозревали, что в этот самый час, когда победа казалась полной, они были ближе к страшной опасности, чем когда бы то ни было.
Но инстинкт часто подсказывает людям мысль об опасности. Вот почему первый вопрос Сэнт-Клера механикам был:
— Почему Бастьен сказал мне, умирая: «Раньше 18-го или все погибло». Почему сияющая угроза на эспланаде гласила: «Раньше 18…»? Теперь четыре часа рокового 18-го… Что должно произойти здесь сегодня? Отвечайте!
Бретон и Норман подняли головы и, посмотрев друг на друга, сказали вместе:
— Нет.
— А! — сказал Сэнт-Клер.
— Мы не ответим на этот вопрос! — сказал решительно Бретон.
Норман посмотрел с тоской на Максимилиана, и побелевшими губами сказал:
— Вы сами знаете! Мы не должны отвечать на этот вопрос!
II
Изумление Оксуса и любовь Коиноса
Как раз в ту минуту, когда Сэнт-Клер поставили ужасный вопрос, на который Бретон «не хотел», а Норман «не должен был» отвечать, на расстоянии пятидесяти пяти миллионов ста тысяч километров от земной станции XV-ти, в междупланетном пространстве, в сфере притяжения Марса, Коинос спал на сидении своего радиоплана. Механик Альфа держал руль поворота.
Прошло уже семь дней, четыре часа и четырнадцать минут с тех пор, как они покинули землю.
Устремив глаза на хронометр, Альфа прождал пятьдесят три минуты, потом тронул левой рукой плечо Коиноса, который сейчас же проснулся.
— Предводитель, — сказал Альфа, — через три часа мы приедем.
Радиоплан в самом деле был менее чем в девятистах тысячах километров от острова Аржир.
Коинос сказал:
— Я долго спал.
— И крепко, предводитель! — прибавил Альфа.
Коинос потянулся и, зевая, сказал:
— Альфа, через три часа всякое сообщение земли с Марсом будет прервано и наши союзники не услышат ничего о нас до тех пор, пока Учителю не угодно будет послать кого-нибудь из XV-ти на землю.
— Значит станция в Конго?..
— Разрушена!
— Как! Все эти машины, пилон, подвижная эспланада, которые стоили столько труда и денег?..
— Все будет разрушено, Альфа! Ровно в восемь часов Бретон и Норман улетят на моноплане в Париж, а станция взлетит на воздух.
— По счастью мы будем уже на месте!
— Да! Потому что, если бы взрыв произошел раньше нашей высадки, Альфа, то волны Герца перестали бы нас поддерживать, и мы упали бы, как простой болид, где-нибудь на планете Марс…
— А если бы падение совершилось с высоты тысяч километров…
— Достаточно и сотен, Альфа, чтобы мы погибли без славы, разбитые, размозженные в бесформенную массу…
Действительно, часы прошли без приключения, радиоплан летел к Марсу все с увеличивающейся скоростью и в семь часов тридцать минут и сорок пять секунд, когда на земле было ровно семь часов с половиной, радиоплан легко коснулся своими полозьями террасы дома Коиноса на острове Аржир и, немного прокатившись, остановился.
— Раньше к учителю, — пробормотал Коинос, — а к Ксаверии сейчас же после него.
Однако он помог Альфе отвести радиоплан, затем прошел в свою туалетную комнату, где пробыл до восьми часов, потому что в это время, ни минутой раньше, ни позже, ждал его Оксус.
Начальник нашел учителя в его рабочем кабинете.
Он поклонился, поцеловал протянутую ему руку и просто сказал:
— Учитель, все ваши повеления исполнены.
— Без приключений?
— Без приключений. Сэнт-Клер умер.
Оксус вздрогнул.
— Умер Никталоп?
— Да, учитель, и от моей руки. Это было необходимо. То же самое произошло и с Бастьеном, который не хотел следовать за мной на Марс. Что же касается станции в Конго, то она в настоящую минуту уничтожена.
Оксус самодовольно усмехнулся. Потом машинально повернул голову к аппарату, записывавшему напряженность волн Герца, исходящих из станции в Конго.
— В таком случае, — сказал Оксус, повернув голову, — этот аппарат долго не будет действовать и мы…
Он остановился, открыв рот. Коинос, глаза которого устремлены были на аппарат, побледнел.
— Что это такое? — прошептал он.
Стрелка на циферблате показывала 150.
— Она должна быть теперь на нуле! — пробормотал Коинос.
Но дрожащая стрелка, как всегда, показывала 150.
Оксус подошел к аппарату, положил палец на черную кнопку и серьезно сказал:
— Коинос, прибор действует превосходно.
— Что же это значит?
Предводитель XV-ти победил уже свое необъяснимое волнение и ответил:
— Хронометр земной станции, вероятно, опаздывает.
— Это возможно! — сказал Оксус. — Однако, хронометр этот обладает математической точностью… Подождем!
Они подождали десять минут. Стрелка оставалась на 150.
— Когда произойдет взрыв, — сказал машинально Коинос, — не будет больше волн Герца и стрелка вернется на ноль.
— Подождем! — сказал еще Оксус сухим голосом.
Еще десять минут прошли одна за другой, дрожащая стрелка стояла все на одном месте.
Коинос был бледен, Оксус сдвинул брови, и так стояли они, молча, перед циферблатом, который показывал им, что там, на земле, в четырнадцати миллионах миль расстояния, их распоряжения не были выполнены.
— Ты уверен, что Никталоп умер? — спросил Оксус спокойным голосом.
— Учитель! — отвечал начальник со сдерживаемой яростью, — я сам, собственными руками, бросил его в море с платформы Жиронды, которая летела на высоте по крайней мере ста метров над уровнем моря.
— Действительно, он должен был бы быть мертв! Но с Сэнт-Клером обыкновенные законы природы часто бывают не действительны.
И ужасный в своем спокойствии, Оксус прибавил:
— Коинос, ты поступил легкомысленно. Ты причина тому, что я первый раз в жизни чувствую себя удивленным. За то, что ты дал мне испытать новое волнение, — я тебя прощаю… Иди к себе и жди моих приказаний. Ступай! Но берегись третьей победы Никталопа! Ты тогда умрешь.