Сокровища сердца

— Скорее, Коуди, — сдавленным голосом простонала она, тут же устыдившись своего призыва; и столь же мгновенно отбрасывая прочь всякую стыдливость, она выгнулась ему навстречу.

— Не торопись… Я должен быть терпеливым, чтобы ты полностью была готова принять меня.

Однако мужская страсть разгорелась в нем с такой силой, он уже настолько близок был к вершине блаженства, что вряд ли выдержал бы и пять минут. Но ему хотелось доставить Кэсси как можно больше наслаждения, и, не дав страсти одолеть себя, он продолжал ласкать горячее, желанное и такое восхитительное тело.

Он целовал Кэсси в губы, глубоко проникая внутрь языком, обхватил ее груди, тихонько сжимая соски, и она стонала в его объятиях, запрокинув голову, едва не теряя сознания от восторга. Он быстрыми, короткими поцелуями покрыл ее шею, затем грудь, живот…

— Нет, Коуди! — вскрикнула Кэсси, когда губы его прижались к золотистому треугольнику. Инстинктивно она поняла, что он собирается сделать, и попыталась освободиться. — Нельзя делать такие вещи! — прошептала она, покоряясь подчинявшим ее крепким рукам и, охваченная блаженным изнеможением, раскрылась для его ласки.

Когда Коуди коснулся средоточия наибольшей женской чувственности, Кэсси ощутила как бы разряд электричества, потрясший ее с головы до ног. На какое-то мгновение она замерла, вся отдавшись во власть искусной любовной ласки, пронзительному наслаждению, которое доставляли ей губы, язык и руки Коуди. А затем небо над ней словно начало переворачиваться, и Кэсси поднесла руку ко рту, чтобы приглушить стоны, — она достигла наивысшего исступления.

Коуди перевернулся и вошел в нее, и с каждым движением его великолепного орудия исступление становилось все сильнее. Ей казалось, что наслаждению, которое она испытывает, нет предела.

Коуди стал переворачиваться на бок, удерживая себя в ее лоне, пока она не оказалась сверху. Обхватив руками талию Кэсси и сильно сжав ее бедра, он нашел необходимую глубину проникновения, и теперь уже Кэсси во сто крат вознаграждала его за то, чем он продолжал наделять ее. Теперь уже он не щадил ее больше. Почти обезумев от страсти, Кэсси помогала ему поскорее достичь того же беспредельного блаженства, к которому он привел и ее. И когда этот момент наступил, она, вся изогнувшись, выкрикнула в небо его имя… Обессилевшие, охваченные сладостным изнеможением, они некоторое время лежали без движения, слившись воедино, не разжимая объятий.

Коуди удивило ее необычное, восхитительное восприятие любви. Не было движения, которого она не сумела бы подхватить или, напротив, удержать. Даже в минуты опьянения и экстаза она угадывала его желания, знала, когда нужно оторваться от него или снова прильнуть, усиливая разгорающийся жар, доводя до упоительно блаженства…

Он чуть смущенно смотрел на Кэсси, любуясь ее гибким, распростертым и таким прекрасным телом.

— Знаешь, я был словно между жизнью и смертью, — наконец признался Коуди. — Ты просто великолепна в любви.

Кэсси молчала, все еще не в силах что-либо произнести. Еще никогда она не чувствовала себя такой желанной, такой красивой, такой… счастливой. Похоже, что и Коуди испытывал сейчас то же самое, и это наполнило ее сердце радостью и теплотой. Она попыталась высвободиться из его объятий, но Коуди удержал ее, обхватив руками за талию. Кэсси вдруг почувствовала, что его мужское орудие внутри нее возрождается к жизни, и с недоверчивым изумлением заглянула в его глаза. Коуди усмехнулся, поняв ее удивление:

— Тебе кажется, что я слишком быстро пробудился? Меня самого это ошеломило. Я всегда страшно гордился тем, что после любовных утех довольно скоро мог начать их следующий раунд. Но чтобы такое произошло почти мгновенно?.. Этого со мной еще не бывало.

Полуприкрытые глаза Кэсси излучали какой-то загадочный блеск. Почувствовав тлеющее в ней желание, Коуди окинул ее жадным взглядом.

— Что же мне с тобой делать, Кэсси? — проговорил он, любуясь выступившим у нее на щеках румянцем. — Никогда еще у меня не было такой изумительной, такой прекрасной и такой отзывчивой на ласки женщины. Что же мне с тобой делать? — повторил он задумчиво и замер, все больше подчиняясь повелительному и сладкому напряжению своего тела.

Кэсси медленно провела рукой по его груди; опустив веки, она скрыла то, что вспыхнуло в ее взгляде, но покраснела до корней волос, когда неожиданно для себя ответила:

— Ты можешь снова любить меня… Коуди улыбнулся.

— Может быть, давая тебе такую власть надо мной, я и затеваю игры с дьяволом на краю пропасти, но заняться с тобой любовью — это как раз то, чего я больше всего сейчас хочу, — хрипло проговорил он, ощутив прилив новой силы, новое желание повести ее за собой к вершине наслаждения. И, положив Кэсси на спину, он медленно, очень медленно вошел в нее и замер, пока пламя страсти не охватило все его тело. И Кэсси с ликующим стоном погрузилась в водоворот испепеляюще-пьянящих, сводящих с ума ощущений…

Стараясь щадить все еще побаливающую ногу, Реб в очередной бессмысленный раз медленно огибал дом. Ночь оказалась чертовски длинна, и это его не устраивало. Горло у него пересохло, как заброшенный колодец в пустыне, но ждать помощи было не от кого. Он ходил вокруг ранчо с самого захода солнца, но не услышал ничего подозрительного, только листья слегка шелестели под слабым ветерком. В доме было темно; свет горел только а гостиной на первом этаже и в холле на втором.

Реб, наверное, уже в тысячный раз спрашивал себя, какого черта он согласился нести ночную вахту вместо того, чтобы спокойно сидеть вместе с другими работниками ранчо где-нибудь в салуне. Эх, выпить бы сейчас один-единственный стаканчик виски! Больше ему и не нужно. Он облизнул пересохшие губы.

Реб прекрасно знал, что Ирен против того, чтобы он ездил в Додж-Сити. Но это можно будет как-нибудь уладить. Он не прикасался к спиртному так долго, что всем своим существом жаждал доброй порции виски или на худой конец небольшого глотка пива. В его кармане звякнули монеты — часть заработанного им на ранчо. Губы Реба скривились в иронической усмешке. Черт побери, он же не дурак! Он отлично понимает, что отрабатывает лишь малую толику тех денег, которые Коуди платит ему по доброте душевной. Да, до того как он лишился руки, он был настоящим мужчиной, который мог поспорить с кем угодно умением владеть оружием или в верховой езде. А сейчас он всего-навсего никому не нужный инвалид, которого можно лишь жалеть…

Разве вот только Ирен… Мысль об этой милой женщине немного подняла ему настроение. Ирен… Казалось, она вообще не замечает его увечья. Она всегда обращалась с ним так… ну, так, как будто он тот, прежний Реб, и у него обе руки при себе, и он не трясется при одном упоминании о спиртном. Но ведь она его таким даже не знала! Загадка, да и только. Чудесная она женщина. Ему не приходилось встречать похожих на нее. Если бы он только не был калекой! Эх, да провались все к черту! Какой смысл думать о таких вещах? Бесполезно. Он и мечтать ни о чем подобном права не имеет. Глоток виски — вот все, что ему действительно нужно.

Обойдя вокруг дома еще раз, Реб принял решение. Убедив себя, что дальнейшее дежурство не имеет смысла, он решил взять лошадь и съездить в город. Ничего здесь без него не случится. А объявись какой-нибудь нежелательный гость, его быстро засечет Коуди, рыскающий верхом где-то неподалеку. К тому же если поспешить, то никто даже не успеет заметить, что он отсутствовал. Какое-то время Реб, мучаясь угрызениями совести, боролся с неким внутренним голосом, напоминавшим ему, что бросать вверенный пост — последнее дело. Но борьба эта оказалась неравной, и вскоре внутренний голос беспомощно смолк. Да в конце-то концов он и не собирается покидать его, а всего лишь ненадолго отлучится, продолжал уговаривать себя Реб. Успокоившись, он быстро отправился в кораль, вскочил на первую попавшуюся лошадь и помчался в город, ощущая на кончике языка привкус хорошего виски…

Реб и не подозревал, что за его отъездом наблюдают две пары настороженных глаз.